Иван, давай отложим разговор наш до дома твоего, до Нижнего добраться еще надо.
И то правда, я ведь сегодня гол как сокол, ни одной полушки нет. Домой доберемся все деньги верну, до последней копейки, не сомневайся.
Ты выздоравливай побыстрее, деревушка эта в четыре двора, мы скоро всех кур переведем. К тому же сил тебе набраться надо, лошаденка одна, да и та не лошадь кляча, еле ноги переставляет. До ближайшего села, где лошадь нанять или купить сможем, еще добраться надо.
Ништо, и не в таких передрягах бывал и тонул, и горел, и тати грабили, а я вишь живой. И сейчас выберусь, я мужик крепкий.
Дай-то бог.
Но Иван и в самом деле быстро шел на поправку, стал выходить из избы на солнышко, садился на завалинке, грелся. Однорядку его хозяйка выстирала, но бурые пятна остались, и вид одежонка его имела неприглядный. Я представил, как мы явимся в село пешком и в непотребном виде. За побирушек принять могут, особенно Ивана. У меня-то одежда хоть и не новая, но чистая и не рваная. А Иванову рубашку я выкинул куда ее надевать: разрезанную на животе, в крови, подол разорван мною на перевязки. Упросил Иван хозяина продать ему новую рубашку.
Задержались мы немного дольше запланированного. Иван пусть окрепнет, и самое главное дороги подсохнут. Дорога лошадь не держала та чуть ли не по брюхо увязала в грязи, но человек мог идти и по обочине, по прошлогодней траве.
Вот и мы вышли погожим деньком, распрощавшись с хозяевами. Нам указали дорогу, объяснили, где и куда повернуть, чтобы держаться в направлении Владимира. Так мы и пошли сначала медленно, потом втянулись и к вечеру подошли к небольшой деревушке. За две полушки получили еду и ночлег, и утром снова в дорогу. Купец быстро идти еще не мог, но и обузой не был. Худо-бедно за день мы проходили по десять верст.
К исходу третьего дня вошли в большое село, остановились на постоялом дворе. Сняли комнату, сели ужинать. За три дня дороги не сказать чтобы оголодали, но скудная и постная крестьянская еда сил не добавляла. Потому с удовольствием накинулись на жареного поросенка. Да и поросенок был хорош, с румяной корочкой, истекающий соком и жиром. Сидевшая в углу пьяненькая компания начала отпускать в наш адрес недвусмысленные намеки. Что, дескать, побирушки насобирали на паперти деньги или обобрали честного человека и хотят быстрее набить брюхо. Слушать нам хулу было неприятно, но не лезть же в драку. Тем более они все местные, а нам рассчитывать, кроме как на себя, не на кого.
Трактирщик с удовольствием смотрел, как компания пытается нас вывести из себя. Видимо не в первый раз ставился этот спектакль, все развлечение в глуши. Так бы мы и ушли, но один из компании шустрый небольшой парнишка перешел границу: проходя мимо, якобы случайно свалил на пол наш кувшин с вином. Ну, парень, с меня хватит. Я резко встал с лавки и ребром ладони ударил его по шее. Парнишка упал. На мгновение в трактире повисла тишина. Затем пьяная компания, толкая друг друга, рванулась к нам. Я выхватил из ножен саблю:
Кто подойдет ближе убью.
Обычно такими словами не бросаются, компания замерла. Но потом здоровенный мужик заорал:
А чего он наших бьет?! и все бросились на меня. Купец сидел на лавке ни жив ни мертв.
Но что мне пьяная компания с ножами? Моя сабля длиннее. Я уколол двоих самых рьяных задир в бицепсы. Смутьяны заорали, побросав ножи. Остальные остановились в нерешительности.
Пошли вон отсюда, коли жизнь дорога!
Э нет, заорал кабатчик. А кто платить будет?
Пусть они сами за себя платят, я их стол не разорял.
Кабатчик выбежал из-за стойки и встал у двери:
Деньги!
Пьяная компания насобирала медяков и вышла. На прощание один проорал мне:
Ничего, мы еще встретимся!
Переночевав, мы пошли на торг, подобрали купцу одежду охабень и штаны, пояс с ножом. Без ножа никак, ни покушать, ни палку срезать, ни сбрую починить, а в драке нож последний довод.
А с лошадьми беда. Продавались всего две, но обе такие, что и без седоков производили жалкое впечатление. На торгу мы узнали, что следующее по дороге село покрупнее и выбор лошадей там шире. Решили попусту не тратить деньги дойти пешком и там уже выбрать подходящих лошадей.
И только мы вышли за околицу, видим знакомая компания, что вчера в трактире задиралась, на дороге поджидает. Только числом уже раза в два больше, с кольями, кистенями. На этот раз трезвые, злые, с блеском жажды мести в глазах.
Ну что, не чаяли встретить? А мы обещали свидеться.
Компания медленно обходила нас со всех сторон, отрезая путь назад, к селу. Но отступать я и не собирался.
Иван, встань спиной к березе и стой, я сам все сделаю.
Лучшая защита нападение. Выхватив саблю, я рванулся вперед и, бросившись перед ними на землю, резанул саблей по ногам. Двое нападавших заорали и упали на землю, обливаясь кровью и хватаясь за обрубки ног. Миг и я вскочил, вонзив саблю в грудь прыщавому мужику; разворот, удар саблей в живот еще одному. Краем глаза увидел на меня летит кол; я присел, снизу ударил нападавшего саблей в живот и клинок не выдернул, а повел с потягом вниз, вспарывая живот. Мужик заорал дурным голосом и схватил руками вывалившиеся кишки. Я вскочил, оглянулся, но биться было уже не с кем. Оставшиеся невредимыми, побросав колья, резво убегали в село.
Обтерев саблю об одежду убитого, я вбросил ее в ножны.
Ну что, Иван, идем? Эти, я думаю, уже не страшны.
Иван аж заикаться стал:
Ничего себе, как ты их? Их же много было, да все с дрекольями, с кистенями.
Куда деревенщине необученной с ратником сражаться? Нужно не только оружие иметь, но и уметь им пользоваться. Такая пьянь только на слабых бросаться может, да и то если численный перевес на их стороне.
А коли виру истребуют за убитых?
Свидетелем будешь, что они напали первыми и мы защищались. А теперь ходу, не будем ждать возмущенной родни.
Мы быстрым шагом пошли по дороге, удаляясь от места столкновения. К вечеру, усталые, добрались до крупного села Луховецкая Кадь.
Отдохнули в постелях, вкусно поели и на торг. Тут купец был в своей стихии: выбирая лошадей, седла и упряжь, дотошно все рассматривал и торговался и в итоге изрядно сбил цену. Кошель мой здорово похудел, но кони были нужны.
Вечером следующего дня мы уже были во Владимире. На постоялом дворе купца знали, отвели приличную комнату, постели с пуховыми перинами вместо обычных матрасов с соломой. Уже засыпая, купец пробормотал:
Не ошибся я в тебе, паря. Воин ты знатный. Надо думать не на последних местах в дружине был.
А то! У меня даже перстень государев есть, в награду получил, не удержался я.
Сон у купца сразу пропал, он сел в постели:
Покажи!
Я вытащил золотой перстень с квадратным бриллиантом, протянул купцу. Он вдоволь полюбовался, примерил на свой палец, вернул.
А что это там у тебя еще в кошеле блеснуло?
Еще один подарок.
Я вытащил золотой перстень со сверкающим в лучах светильника изумрудом. Купец внимательно его осмотрел, кинул на меня подозрительный взгляд.
Я знаю его хозяина. Ты его убил?
Что у тебя на уме одни гадости? Я же сказал подарили.
Кто? Купец вперился в меня взглядом.
Купец Святослав Карпов. Доволен?
Да, его перстень, видел его не раз. Ценил он его, никому не продавал, хоть и просили.
Дочку я его, Любаву, от разбойничьего плена спас, вот и отдарился.
Заслужил, стало быть. А где же вы свиделись?
На Муромском тракте, в Хлынов он с обозом ехал, на смотрины.
Гляди-ка! Взмахнул по-бабьи руками купец. На смотрины! А к кому?
Не сказал Святослав.
Чего же он по Муромскому тракту? Глухие места там, недобрая слава у дороги той.
Обошлось ведь. Давай спать, в дорогу завтра.
Купец улегся, но долго ворочался, не в силах уснуть. Меня сон сморил быстрее.
За четыре дня, погоняя лошадей, мы добрались до Нижнего. Увидев городские стены, купец привстал на стременах и заорал:
Дома!
Что же ты людей пугаешь?
Дома ведь, своих увидеть хочется, давно не видел, с лета.
Мы миновали посады, городские ворота. На улицах купца узнавали, чинно раскланивались. Купец кидал на меня быстрые взгляды видел ли я, что с ним раскланиваются зажиточные горожане, оценил ли по достоинству?
Вот и дом купеческий. Именно дом, а не изба. Первый этаж из камня, второй из толстенных бревен. Боюсь ошибиться, но, по-моему, из лиственницы. Коли так сто лет простоит. Добротный дом.
Отворив ворота, купец заорал:
Эй, кто там? Прими коней, хозяин возвернулся!
Из разных дверей высыпали слуги, взяли коней под уздцы, помогли Ивану слезть с седла. Он бы и сам мог, но это проявление уважения к хозяину. На крыльцо выбежала запыхавшаяся жена, в руке корец со сбитнем; сбежала по ступенькам, поклонилась до земли, поднесла корец мужу.
Не мне давай, Лукерья! Гость у нас знатный, коему жизнью обязан. Ему поперва.