Уже два года я работаю в сфере, где царит суеверие, где все друг другу рассказывают какие-то невероятные истории, где в каждом чихе люди склонны видеть знамения. Нет суевернее людей, чем лётчики и бортпроводники. От них только и слышно «это плохой знак», «так никогда не говори», «так даже думать нельзя»
Катя и Руслан мне как раз и понравились тем, что на приметах не помешаны. Правда, есть другая проблема: Руслан в любом разговоре начинает вздымать свой любимый «ТУполиный» пух, и пух этот лезет в рот так, что хочется постоянно плеваться, хотя вроде и рассказывает он о самолёте Ту-154 с теплом и нежностью.
Что-то прохладно становится Рус, тебе не холодно без майки? заботится Катя.
Любит его. Думает о нём. Меня не спросила, хватает ли мне тепла
В детстве мне тепла вполне хватало. Однако бабушка то и дело отчитывала родителей: «У вас ребёнок всё время мёрзнет». И по телевизору часто говорили, что дети недополучают тепла. А я точно знал, что конкретно нужно делать, чтобы стало тепло: всего лишь включить газовую духовку. Моё стремление угодить родителям, проявить самостоятельность было совершенно искренним, а не продиктованным желанием согреться. Но вдруг каким-то образом я оказался вместо тепла в полярном холоде. Совершенно непонятно, почему что-то вдруг пыхнуло, бахнуло, почему исчезло оконное стекло Я оказался далеко от газовой плиты, но, правда, цел-невредим, ни царапины.
Сбежался весь подъезд.
«Андрюша, ей-Богу, ты хуже атомной войны!» высказала мама.
Оказывается, я устроил какую-то атомную войну, в результате которой стало холодно, как ядерной зимой. Я ничего не понимал: посмотрел в окно зима как зима, самая обычная. Говорю, покажите мне, где там ядра, где атомы, а меня никто не слышит. Я объясняю взрослым, что я ни с кем не хотел воевать, что прекрасно знаю, что такое война.
«Андрюша, объясни, зачем ты полез к духовке? Ты что замёрз?» «Нет» «Но тогда объясни нам, зачем»
Катя сходила к себе в номер, принесла булочки, помидоры, огурцы, порционное масло из бортпитания, пакетик напитка Yupi, всё разложила, расставила, и проделала это как-то совсем незаметно.
Ну вот, смотри, какая красота! показал на стол ублажённый Руслан.
И я посмотрел. Захотелось мне Кате задать банальный вопрос: иногда «залетая» домой (нынешним летом не чаще двух раз в неделю), готовит ли она мужу с сыном еду, и если да, то с большим ли она удовольствием это делает
Кать, а ты
Но Руслан меня перебил, предложил перекурить.
Катя, немного щурясь, спросила, что я читаю. Я полистал страницы в обратном порядке, показал ту, что с названием.
Чего-чего? Стол покрытый сукном и с графином посередине? Ничего себе название И как? Интересно? Про что это? удивлённо спросила Катя.
Да так Про людей.
Руслан вымыл руки и провозгласил, что пора уже и по соточке принять.
Поздно выпитая вторая зря выпитая первая пошутил я.
Катя с Русланом громко захохотали в один голос вероятно, этот афоризм ещё не слышали. Они то и дело говорят, что я прикольный. А по-моему, Руслан куда прикольнее. Пошлость в нём сочетается с каким-то лучезарным мальчишеством.
В приоткрытую форточку нашего номера влетел звук, похожий на пляжную сирену. Это Ту-154 где-то на перроне с другой стороны профилактория запускает двигатели. Руслан от этого звука млеет. Говорит, такую «музыку» слушал бы бесконечно.
Сходи в музыкальную школу, проверь слух, пошутил я.
Руслан дрогнул животом, но моей шутки, разумеется, не понял. Ни Катя, ни Руслан ничего не знают о том, как я однажды сходил в эту самую музыкальную школу проверить слух и чем это всё закончилось.
После первой «соточки» стало чуть постукивать в висках и постучали в дверь.
Администратор, не переступая порога, сообщила о том, что нам придётся обойтись без телевизора. Звучало это вежливо, но на её лице угадывалось как минимум «перебьётесь». В наличии, оказывается, аж целых два маленьких «Самсунга», но они сломаны.
Могу испорченный принести, если хотите.
Нет, спасибо, сказала Катя.
Приносите, мы его в окно выбросим, спаясничал Руслан, и они с Катей снова громко засмеялись.
Смеются они постоянно. Когда мы летели сюда, я сидел в начале второго салона и чуть заикой не сделался из-за Кати, которая на кухне так взвизгнула, что даже пассажиры, находившиеся в последних рядах, и те переглянулись. Потом она, раскрасневшаяся, выбежала из кухни, помчалась в туалет и надолго там заперлась.
Приносите, мы его в окно выбросим, спаясничал Руслан, и они с Катей снова громко засмеялись.
Смеются они постоянно. Когда мы летели сюда, я сидел в начале второго салона и чуть заикой не сделался из-за Кати, которая на кухне так взвизгнула, что даже пассажиры, находившиеся в последних рядах, и те переглянулись. Потом она, раскрасневшаяся, выбежала из кухни, помчалась в туалет и надолго там заперлась.
Руслан просунул голову в прорезь шторок, увидел меня, нагнулся прямо к уху и шепнул:
Уписалась от смеха. Трусики меняет.
И скрылся. Через секунду показалась его кисть, он подержал её горизонтально, затем наклонил, дал понять, что скоро снижаемся, после чего просто ею поплескал.
Этими «трусиками» Руслан слегка меня завёл. Всегда, когда я думаю о Кате, я возбуждаюсь.
О том, что они любовники, мне стало известно с первых дней, как только наша авиакомпания их арендовала. Я их застукал однажды в номере, разумеется, случайно. После этого они меня не стесняются. Потому-то, видимо, при мне и позволительно: «уписалась», «трусики»
Если муж и жена одна сатана, то вы с Русланом две сказал я, глядя на смеющуюся Катю, и с сомнением, поправив женский род на мужской, добавил: Два.
Так сатана это всё-таки он? Или она? уточнила Катя, и тут же отмахнулась. Какая, к чёрту, разница. Даже если оно.
Она помолчала и добавила, что ей вообще не нравится поговорка про мужа-жену-сатану, что-то в ней неправильно
Я подумал и сказал, что, и в самом деле, вряд ли две сатаны уживутся вместе и для того, чтобы жить с сатаной, нужно быть как минимум Богом.
Слушай, точно! Катя будто сделала для себя радостное фантастическое открытие, какие в детстве я делал на каждом шагу. Мой муж Бог! Я всегда так считала! Недаром же я его фамилию взяла Божедомова!
Разве может не вызвать хотя бы элементарного уважения та женщина, которая считает своего мужа Богом?
Но, живя с двумя мужчинами, Катя всё больше разрывалась и раздваивалась. Я не раз замечал в её глазах какую-то адскую усталость и измождённость.
Ко мне Катя относилась с очень мягким и нежным уважением. Проявлялось оно и в мелочах: то воротник рубашки мне поправит, то волосы пригладит, может даже слегка приобнять, причём при Руслане. Ко мне он Катю не ревнует. Однажды в глубоком подпитии, когда мы затронули тему ревности и верности, он сказал: «Андрюх, вот тебе честно доверяю!..»
Собственно, ревновать не к чему. Я общаюсь с Катей в лучшем случае два раза в неделю и только в рейсе, на борту. А ко мне в гости они приезжают всегда вдвоём, если остаются на ночь, то спят на диване. Засыпают вроде нормально, зато утром, часов в шесть, я просыпаюсь от возни и сладких вздохов и стонов.
О Катином муже я почти ничего не знал. Он старше её на восемь лет, работает инженером на автозаводе. А вот о сыне Мите, который пойдёт уже во второй класс, Катя рассказывала неутомимо.
Руслан о своей жизни до и после лётного училища и вовсе ничего не рассказывал.
Рус, а почему ты до сих пор не женат?
Тот пожал плечами:
А ты?
Я тебя первым спросил.
Куда там ему жениться, почему-то скривилась Катя, после чего спросила, есть ли в этом захудалом номере хоть какое-нибудь радио
Руслан пошутил, сказал, что нет и сегодня радиосвязи не будет.
Если радиосвязи не будет, значит, давайте выпьем за другую связь, сказал я, понадеявшись на то, что меня попросят уточнить, за какую именно связь будем пить, и тогда я скажу, что за прочную связь между друзьями, то есть за дружбу. Но зря я ждал, надо было сразу тостовать, потому что вмешался Руслан и вставил пошлость:
Первым делом выпьем за связь половую!
Они опять засмеялись.
С ними мне не то что интересно, а просто не скучно. Вполне комфортно. Пусть себе смеются на здоровье. По большому счёту, я не знаю, о чём с ними можно говорить, вернее, можно ли с ними говорить по душам. Впрочем, я даже не знаю: нужно ли мне самому это «по душам».
Меня всё ещё мучит то, что связано с прошлыми отношениями. Но я боялся, что откровенный разговор об этом выведет меня на чистую воду
Одна экзальтированная особа по имени Олеся, носившая немецкую фамилию Гутцайт, пианистка, так сильно в меня влюбилась, что проходу не давала и превратила мою жизнь в сущий ад. От её чрезмерной любви страдал не только я, но и мои родители. Хотя с другой стороны: от кого бы ещё, как ни от этой эмоциональной ударницы по клавишам «вивальдистки» Олеси, родители услышали бы об их сыне столько хорошего: какой он умный, красивый, добрый и вообще самый замечательный. А то так бы и сидели вечерами, уткнувшись в телевизор, и слушали бы о том, какой хороший Ельцин или какой замечательный Зюганов. Или же какие они все гады и сволочи.