Но нет, нет! Правды тут никакой. Эти идеи когда-то будоражили умы старомосковского общества. Они нравились то больше, то меньше, ими играли, их ценили, к ним относились с уважением. А всё же первенство оставалось отнюдь не за ними.
Суть первого и самого сильного московского мифа совершенно другая. Москва прежде всего Дом Пречистой Богородицы, а уж потом «Третий Рим» и далее по списку. Без Небесной Заступницы не было бы и не будет в Великом городе никакой «царственности». Всё от Нее. Всё через Нее. Прочее же прекрасное умствование.
Образ Дома Пречистой порожден той раскаленной лавой иноческого подвижничества, которая разливалась по сосудам Московской Руси со времен Сергия. И ничего лучше, возвышеннее, правдивее этого до сих пор о Москве не сказано.
Путем покаяния. Москва в Смутное время
[10]
В XVI веке Москва приняла на себя прекрасное, но тяжкое бремя. Город получил имена Второго Иерусалима и Третьего Рима. В нем появился собственный царь и собственный патриарх. Над кремлевскими зубцами засиял невидимый венец столицы восточного христианства. К исходу века на русский престол сел монарх-чудотворец Федор Иванович.
Москва осознанно поднялась на немыслимую доселе высоту. И государи наши, и архиереи, и книжные люди понимали, сколь высокое предназначение выпало на долю города.
Громадный и обременительный дар царственной высоты на первых порах нашел для себя лишь одну подпорку русскую государственную мощь. А этого явно недостаточно. Для того чтобы удержать его, требовались и благочестие, и смирение, и самоограничение, и христианское просвещение, и христианское нравственное очищение. Россия встала на этот путь, но первые шаги делала беззаботно и легкомысленно, не требуя от себя многого.
Подобная нетребовательность привела Москву со всею страной к чудовищному падению. Правящий класс России «мужи брани и совета» оказался слишком падким на соблазны, чтобы достойно стоять на такой высоте. Слишком легко поддавался он властолюбию и корысти. Слишком мало в нем оказалось способности смиренно служить государю и земле. Древние родовые традиции столкнулись с новой священной сутью государственного строя. А по неписаным законам мироустройства, чем больше упорствовала родовая знать в гордыне и самовольстве, тем более тяжкие испытания она навлекала на свою голову а вместе с тем и на всю землю.
История бедствий, обрушившихся на Москву, имеет помимо материальной еще и мистическую сторону. Великий город видел, как наполнялась и как переполнилась чаша грехов. Как опрокинулась она. Как попытался наш народ наспех исправить дело. И сколь тяжелым, сколь жертвенным в конце концов оказался путь к покаянию, к «исправлению ума»
Осенью 1604 года на земле Российской державы появился самозванец, назвавший себя царевичем Дмитрием Ивановичем. Настоящий царевич погиб за тринадцать лет до того. Смехотворные претензии ложного царского сына неожиданно запалили фитиль долгой и страшной войны.
Началась Смута.
Политический строй Московского государства обладал колоссальной прочностью и сопротивляемостью к внешним воздействиям. Но Смута начиналась изнутри. Самозванец, объявивший себя наследником русского государя, хотя и получал поддержку поляков, а все же ничего не сумел бы совершить в России, если бы не внутренняя трещина, легшая поперек государственного устройства.
Русская монархия на протяжении полутора веков пребывала в стабильном, устойчивом состоянии. Престол переходил от отца к сыну в династии Даниловичей московском ответвлении древнего дома Рюриковичей. Механизм престолонаследия устоялся. Монаршая власть передавалась по праву крови, а ее священное значение Церковь закрепила обрядом венчания на царство.
И вдруг кровь иссякла. В 1598 году умер государь Федор Иванович. Он пережил своего единственного ребенка дочь Феодосию и младшего брата, царевича Дмитрия.
На трон взошел государь Борис Федорович из старомосковского рода Годуновых, шурин Федора Ивановича. Его возвели на престол решением Земского собора, благословением патриарха Иова и волею державной сестры.
Знатные люди Московского государства косо смотрели на такого царя. Пусть он даровитый политик, пусть он умелый дипломат, пусть он показал свою силу, переламывая хребты древней аристократии. Но не по праву он на троне, и тем плох.
Почему?
Знатные люди Московского государства косо смотрели на такого царя. Пусть он даровитый политик, пусть он умелый дипломат, пусть он показал свою силу, переламывая хребты древней аристократии. Но не по праву он на троне, и тем плох.
Почему?
Никакая политическая мудрость, никакая сила не исправит государю Борису Федоровичу его кровь. А по крови он, хоть и царский шурин, но из второстепенного рода. Не погибни младший брат царя Федора Ивановича, не скончайся государева дочь не видать Борису Годунову престола как своих ушей. Однако и после их смерти в Москве оставалось достаточно аристократов, имевших больше прав на престол, чем Годунов. К тому же в нем подозревали убийцу государева брата царевича Дмитрия, а порой и самого царя Федора Ивановича.
Да, Борис Федорович, восходя на трон, получил санкцию от Земского собора и благословение от Церкви в лице патриарха Иова. Но как только появился Лжедмитрий I, все эти удерживающие скрепы посыпались трухой. Города, земли и знатные дворяне принялись сдаваться самозванцу, а то и открыто переходить на его сторону.
По неписаным законам Московского царства кровь значила исключительно много. И кровь Годунова оказалась слишком низкой для роли монарха. Несколько десятков русских вельмож твердо знали: они знатнее Годунова. Они знатнее кого угодно в роду Годуновых.
Плещеевы, Романовы, Шереметевы, Головины выше.
Князья Пронские, Воротынские, Мстиславские, Шуйские, Голицыны, Трубецкие выше.
А если присмотреться, то сыщется множество не столь именитых семейств, которые также возвышались над Годуновыми по «отечеству» своему. И подчиняться человеку низкой крови для них неудобно.
Поэтому, когда над Годуновыми нависла опасность, многие русские аристократы вздохнули с надеждой: авось падет Борис Федорович со всеми близкими его, и это неестественное положение исчезнет.
Сам Годунов еще мог сдерживать натиск самозванца. Но он скончался в разгар боевых действий, а род его защитить себя не сумел и подвергся уничтожению.
Лжедмитрий I вошел в Москву.
Бо́льшая часть русского общества приняла Расстригу как царевича Дмитрия, действительного сына царского. Это для нас он Лжедмитрий. А тогда подавляющее большинство русских восприняло историю с его чудесным «воскрешением» и восшествием на престол как восстановление правды самим Господом. Эйфорическое отношение к «государю Дмитрию Ивановичу» продержалось довольно долго. Отрезвление наступило не скоро и не у всех.
Лояльность в отношении Лжедмитрия питалась и неприязненным отношением к Борису Годунову. «Спасшемуся царевичу» поверили, поскольку очень многие были недовольны предыдущим правлением. «Низвержение династии Годуновых и Патриарха Иова, пишет современный историк Василий Ульяновский, осуществлял не Самозванец. Оно происходило до его вступления в Москву. Действовали подданные царя Бориса и паства Патриарха Низвержение Годуновых, целый поэтапный церемониал (античин) их уничтожения был как бы символическим действом делегитимизации их царства При этом руками подданных вершилась Божия кара неправому царству. Низложение Иова составляло к этому как бы парный обряд лишения священства того первоиерарха Церкви, который подал освящение (помазание) неправому царству»[11]. Русская знать и русское дворянство в подавляющем большинстве своем приняли Лжедмитрия. Служить ему не считалось зазорным.
И он бы мог продержаться у власти весьма долго, если бы не два «но».
Во-первых, Москва не желала видеть у власти католиков. Столица восточного православия никак, ни при каких условиях не могла напитать сердце свое «латынством». Во-вторых, Москва город, собиравший Русь, не мог управляться людьми нерусскими. Между тем супругу Лжедмитрия, католичку Марину Мнишек, венчали на царство как равноправную с мужем государыню Терпеть поляков в Москве и служить царице-польке Марине Мнишек не стали.
Лжедмитрий пал, воцарился Шуйский.
Идея самозванчества имела гибельную притягательность для русского общества. На смену Лжедмитрию I и его «воеводе Болотникову» скоро явился новый мятежник, принявший ложное имя «царя Дмитрия Ивановича».
Отчего воцарение природного русского аристократа, высокородного Рюриковича Шуйского не успокоило Россию? Отчего страна с такой легкостью поднялась на новые бунты?
Трудно представить себе, что русское общество столь долго обманывалось насчет самозванцев и добросовестно верило в очередное «чудесное спасение» Дмитрия. Некоторые возможно. Огромная масса вряд ли Имя царя, уничтожившего род Годуновых, имело большую притягательную силу, но со временем все меньше в этой притягательности сохранялось небесного, сакрального, и всё больше сатанинского, соблазнительного. Люди с мятежными устремлениями жаждали получить нового «Дмитрия Ивановича», дабы именем его творить бесчинства и добиваться власти. Россия наполнилась самозванцами. Лжедмитрии, попавшие на страницы учебников, далеко не исчерпывают страшного русского увлечения безжалостным авантюризмом под маскою «восстановления справедливости». Новых «царей» и «царевичей» лепила свита, выпекала бунташная толпа, а подавали к столу отчаянные честолюбцы. Немногие из них правдиво заблуждались. Большинство цинично искало своей корысти.