Дума про Опанаса; Поэзия - Багрицкий Эдуард Георгиевич 5 стр.

И грозные полки свой ток остановили
В садах Кампании, меж роз и нежных лилий,
В дар богу мирному напевов и страстей
Сыны Авзонии, устав от тяжкой брани,
С молитвой сладостной, с восторгом упований
Несли на жертвенник ягнят и голубей

Но грозный Рим кипел: в огне всемирной славы
Сверкали воинов щиты и латиклавы,
И там, где тихий луч струился горячо,
Хламиды пыльной край закинув на плечо,
У мраморных колонн философ бородатый
Кровавый близил час безумья и расплаты.

Был тяжек стук мечей, и бронзы грозен звон,
И в тирском пурпуре, склонив свой череп голый,
С толпою ликторов, разгульной и веселой,
Направил Цезарь шаг коня чрез Рубикон
Но брошены войны кровавые забавы,
И сладостно цветут в сияньи мирной славы
И мудрость дивная, и радостный покой
Под сенью мраморной, от солнца золотой.

О, мир! Тебе певцы слагают громко оды,
Рокочут струны лир, гласят хвалу народы
Ты нежным отроком, торжественен и прост,
С улыбкой тихою, неслышною стопою
Проходишь по полям И сладко над тобою
Струится зарево дрожащих в небе звезд.

Но бурные века стремятся за веками!
Я вижу, как бегут пред грозными полками
Ряды испуганных, разбитых сарацин
Я вижу легкий бег испанских бригантин,
Несущих свет креста к Америке далекой
Я слышу вой рогов в ночи, как сон, глубокой,
И топот бешеных, неслыханных охот
Так мерен и жесток столетний чуткий ход!..

И вот в тумане, злом и солнцем обагренном,
От душных пирамид до голубых снегов,
От Тибра пенного до рейнских берегов
Ведомые Наполеоном,
С орлами галльскими идут в простор полки!
Но грозны россиян трехгранные штыки,
И падают, шурша, всемирные знамена
На снег, серебряной луною озаренный

И ты приходишь вновь под страстный рокот лир,
С оливою в руке, прекрасный отрок-мир,
И тихий льешь елей блаженный дар покоя
На волны пенные, взметенные грозою

Суровый гнев богов вновь взволновал Россию,
Вновь на снега ее прозрачно-голубые
Густыми каплями течет глухая кровь
И встало медленно над черными лесами,
В кровавой радуге, бушующее пламя,
И жуток в сумерках протяжный вой рогов

И звезды мертвые плывут холодным клиром
Над обезумевшим от жаркой крови миром,
И вороны кричат на сломанных крестах
Но тихо к нам идет, с улыбкой на устах,
Веселый отрок-мир в лазурном одеянье,
Суля покой, и страсть, и мудрые желанья

Осенней ловли началась пора,
Смолистый дым повиснул над котлами,
И сети, вывешенные на сваях,
Колышутся от стука молотков.
И мы следим за утреннею ловлей,
Мы видим, как уходят в море шхуны,
Как рыбаков тяжелые баркасы
Соленою нагружены треской.
Кто б ни был ты: охотник ли воскресный,
Или конторщик с пальцами в чернилах,
Или рыбак, или боец кулачный,
В осенний день, в час утреннего лова,
Когда уходят парусные шхуны,
Когда смолистый дым прохладно тает
И пахнет вываленная треска,
Ты чувствуешь, как начинает биться
Пирата сердце под рубахой прежней.
Хвала тебе! Ты челюсти сжимаешь,
Чтоб не ругаться боцманскою бранью,
И на ладонях, не привыкших к соли,
Мозоли крепкие находишь ты.
Где б ни был ты: на берегу Аляски,
Закутанный в топорщащийся мех,
На жарких островах Архипелага
Стоишь ли ты в фланелевой рубахе,
Или у Клязьмы с удочкой сидишь ты,
На волны глядя и следя качанье
Внезапно дрогнувшего поплавка,
Хвала тебе! Простое сердце древних
Вошло в тебя и расправляет крылья,
И ты заводишь боевую песню,
Где грохот ветра и прибой морей.

Ал. Соколовскому

Уже на крыше, за трубой,
Под благосклонною луною
Они сбираются толпой,
Подняв хвосты свои трубою.
Где сладким пахнет молоком
И нежное белеет сало,
Свернувшись бархатным клубком,
Они в углу ворчат устало.
И возбужденные жарой,
Они пресыщены едою,
Их не тревожит запах твой,
Благословенное жаркое.
Как сладок им весенний жар
На кухне, где плита пылает,
И супа благовонный пар
Там благостно благоухает.
О черных лестниц тишина,
Чердак, пропахнувший мышами,
Где из разбитого окна
Легко следить за голубями.
Когда ж над домом стынет тишь
Волной вечернего угара,
Тогда, скользя по краю крыш,
Влюбленные проходят пары.
Ведь ты, любовь, для всех одна,
Ты всех страстей нежней и выше,
И благосклонная луна
Зовет их на ночные крыши.

Осенней ловли началась пора,
Смолистый дым повиснул над котлами,
И сети, вывешенные на сваях,
Колышутся от стука молотков.
И мы следим за утреннею ловлей,
Мы видим, как уходят в море шхуны,
Как рыбаков тяжелые баркасы
Соленою нагружены треской.
Кто б ни был ты: охотник ли воскресный,
Или конторщик с пальцами в чернилах,
Или рыбак, или боец кулачный,
В осенний день, в час утреннего лова,
Когда уходят парусные шхуны,
Когда смолистый дым прохладно тает
И пахнет вываленная треска,
Ты чувствуешь, как начинает биться
Пирата сердце под рубахой прежней.
Хвала тебе! Ты челюсти сжимаешь,
Чтоб не ругаться боцманскою бранью,
И на ладонях, не привыкших к соли,
Мозоли крепкие находишь ты.
Где б ни был ты: на берегу Аляски,
Закутанный в топорщащийся мех,
На жарких островах Архипелага
Стоишь ли ты в фланелевой рубахе,
Или у Клязьмы с удочкой сидишь ты,
На волны глядя и следя качанье
Внезапно дрогнувшего поплавка,
Хвала тебе! Простое сердце древних
Вошло в тебя и расправляет крылья,
И ты заводишь боевую песню,
Где грохот ветра и прибой морей.

Ал. Соколовскому

Уже на крыше, за трубой,
Под благосклонною луною
Они сбираются толпой,
Подняв хвосты свои трубою.
Где сладким пахнет молоком
И нежное белеет сало,
Свернувшись бархатным клубком,
Они в углу ворчат устало.
И возбужденные жарой,
Они пресыщены едою,
Их не тревожит запах твой,
Благословенное жаркое.
Как сладок им весенний жар
На кухне, где плита пылает,
И супа благовонный пар
Там благостно благоухает.
О черных лестниц тишина,
Чердак, пропахнувший мышами,
Где из разбитого окна
Легко следить за голубями.
Когда ж над домом стынет тишь
Волной вечернего угара,
Тогда, скользя по краю крыш,
Влюбленные проходят пары.
Ведь ты, любовь, для всех одна,
Ты всех страстей нежней и выше,
И благосклонная луна
Зовет их на ночные крыши.

Я сладко изнемог от тишины и снов,
От скуки медленной и песен неумелых,
Мне любы петухи на полотенцах белых
И копоть древняя суровых образов.
Под жаркий шорох мух проходит день за днем,
Благочестивейшим исполненный смиреньем,
Бормочет перепел под низким потолком,
Да пахнет в праздники малиновым вареньем.
А по ночам томит гусиный нежный пух,
Лампада душная мучительно мигает,
И, шею вытянув, протяжно запевает
На полотенце вышитый петух.
Так мне, о Господи, ты скромный дал приют
Под кровом благостным, не знающим волненья,
Где дни тяжелые, как с ложечки варенье,
Густыми каплями текут, текут, текут.

Зачем читаешь ты страницы
Унылых, плачущих газет?
Там утки и иные птицы
В тебя вселяют ужас.  Нет,
Внемли мой дружеский совет:
Возьми ты объявлений пачку,
Читай,  в них жизнь, в них яркий свет:
«Куплю японскую собачку!»
О дама нежная! Столицы
Тебя взлелеяли! Корнет
Именовал тебя царицей,
Бела ты, как вишневый цвет.
Что для тебя кровавый бред
И в горле пушек мяса жвачка,
Твоя мечта светлей планет:
«Куплю японскую собачку».
Смеживши черные ресницы,
Ты сладко кушаешь шербет.
Твоя улыбка как зарница,
И содержатель твой одет
В тончайший шелковый жилет,
И нанимает третью прачку,
А ты мечтаешь, как поэт:
«Куплю японскую собачку».
Когда от голода в скелет
Ты превратишься и в болячку,
Пусть приготовят на обед
Твою японскую собачку.

Всем неудачникам хвала и слава!
Хвала тому, кто, в жажде быть свободным,
Как дар, хранит свое дневное право
Три раза есть и трижды быть голодным.
Он слеп, он натыкается на стены.
Он одинок. Он ковыляет робко.
Зато ему пребудут драгоценны
Пшеничный хлеб и жирная похлебка.
Когда ж, овеяно предсмертной ленью,
Его дыханье вылетит из мира,
Он сытое найдет успокоенье
В тени обетованного трактира.

Увы, мой друг, мы рано постарели
И счастьем не насытились вполне.
Припомним же попойки и дуэли,
Любовные прогулки при луне.
Сырая ночь окутана туманом
Что из того? Наш голос не умолк
В тех погребах, где юношам и пьяным
Не отпускают вдохновенья в долг.
Женаты мы. Любовь нас не волнует.
Домашней лирики приходит срок.
Пора! Пора! Уже нам в лица дует
Воспоминаний слабый ветерок.
И у сосновой струганой постели
Мы вспомним вновь в предсмертной тишине
Веселые попойки и дуэли,
Любовные прогулки при луне.