Позднее, когда Паола закончила играть Дебюсси, подбросив Аарону и Терренсу новый материал для споров, Грэхем завел с ней оживленный разговор о музыке. Он понял, как глубоко она разбиралась в философии музыки, и незаметно для себя стал излагать ей и свою любимую теорию.
Итак, закончил он, главному психологическому фактору музыки потребовалось три тысячи лет, чтобы запечатлеться в умах западных рас. Дебюсси подходит ближе к ясности и чистоте созерцания, скажем, эпохи Пифагора, чем любые из его предшественников.
Паола перебила его, поманив к себе Терренса и Аарона с их поля сражения на подоконнике.
Ну, и что же? спрашивал Терренс, подходя к ней вместе со своим приятелем. Я вам скажу, Аарон, что вы не извлечете из Бергсона ни одного слова о музыке более понятного, чем все, что он сказал в своей «Философии смеха», а ведь и она отнюдь не понятна.
Послушайте! воскликнула Паола с заискрившимися глазами. У нас здесь новый пророк: мистер Грэхем. Он вполне достоин вас; он согласен с тем, что музыка лучшее убежище от крови и железа. Он утверждает, что и слабые души, и чувствительные, и высокие души одинаково бегут от грязи и серости к утешительным видениям высшего мира ритма и музыкального темпа.
Атавизм! буркнул Аарон Хэнкок. Пещерные люди, обезьяны, болотные предки Терренса тоже занимались этим.
Но послушайте, настаивала Паола, тут важны его заключения, методы и ход мыслей, а в этом, Аарон, он с вами по существу согласен. Он ссылался на Патера, утверждавшего, что всякое искусство стремится реализовать себя в музыке.
Это все доисторический период и химия микроорганизмов, вмешался Аарон. Реакция клеточных элементов на фантастическую длину волн солнечных лучей лежит в основе всех народных песен и танцев. Тут Терренс и завершает свой круг, и все его теории теряют смысл. Вы теперь меня послушайте, что я докажу.
Но подождите, взмолилась Паола, мистер Грэхем уверяет, что английское пуританство остановило развитие музыки, то есть настоящей музыки, на целые века.
Это правда, сказал Терренс.
И что Англии пришлось пробивать себе дорогу к чувственному наслаждению музыкой через Мильтона и Шелли.
Он был метафизиком, вставил Аарон.
Метафизик-лирик, немедленно определил Терренс. Это уж вы должны признать, Аарон.
А Суинберн? спросил Аарон, по-видимому, возвращаясь к прежним спорам.
Он уверяет, что Оффенбах был предшественником Артура Сюлливэна, задорно воскликнула Паола. А Обер якобы был предшественником Оффенбаха; что же касается Вагнера, так вы его спросите, нет, вы спросите его
Сама она ускользнула, предоставив Грэхема его судьбе. А он следил за ней, заглядываясь на силу и легкость, с которою она коленями приподымала тяжелые складки платья, направляясь к миссис Мэзон в другой конец зала, чтобы организовать партию в бридж. Он едва различал, что говорит Терренс:
Все согласны с тем, что у греков музыка была главной вдохновительницей, основой всех других искусств
Немного погодя, когда оба мудреца совершенно забылись в жарком споре о том, чьи произведения глубже, Берлиоза или Бетховена, Грэхем сбежал. У него, конечно, была одна цель: он хотел снова быть рядом с хозяйкой, но она уже сидела с девушками в широком глубоком кресле и о чем-то шепталась и весело болтала с ними. Большая часть общества занялась бриджем; Грэхем подошел к компании, где собрались Дик Форрест, Умболд, Дар-Хиал и корреспондент «Вестника скотоводов».
Примечания
1
Меньера болезнь заключается в приступах головокружения и глухоты вследствие изменений в лабиринте уха.