Уон! Уон! Исчё ван побьежал! закричал один из стрелков на невообразимом русско-английском сленге и вскинул ружьё с красивым резным прикладом. Но выстрелить не успел, потому что секундой раньше раздался дружный залп нескольких ружей и подстреленная дичь, перекувырнувшись в воздухе, упала замертво.
Да, сказал один из охотников на чистом русском, где-то даже с местечковым акцентом, славная нынче охота была. Надо бы это дело обмыть. Вы как, братаны-американы?
Об-мыть? жуя буквы, переспросил один из иностранцев.
Ну, это. По маленькой! и русский выразительно щелкнул себя по горлу.
Этот жест на всех языках звучал одинаково и был понятен, скорее всего, даже диким индонезийским племенам, встречающих белого человека не чаще раза в десятилетие.
Все оживились.
О! Йес! По мальенкой!
Иностранец полез в бездонные закрома своего ядовито-желтого рюкзака, и вскоре на свет божий явилась бутылка водки с затейливыми синими кружевами на этикетке.
Кристаллоуская.
О, «Гжелка», в самый раз, обрадовался русский.
Тут же откуда-то возникла корзинка со снедью, купленной явно не на каком-нибудь московском оптовом и, вероятно, не на русские «деревянные».
Когда содержимое бутылки перекочевало в походные пластмассовые стаканчики, русский произнес тост:
За взаимопонимание охотников России и Америки!
Все дружно выпили.
Эскьюз ми, Григорий, обратился к русскому один из иностранцев, а туморроу йес охота?
Завтра? переспросил Гришаня. Конечно. Только в другом месте. И сейчас мы выпьем за завтрашнюю удачную охоту. Поехали!
2
В тот день Гришаня ввалился к своему закадычнику Лёвке без обычной бутылочки, даже пива не прихватил, но зато его сияющая физиономия была похожа на лампочку Ильича во тьме февральской революции.
Мужики! с порога рявкнул Гришаня. Мужики! Тут такое делается, а вы всё никак от ящика отползти не можете. В комнате было тихо, и только страстные ахи и охи доносились от стоявшего в углу телевизора, на экране которого мелькали кадры второразрядной порнушки.
Лёвка и Семен третий в их сложившейся компании как положено на Руси не спеша, даже лениво, обернулись на вошедшего и вопиющего.
Ну, чё ты там опять надумал, баламут, Лёвка нажал кнопку на «лентяйке» и изображение замерло на экране в очень соблазнительной позе, лишь иногда вздрагивая, будто в момент сильнейшей эрекции.
Мужики, я с зелёными познакомился! похвастался Гришаня.
С кем, кем?
С зелёными.
Голубых знаю, розовых тоже, а зелёные это куда? хохотнул Сёмка.
Не, кроме шуток, мужики. Зелёные это то, за что вы купите и голубых, и розовых, и красных, и ещё каких-нибудь, парировал их товарищ.
Все выжидательно молчали, поскольку знали Гришаню довольно давно и не с лучшей стороны. А один из его образов Гришаня-болтун был наиболее опасен, так как можно было влипнуть в такую историю, что хватило бы отмываться до конца жизни.
Народ, вспомните историю! не унимался Гришаня. Проданную и пропитую большевиками страну в одно мгновение возродил к жизни НЭП.
А мы-то здесь причём?
А притом, что сейчас такое же время настало. Ну, или примерно такое же. Но открывать новый магазин или супермаркет дело хлопотное и неблагодарное. Здесь надо по-другому.
Опять хреновину какую-то выдумал? хмыкнул Семён.
Да не я, не я. Сам Его Величество Случай нам помогает. Неужели же мы судьбу за хвост не ухватим?
Скользкий? поинтересовался Семён.
Кто? не понял Гришаня.
Ну, хвост твой скользкий?
Да вы просто не врубаетесь! Я же с зелеными связался!
Это мы уже слышали, зевнул Лёвка.
Ах, так! окрысился Гришаня. А это видели? и он лёгким движением руки вытряхнул на журнальный столик несколько стодолларовых бумажек.
В навалившейся тишине отчетливо можно было услышать участившийся стук сердец, подгоняемый спёртым в зобу дыханием.
Зелёные, прохрипел Семён.
Ага, начинаем въезжать, подытожил Гришаня, теперь, господа, извольте слушать не перебивая.
3
Прокуренный полумрак пестрого зала в Центральном Доме Литераторов был как всегда полон людей, идей, вдохновений, рифм, энергетических выплесков и выбросов. В общем, всего того, что наполняет кузницу человеческих душ, где их не просто выковывают и перековывают, а ещё учат быть идейными и непримиримыми к окружающему и наступающему отовсюду врагу.
За одним из столиков расположилась довольно многочисленная и пёстрая подстать окраске зала компания. Четверо из них один седовласый ухоженный джентльмен и три чопорные оштукатуренные дамы явно принадлежали к забугорному процивилизованному обществу. Остальные и молодые, и не очень были наши, родные и к братанам-американам относились покровительственно, свысока, с высоты подвыпившей колокольни.
Мы вас понимаем, друзья, разглагольствовал молодой человек в модном крапчатом пиджаке, ваше начинание это панацея для больной природы России. А когда американцы поживут у нас в городах и деревнях, когда они ближе познакомятся с нашим народом, они перестанут бояться не существующей русской угрозы. А вместе, вместе мы сможем бороться за чистоту природы на планете, за экологический баланс Земли. И наши дети скажут нам завтра спасибо!
Йуноша, как уас зоувут? спросила одна из представительских дам.
Май нейм из Григорий, к вашим услугам. Григорий Меньшиков, отрекомендовался Гришаня, ибо это был он. К его бравому виду не хватало только закрученных гусарских усов, ментика, да ещё, пожалуй, ненавязчивого бряцания шпор. Но и без шпор он был на высоте.
Случайно оказавшись среди гринписовцев, проводивших в Москве очередную экологическую программу, суть которой состояла в обмене семьями на какой-то период, причём американская семья должна жить в доме русской семьи, предоставив русским за это свой дом в Америке.
Гришаня сразу же окунулся с головой в эту грандиозную идею и при помощи вездесущих совдеповских лозунгов, немножечко подкорректированных по ситуации, быстро завоевал расположение и американских и русских членов ГРИНПИСа.
Он даже умудрился заключить контракт с американцами для поиска подходящей русской семьи и получить небольшой аванс, который сладко грел его революционную грудь международным зелёным пламенем свободы.
Всю эту историю Гришаня в красках и образах пересказал обалдевшим приятелям, которые, уже привыкнув не удивляться, все же очень удивились Гришаниной выходке.
Ну и что теперь?
Теперь? Гришаня победно глянул на друзей. Теперь надо организовывать фирму. Ведь договор у меня на физическое лицо. А нужно, как положено, на юридическое. Тем более, что надо будет ещё в штаты позвонить и переговорить с теми, кто собрался сюда.
Это ещё зачем? поинтересовался Лёвка.
Балда ты, презрительно сплюнул Гришаня. Я же под крышей ГРИНПИСа буду сюда приглашать не простых братанов-амриканов, а охотников.
Кого? не понял тот.
О-хот-ни-ков, раздельно произнес Гришаня. У них в Америке ГРИНПИС всех задолбал. Так пусть в Россию приезжают охотиться. И мы им это организуем. За отдельную плату, разумеется.
4
Несколько последующих дней превратились для друзей в сплошные гонки с препятствиями. Надо было и в лицензионную палату и в регистрацию, и в налоговую, нобессмысленно-смысловая беготня наконец-то благополучно закончилась и вся компания собралась на квартире у Лёвки отпраздновать рождение новой фирмы под пьяное шипение шампанского и голые попки видавших виды девиц, всё так же охающих на экране телевизора.
А я бы вот с той, Сёмка размашисто ткнул в экран пальцем, с превеликим бы удовольствием.
Если бы она тебе дала, чувак, поддел Лёвка.
Ой, да куда она денется? не унимался Сёмка. По мне и не такие страдали. Я вообще прелесть что такое.
Ладно, ладно, трахарь-тяжеловес, оборвал его Лёвка, си-ди-ром-пей и не затрагивай сексуальную революцию.
Гришаня не ввязывался в начавшуюся было ссору. Он мечтательно смотрел куда-то поверх экрана телевизора и думал о своём. Потом решил всё же успокоить свою разгулявшуюся команду.
Хватит лаяться, волки. Завтра уже первая партия охотников приезжает.
Встречать поедешь ты, Сёмка. Я в Шереметьево уже обо всём договорился, так что тебя на машине пропустят прямо к самолету. Понял? Только смотри у меня! и Гришаня выразительно сжал кулак.
Да всё хокей будет, не переживай, и Семка потянулся за шампанским.
5
Гришаня примчался в Шереметьево-G на взмыленном «Жигуленке» и опрометью бросился в таможню. Отыскав дежурного в досмотровом зале, он объяснил суть дела и его мигом пропустили во внутренние покои Шереметьевской таможни, куда вступали только сами господа таможенники и иже с ними контрабандисты.