Услышав об этом, сосед удивился:
Ну, сосед, ты словно предвидел, что от этого подарка хорошего не жди.
На что крестьянин спокойно ответил:
А я не знаю, хорошо это или плохо.
Вскоре началась война. Всех соседских парней позабирали в солдаты. А крестьянского сына не забрали.
Завистливый сосед и говорит крестьянину:
Смотри-ка, как тебе повезло. Всех сыновей забрали в солдаты, а твоего оставили.
На что мудрый крестьянин ответ:
А я не знаю, хорошо это или плохо
Тогда (12.03.81 г.) дед Саша, в честь которого я и назвала сына, взял внука на руки и провозгласил так, как это умел делать только он:
И такого парня хотели на помойку выкинуть! У, ироды! Ты, дочка, не верь никому. Богатырь будет! Корми его. А я от старых людей слышал (а они в умных книгах читали предсказанья), что де будет на Руси последний царь. И родится он мёртвым и воскреснет.
Я тогда не очень-то слушала папины сказки, только улыбалась. Уж больно хил был будущий богатырь и царь. А зря. Сейчас наш малыш при росте 180 см весит 120 кг, меня одной рукой поднимает. Знакомые удивляются и спрашивают:
И чем вы такого богатыря выкормили?
Мне бы гордиться и радоваться.
А я не знаю хорошо это или плохо
Глава 2 Моя новая семья
Моя свекровь Екатерина Ивановна действительно заменила мне мать. Учила всему, что умела сама. Я не помню, чтобы мы с ней когда-то повздорили. Свёкра Владимира Ивановича почти не бывало дома.
В моём новом доме очень любили воспоминания.
Дед мужа Потехин Иван Иванович погиб под Сталинградом в 1942 году. Служил рядовым в 212 Ивановской дивизии 72 Кинешемского полка. Мы с мужем побывали летом 1979 года на Мамаевом кургане в Волгограде и там нашли в списках его деда. До войны дед был председателем колхоза «Первое мая» в д. Фатиха Кинешемского района. Его брат Потехин Николай Иванович организовал первую коммуну «Имени Третьего Интернационала» в д. Максимиха.
Мой свёкр очень любил своего свата (моего папу). Было у них много общего война, Германия, оба «шоферили». Они даже внешне походили друг на друга небольшие ростом, коренастые, крепкие, как грибы. Только у Владимира Ивановича была густая шевелюра, а у Александра Михайловича лысина.
Когда они с моим папой начинали вспоминать войну, то маленький Саня сидел возле них, разинув рот. И было что послушать. Об этом ни в одном фильме не увидишь.
Папа рассказывал, как взял его однажды генерал на реку раков ловить:
Ну, раки раками, но не генеральское это дело в реке сидеть. Показали как, объяснили, и: «Иди, Сашка, раков таскай».
А сами сидят, пиво с полковником попивают.
Я одного рака вытянул, другого. Вдруг слышу, сильно схватил, боль нестерпимая. Руку вытащил, а на ней крыса огромная, да ещё какая-то сине-зеленая. Я завизжал и дёру из реки. Сколько они меня потом не уговаривали, я наотрез. Стреляйте мол, не пойду в воду.
Папа давал нам потрогать осколок снаряда, который остался у него с войны в ноге. При этом говорил, что один раз уж точно должен был погибнуть, да видно не время ещё:
Мы тогда маршем шли. Дали нам перекур. Мы так, как шли, рухнули, даже не рассредоточились. Нас там человек пятьдесят лежало. Так снаряд в самую серёдку к нам упал. Ну, мы лежим, не шелохнёмся. Но не разорвался. Кто-то из нас в рубашке родился.
Далее эстафету принимал Владимир Иванович:
А я на фронт в мае 42-го попал. Отца в этом же году забрали в марте, а меня выходит через месяц. До войны я на гужавтотранспорте работал слесарем механиком, образование-то пять классов. А до того и грузчиком в колхозе работал и поммастера на «Томне» (ткацкой фабрике). Служил я в 9-м Танковом Корпусе, 1-й Танковой Армии, 8-й Мотострелковой Бригады, во втором батальоне на противотанковой батарее. Награждён двумя Орденами 2-й степени, Орденом Красной Звезды, Медалью «За отвагу».
В учебке я был в посёлке Кузьминки на станции Липняки. Там и была сформирована 8-я Мотострелковая Механизированная Бригада. Назначили меня командиром расчёта противотанкового орудия (сорокопятки).
Прошёл я и Центральный и 1-й Белорусский фронта. Сильных ранений не было. Так царапины. Вокруг столько людей полегло, а мне ничего. На Курской дуге контузило. Кровь из ушей текла. Ничего не слышал, только гул стоял. После того сражения из 40 наших ребят в живых только 15 осталось. Я в госпитале три дня пробыл и назад сбежал к своим.
Перед самым наступлением на Курской дуге у меня встреча произошла с командующим фронтом Рокосовским. Серьёзный мужик был, высокий, худощавый. Мы с вечера были «накушамшись», вот и отсыпались в стогу. А часа в 3 утра выбрались из стога. Вид, конечно, ну совершенно не соответствует. И все в соломе. А Рокосовский перед наступлением войска объезжал:
Перед самым наступлением на Курской дуге у меня встреча произошла с командующим фронтом Рокосовским. Серьёзный мужик был, высокий, худощавый. Мы с вечера были «накушамшись», вот и отсыпались в стогу. А часа в 3 утра выбрались из стога. Вид, конечно, ну совершенно не соответствует. И все в соломе. А Рокосовский перед наступлением войска объезжал:
Что такое? Кто разрешил это безобразие?
А мы стоим, как пни, глазами хлопаем, молва отнялась, и солома в голове торчит. Отведал я тогда плетки главнокомандующего.
За Курскую дугу я первый Орден ВОВ 2-й степени получил подбил два немецких танка.
Второй Орден ВОВ мне дали за Юнкерса 88-го. Стояли мы на позиции. Тут этот немец налетел и пошёл нас колошматить. Земля к небу летела. Света не видать. И ведь, сволочь такая, все бомбы раскидал, а угомониться не может. Решил нас ещё и попугать. Тут я его на бреющем полёте из противотанкового орудия и сбил.
Осколок на щеке это память, чтобы рот не разевал. Мы уж тогда Днепр форсировали. Я из окопа башку высунул, тут мне осколок щёку и разрезал.
А то был случай уже в Польше. Тогда наступление шло. Неразберихи много. Ехали мы ночью в колонне. Темень глаз выколи. Моя пушка была замыкающей. Так вот, на мою пушку ночью немецкий транспортер в темноте наскочил (сзади в нас немецкая колонна врезалась). Да так, что ствол моей пушки в радиатор их транспортера вошёл. Ладно, мы заснули. А они-то что, спали что ли?
Ну, тут стрельба пошла. Все равно ничего не видать. Немцы порыпались порыпались, с моей пушки им не слезть, так и дали дёру прямо через поле. А я пушку к лесу прямо с транспортёром оттащил и уж там кое-как расцепились. На войне всякое бывало. Где свой? Где чужой? Поди разбери.
А Красную Звезду я за Бобруйск получил. Там под Бобруйском через болота прорывались семь немецких дивизий. Ну, немец очумевший валил. Пехота наша вся разбежалась. Осталось нас всего два расчета по 6 человек. Я вижу, что пехота драпает. А у нас орудия. Я и отдал приказ: «Ни шагу назад!»