И что замечательно ни одной кислой рожи. Или мрачной. Тем более злобной. Или пьяной. Не говоря уж обкуренной или обколотой. Зато сколько было искренних улыбок, доброжелательных лиц, взглядов!.. Такое количество и того и другого, кажется, не попадалось Максу за всю прожитую жизнь.
Он постоял, слушая музыку, и думал, что, наверное, не всем из этих молодых людей действительно так уж весело. Не все из них искренне доброжелательны. Хватает среди них любителей крепкой выпивки. Кое-кто наверняка покуривает марихуану. Есть и те, кто не прочь уколоться. Но у всех, должно быть, в крови, что их проблемы это их проблемы. Что другие люди ни при чём, если ты «угорел». Если тебе очень хочется дать первому встречному кулаком в морду или хотя бы плюнуть в неё.
У Макса было собственное понимание западного менталитета. Здесь каждый нормальный человек может запросто иметь револьвер, пулемёт или даже пушку. И каждый другой человек знает и понимает: всякое посягательство на чужое самолюбие, здоровье или жизнь может вернуться обидчику тем же свинцом между глаз. Поэтому никто не спешит задеть чужое самолюбие или пошатнуть здоровье. Не говоря уж об угрозе жизни.
Время пролетело незаметно. Солнце начало падать с горизонта, точно на парашюте. Макс решил, что самое время идти к причалу. Знал, что это довольно близко, поэтому отправился назад ещё не знакомыми улицами.
Метров через двести вышел на неширокую пешеходную улицу с большими цветочными клумбами и мраморными скамейками.
У одной клумбы в полукруге толпы стоял высокий темнокожий мужчина в белоснежном трико и время от времени дышал в сторону публики огненными струями, напоминая солдата с огнемётом. В паузах мужчина отпускал шуточки, мол, у меня не желудок, а бочонок с бензином. Если кто желает, может заправить машину, хотя это будет подороже, чем на обычной заправке.
Публика улыбалась, хлопала в ладоши. Особенно дети их глаза были полны удивления и восторга. Одна белая с золотистыми кудрями девочка вдруг очень громко заплакала. Папа взял девочку на руки со словами:
Baby, what happened?
I'm afraid! ответила девочка.
Ещё через пятьдесят шагов Макс вновь был среди зевак, потешавшихся над уличным танцором. Это был невысокий симпатичный латинос пенсионного возраста. В руках у танцора была кукла видом и размером с натуральную партнёршу. Ноги куклы были закреплены на носках удлинённых танцоровых башмаков. Под музыку стоявшего на мраморной скамье усилителя кавалер и его необычная дама исполняли зажигательное танго. Шуток не было. Лицо танцора было таким же неподвижным, как и у куклы. Но при этом оба, казалось, выражали смешанные чувства страсти, нежности, грусти, даже тоски.
Никто из публики не улыбался. И никто не плакал. Лишь иногда в мятую шляпу, лежавшую подле усилителя, словно тяжёлые капли, падали белые монеты.
Ещё через пятьдесят шагов Макс увидел, как на фанерном кубе, оклеенном бумажным гранитом, сидит крупная дородная женщина. Вся она была цветом окислившейся меди платье со складками, лицо, руки. Женщина, как легко догадаться, создавала на улице образ статуи Свободы. Теперь у неё был перерыв. «Свобода» с равнодушным лицом жевала hamburger и запивала pepsi. Рядом лежал бумажный факел, тоже зелёный.
Can I take picture? спросил Макс, поднимая камеру.
Five dollars, равнодушно и продолжая жевать.
One dollars, твёрдо произнёс Макс.
O'key.
Макс ещё покружил по нижнему городу. Приподнятое настроение усиливалось. Теперь он мог уже сформулировать своё отношение к Великому городу. Ничего подобного в Европе нет. И сравнивать даже наивно. Это просто «другая красота». Дру-га-я! Макс даже заулыбался от мысли, когда подумал, что Европа напоминает ему прекрасную, ухоженную, пахнущую дорогим парфюмом, но всё же пожилую даму. А вот Америка это пышущая здоровьем, цветущая молодая женщина с бурлящей в жилах смесью из всех известных человеческих кровей. На Европу хочется любоваться, а вот Америку просто хочется
Паром отчалил от берега ровно в семь тридцать, по расписанию. Сделав крутой вираж, развернул нос на Staten Island, казавшийся издали точно за прозрачным розово-голубым занавесом.
Макс обернулся. Manhattan с каждой минутой уменьшался в размерах, но при этом всё ярче пылал в лучах малинового закатного солнца.
Когда статуя Свободы осталась чуть позади и уже дотаивала в сумерках, Макс спустился с верхней на среднюю палубу. Купил в баре пакет с чипсами, банку пива и устроился на свободном кресле. Перед ним сидела парочка круглолицый блондин лет тридцати в обнимку с темнокожей красоткой. Оба навеселе. Тонкая, отливающая чернилами рука красотки напоминала змею, ползущую мужчине в брюки под широкий жёлтый ремень.
Макс подглядывал за рукой красотки, скашивая глаза. Но вдруг «змея», точно под гипнозом, окоченела. Макс поднял взгляд на блондина и тут же сообразил, что у него могут возникнуть неприятности. «Американцы терпеть не могут, когда за ними кто-то пристально наблюдает», вспомнил Макс предупреждение Игоря.
Макс открыл пиво, раскрыл пакет с чипсами. Будто на выручку, заиграл саксофон. Макс повернулся к льющимся звукам. Саксофон, будто серебряный кальян, торчал изо рта пожилого афроамериканца. Музыкант извлекал грустную мелодию с закрытыми глазами, покачивая седой головой. Чувствовалось, что он делал своё дело, вкладывая душу. Но публика, казалось Максу, всё равно оставалась равнодушной. И к музыканту. И к музыке. Равнодушной ко всему, что происходит вокруг. И не вокруг тоже. При этом редкий пассажир что-нибудь не жевал или не пил.
Максу стало как-то не по себе, и он скоренько допил пиво, а недоеденные чипсы сунул в рюкзак.
Причалили, когда в иллюминаторах было совсем черно. Седой музыкант укладывал саксофон в обшарпанный футляр, будто ребёнка. Проходя мимо, Макс опустил в лежащую на полу мятую шляпу новенький хрустящий доллар. Музыкант поднял на Макса жёлтые глаза и улыбнулся, как улыбаются дети, законченные добряки или идиоты от природы.
Было странным, но Макс не нашёл автобуса под номером пятьдесят один. Линий со стоянками оказалось так много, что пока он бегал туда-сюда, все автобусы разбежались от причала, словно перепуганные тараканы.
Вдали, точно кружево из лампочек, висел над заливом Verrazano. Именно мост помог Максу сориентироваться, и он направился пешком.
Было необычно темно. Половина девятого, а на улицах, как в пустыне ни души. Лишь изредка на большой скорости пролетали машины. Из открытых окон авто летели молодые весёлые голоса. И музыка. И пустые пивные банки какое-то время они продолжали скакать за автомобилем, точно серебристые лягушки.
Так Макс прошёл метров восемьсот и забеспокоился, мол, туда ли идёт? Остановился. Огляделся. И вернулся к причалу. Дождался автобуса. Поднялся в салон и сразу к водителю. Тот понял, что Макс здесь впервые. Спросил, куда ему надо. Макс всё перезабыл. Помнил только, что к причалу они всё время спускались.
I think I need up hill, неуверенно произнёс Макс.
Темнокожий водитель, толстый и губастый, с жёлтой цепочкой на влажной шее, заулыбался от уха до уха, открывая ряды белых крепких зубов.
O'key, сказал он, газуя и пуская автобус, будто в карьер.
Макс едва удержался за поручни. Обернулся и увидел, что редкие пассажиры тоже чему-то улыбаются и разглядывают его, словно экспонат в музее.
В гору автобус не забрался, а точно взлетел. Дальше водитель ехал очень медленно, давая Максу рассмотреть в окно что-нибудь знакомое. Утром, когда он прогуливался перед завтраком, ему бросился в глаза итальянский ресторанчик, стоявший на углу шоссе и проулка.
Макс узнал ресторанчик, точно старого знакомого, что пришёл на выручку. Автобус резко остановился. Поблагодарив водителя, Макс вышел.
Темно. Никого. Глянул на часы нет девяти. Было довольно странным, что американцы так рано сидят по домам.
Прошёл мимо бара. В открытые двери вытекал громкий разговор бармена и одинокого клиента. Оба, как понял Макс, были изрядно подвыпившими.
Метров через пятьдесят стоял магазинчик. Над входной дверью висела цифра «24». Макс зашёл и купил упаковку пива Brooklyn. Минут через пять он был в доме Игоря.
Его ждали. Уже начали слегка беспокоиться, не заблудился ли гость в каменных джунглях Manhattan. Или среди холмов Staten Island. Нет, слава богу, не заблудился. И кажется, всё в порядке.
Они коротали остаток вечера в гостиной с пивом и с разговорами. Больше говорили Игорь и Макс. Наташа при этом сидела на краю углового дивана, думала о чём-то своём. Иногда она искоса поглядывала то на мужа, то на Макса, точно сравнивала их. Позже Наташа призналась, что она не узнавала Игоря. Что он давно ни с кем и ни о чём так не разговаривал. Что появление в их доме Макса это камень, упавший в их семейное болотце. И она не может сказать с уверенностью хорошо это или не очень.
Раздался телефонный звонок. Игорь поднял трубку.
Да, Анечка, разумеется, пауза. Нет, ничего не надо.
Спустя пару минут в доме появилась Анечка. Максу показалось, что позднюю гостью тоже ждали. Анечка выглядела женщиной с небольшим атомным реактором внутри. А игривость во взгляде и мешки под небольшими зеленоватыми глазками выдавали в ней одинокое настоящее бывшего пионерско-комсомольского вожака или педагога.