Знаки равенства - Романова Ольга Владимировна 2 стр.

Бритоголовые сказки исчезли
Не вылезая из пагубных чресел,
Не выплывая из ста океанов,
Ты засыпаешь и ждешь неустанно.

Путники ищут выходы правды
Изнемогая правилам нардов.
Опровергая выбросам ночи
И исправляя выбранный почерк.

Маятник правды давно не реален,
В этом прогнившем, сыром подвале.
Вертятся дни на столетней пружине
Те, кто свои, уже стали чужими.

Ставятся ставки и старятся явки,
Колются иглы, значки и булавки.
И разговоров забытые правки
Пишутся тайные, скрытые справки.

Вычурность слова бывает сурова,
Бык не бодает, рогата корова.
Схватка нелепа отчасти свирепа,
В руки костра или сразу же пепла.

От потолка независимых чисел
Ищем рассветы и каверзный смысл.
Ищем закаты и снов силуэты
В поисках лета мы пишем сонеты.

Бритоголовые сказки исчезли
Не вылезая из пагубных чресел,
Не выплывая из ста океанов,
Ты засыпаешь и ждешь неустанно.

За третьим будет и четвертый
Пиджак дырявый, башмак потертый.
Десятый раз звучат аккорды
В режиме нашем коридорном.

Ты не живой, еще не мертвый,
И голос твой не мягкий, черствый.
В астрале глухо, словно в танке
Не выворачивай изнанку.

В своей ступенчатой огранке
Застенчив будет только ангел.
И обозначив две границы
Он будет в завтрашнем ютиться.

Он будет вынужден скитаться,
Прощать и снова возвращаться.
И сотни раз опять рождаться
И снова, снова повторяться.

На облаках простых решений
Стучит в висках, что ты мошенник,
Что ты закрытый на все двери
Вчера убитый в трех материях.

За третьим будет и четвертый
Пиджак дырявый и двубортный.
Десятый раз звучат аккорды
В режиме нашем коридорном.

Нет у памяти прошлого и берегов,
Нет дорог и мостов над дорогами.
Нет у памяти друзей, нет врагов
Лишь статьи с короткими эпилогами.

Нет у памяти сказок, есть только быль,
И финалы никем не придуманы.
Память, словно рухнувший монастырь,
Память улицы с лицами угрюмыми.

Нет у памяти кротости и покоя,
Нет забвения сожженным, вырванным страницам.
Нет у памяти фасона и особого покроя
Нет у памяти жалости к гробницам.

Нет у памяти времени ни на что,
На смешную жизнь, на чужую смерть.
Память поднимает воротник у пальто,
Память может сама себя стереть.

Нет у памяти времени говорить
И молчать секунд не хватает ей.
Нет у памяти времени закурить,
Нет, у памяти времени быть сильней.

Нет у памяти дней и нет веков,
Нет продажных слов и купленных книг.
Нет у памяти молодых, нет стариков,
Память каждому пишет свой дневник.

Нет у памяти сумерек, нет фонарей,
Пробежавших кошек сквозь черноту.
Нет у памяти окон и нет дверей,
Попыток доказать свою правоту.

Нет у памяти прошлого и берегов,
Нет дорог и мостов над дорогами.
Нет у памяти друзей, нет врагов
Лишь статьи с короткими некрологами.

Ты боишься уснуть и не можешь проснуться
И себя обмануть и в нутро окунуться.
Ты боишься прочесть эти тайные знаки,
Ты боишься небес и всемирной атаки.

Ты боишься людей всЁ, списав на невинность,
И больших площадей неживую взаимность.
Ты боишься прослыть дураком или вором,
Ты боишься простыть и ударов затвором.

Ты боишься спасать и наручники держишь,
Ты не можешь сказать и себя этим тешишь.
Ты боишься судов с их прокисшею правдой,
Ты слуга городов, а не тех, кто был рядом.

Ты боишься спугнуть эти толпы кричащих,
Ты не можешь свернуть, ты пока в настоящем.
Ни вперед, ни назад ты закован постелью,
Ты еще не крылат, ты еще в подземелье.

Ты боишься чужих роковых обстоятельств,
Ты используешь жизнь как траншеекопатель.
Ты боишься всего, что тебе неприятно,
Ты читаешь Гюго, понимая превратно.

Ты боишься слонов и собак ненавидишь,
Ты забрызгал слюной всех вокруг, странный имидж.
Паранойя твоя кирпичами на шее,
Зла твоя колея, только ты еще злее.

Ты боишься уснуть и не можешь проснуться
И себя обмануть и в нутро окунуться.
Ты боишься прочесть эти тайные знаки,
Ты боишься небес и всемирной атаки.

Пылью пропитаны легкие времени
Дышат и кашляют, кровью капая.
Изнемогая в чужом измерении
Старятся, от тяжести падая.

Воют и стонут от одиночества
Их шестеренки скрипят от вечности,
Плачут от боли и нервно корчатся
Изнемогая в плену человечности,

Метафизических правил реальности
Сферах бессмертия, дум онтологии.
Жизнь это просто простые формальности,
Если всего лишь ты платишь налоги и.

Если всего лишь ты в базе поверхности,
Псевдо погрешности в ритме стандарт.
Соизмеряя молекулы мерзости
В фазу зачем-то вступает азарт.

Перегородка, трахея безликая,
Напрочь сковала, дышать нельзя.
Пылью пропитана, просто мурлыкает
И извивается как змея.

Иносказательно выстрелив в утро
Бальзамом по сердцу, болью разлуки.
Страхом забытым, пронизанным чутко
Теорией страсти пронизаны звуки.

Пылью пропитаны легкие времени
Дышат и кашляют, кровью капая.
Изнемогая в чужом измерении
Старятся, от тяжести падая.

Мягкая ткань твоего тела
Пронизана до беспредела.
Пропущена сквозь разум ночи
Закоулками многоточий.

Строгие линии твоего сознания
Не умещаются в мироздание,
Не колеблются в памяти завтрашней
Им за будущее не страшно.

По проспектам, увитым бордюрами,
По неясным дворам, запутанным.
Люди снова стали фигурами,
Сладкими, из сахарной пудры.

Синее небо твоего взгляда
Не сдается в плен, после разлада.
Не впадает в сон от амнезии,
Список утвердили и огласили.

Нежные спазмы твоих печалей
Ни за что больше не отвечают.
Не вступают в союзы писателей
Лишь страдают всемирной апатией.

Убеждаясь в закрытых веках
Невозможно найти ночлега.
Можно только уснуть в пространстве
Своего постоянства.

Мягкая ткань твоего тела
Пронизана до беспредела.
Пропущена сквозь разум ночи
Закоулками многоточий.

И прозой обычной пройдёт понедельник,
Присыпанный пудрой и нафталином.
И день ненасытный, уставший бездельник,
Покажется скукой и сном примитивным.

Исчезнет, растает, испепелится,
Ворвется кометой и вырвется вздохом.
И ты станешь небом, душа твоя птицей,
Летать, отражаясь обломками стёкол.

Скупые надежды остались в неволе,
Остались в плену нераскрытые тайны.
Твоё одинокое сердце довольно,
Царапая стены, проверки фатальны.

Слезами астральными, не пустяковыми,
Утраченным утром, заваренным чаем.
И смехом раскаяния, рассказами вдовьими,
Себя ежедневно мы не замечаем.

Врут первоисточники, смеются завистники,
В оригинале колеблются классики.
К чему приведет нас тупая статистика?
Нас стерли из времени нейлоновым ластиком.

И просто заклеили, затерли, замазали,
Как старые окна, скрипучие петли.
Закрасили души. Заставили вазами,
Завесили стразами коммерческих реплик,

Смеющихся девочек, упитанных мальчиков,
Довольных собой оловянных голов.
И перестреляли всех отпетых романтиков
Дежурными фразами заученных слов.

И прозой обычной пройдёт понедельник,
Присыпанный пудрой и нафталином.
И день ненасытный, уставший бездельник,
Покажется скукой и сном примитивным.

Вся земля пустырь, обезглавлена,
И душа волдырь, окровавлена.
Силуэт размыт капли катятся
Не рыдай навзрыд, не спохватятся.

Не зальют слезой, не укутают,
Лживой простотой убаюкают.
Красною строкой напечатают,
В тишине мирской за бараками.

Сказок наплетут трех копеечных,
Купят и сдадут, как намечено.
Спросят у ворот, отоварятся,
И на эшафот все отправятся.

Свыкнутся потом, оприходуют,
Сразу грянет гром с непогодою.
Сквозь толпу тропа затрапезная,
Пусть толпа сыта, бесполезная.

Мракобесною сухомятицей,
Затрапезною злыдней пятницей,
Приворотною каракатицей
В черном ситцевом чудном платьице,

Вся земля пустырь, обезглавлена,
И душа волдырь, окровавлена.
Силуэт размыт капли катятся
Не рыдай навзрыд, не спохватятся.