Пыль над городом. Избранное - Виктор Голков 4 стр.


Август

Кружится тучей мошкара,
Поникли листья тяжело.
Их в полдень зноем обожгло,
И ночью мучает жара.

Неистово горячий день,
Жужжащий, как веретено.
А ночью падает в окно
Звезда, как первая сирень.

И медленно стекает мгла,
И вижу я любой предмет.
И новорожденный рассвет
Глядится в стёкла-зеркала.

«Трава, деревья, камни, скалы»

Трава, деревья, камни, скалы,
Вода простые вещества.
Кто виноват? Я знаю мало
О том, чем жизнь моя жива.

Но слышал я травинки каждой
Глухой, торжественный мотив.
И в полдень утолил я жажду,
Лицо в источник опустив.

Так пусть же вдруг порою ранней,
Теряя чувства и слова,
Над родиной моей бескрайней
Взовьюсь, как палая листва.

«Моряк, сжимающий штурвал»

Моряк, сжимающий штурвал,
Промок в своей одежде.
Седьмой, восьмой, девятый вал
Конец любой надежде.

Хоть их услышала земля,
Но все молчат угрюмо.
Раздвинув рёбра корабля,
Вода достигла трюма.

Хрипела буря, как труба,
В глазах плясали блёстки
Удар, короткая борьба,
Оторванные доски.

Дано бродягам под конец
Увидеть дно морское!
Благословен союз сердец
С солёною водою.

Уж лучше так в короткий срок,
Чем на постели с хрипом.
На кости их зелёный мох,
Как снег зелёный, выпал.

«Вплотную близость подступила»

Вплотную близость подступила.
Стыдясь, ты спрятала лицо.
Но договор уже скрепило
Простое, скромное кольцо.

И душу вытеснило тело,
Как будто чёрная вода.
Свершилось то, чего хотела,
Чего боялась ты всегда.

И от минуты настоящей
Спасенья не было ни в чём.
И тихо шевелился спящий,
К тебе прижавшийся плечом.

Алушта

Здесь так же, как во время оно,
Смешалась сотня языков,
И расположена наклонно
Земля, зажатая с боков.

Горами, чьи синеют плечи,
А там, куда ни кинешь взгляд,
Единый пояс человечий
И пляжа пыльного шпагат.

Там женщин стройные фигуры,
Мужские сильные тела,
О камни бьющаяся хмуро
Волна морская приняла.

И хочет тонкий, сладковатый
Соблазн любви и красоты
Осесть на белые квадраты
И придорожные цветы.

Но привкус приторный курортный
Мешает, резок и остёр.
И с хрипом от морского порта
Отходит катер на Мисхор.

«Где мостовые свет не точит»

Где мостовые свет не точит,
С мертвецким отблеском свечи,
Где непроглядна ночь и ночи,
Качнувшись, не сомнут лучи.

Там только отраженье блеска
Былого- в совершенстве плит
И мастером забытым фреске,
На камне выложенной, спит.

«Золотые круги на запястьях»

Золотые круги на запястьях
Это нужно, пока расплетаются пальцы,
И металл сохраняет смысл.

Это нужно, пока наблюдают глаза,
Что так жаждали всем любоваться.

Это нужно, пока не взлетела душа,
Уничтожив иллюзию жить.

«А сон струился сквозь туман»

А сон струился сквозь туман,
Ползли малиновые тени.
Как будто был единый план
Для всех животных и растений.

В одно творение сложить
Все виды, все дела, все звуки.
И сладостное слово- жить!
Взойдёт из божеской науки.

Всё то, что смог произвести
Враз, а закат был фиолетов.
И удалось произнести
Все имена для всех предметов.

Мих.Зиву

1

К песку прижатая мимоза,
Домов приземистый кортеж.
Террора вечная угроза,
Жара и плитки, цвета беж.

Кусты топорщатся упрямо,
Как всё, что выживает тут.
И голубая криптограмма
На вывеске нетленный труд.

2

Вряд ли стоит удивляться,
Друг, когда за шестьдесят,
Что не вызовут стреляться,
А святым провозгласят.

Этот жаркий вечер летний..
Ты ещё не знаешь, друг.
Он фактически, последний,
Уплывающий из рук.

А когда очнёшься вчуже,
После главного суда,
Никакой летейской стужи
свет и райская вода.

«Застыли деревья сухие»

Застыли деревья сухие,
Их тень, как огонь, горяча.
Свирепого солнца стихия
Ломает и рубит сплеча.

Здесь скоро загнёшься без фляги
С какой-нибудь мутной водой.
И плавно колышутся флаги
С таинственной синей звездой.

Старинная блажь мозговая
Искать и молиться велит.
И длится судьба роковая,
А сердце болит и болит.

«Хотелось бы верить»

Хотелось бы верить
ещё пишу,
Но чувствую
мне не хватает слов.

Ведь я
стареющий человек,
Идущий, сгорбившись,
в никуда.

По выжженой
и слепой стране,
Где пальмы растут,
завернувшись в мох.

И полувысохший
эвкалипт
Бормочет мне
ничего не жди.

«Мы знаем издавна друг друга»

Мы знаем издавна друг друга,
Навеки, наповал, вразнос.
Упрямо кружимся по кругу,
Устали от своих угроз.

Стрельба в упор такое дело,
И вся страна уже тюрьма.
От взрывов небо помертвело,
И сотрясаются дома.

Пока мы их не переколем
До позвоночника, до дна,
Придётся красться чёрным полем,
Где за войной ещё война.

«Мы ходим по лезвию бритвы»

Мы ходим по лезвию бритвы,
О глупостях мелких грустим.
Свинцовым асфальтом молитвы
Свой путь в неизвестность мостим.

Так кто ж этот дикий, бездомный,
Мир выручит техника, Бог?
Иль знания вихрь многотомный,
Взрывающий душу поток?

«Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело»

Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело.
Слушаю,как слепая полночь стучит в стекло.
Бьётся листва о ветки,стёршаяся до дыр.
Брезжит в оконной сетке хмурый,застывший мир.
Что же ты ,день вчерашний,всё не уйдёшь никак?
Кто-то над телебашней красный зажёг маяк.
Резким и воспалённым,виден издалека,
Кажется всем бессонным красный огонь маяка.

Шаг к себе. 1970-1989

Мих.Зиву

1

К песку прижатая мимоза,
Домов приземистый кортеж.
Террора вечная угроза,
Жара и плитки, цвета беж.

Кусты топорщатся упрямо,
Как всё, что выживает тут.
И голубая криптограмма
На вывеске нетленный труд.

2

Вряд ли стоит удивляться,
Друг, когда за шестьдесят,
Что не вызовут стреляться,
А святым провозгласят.

Этот жаркий вечер летний..
Ты ещё не знаешь, друг.
Он фактически, последний,
Уплывающий из рук.

А когда очнёшься вчуже,
После главного суда,
Никакой летейской стужи
свет и райская вода.

«Застыли деревья сухие»

Застыли деревья сухие,
Их тень, как огонь, горяча.
Свирепого солнца стихия
Ломает и рубит сплеча.

Здесь скоро загнёшься без фляги
С какой-нибудь мутной водой.
И плавно колышутся флаги
С таинственной синей звездой.

Старинная блажь мозговая
Искать и молиться велит.
И длится судьба роковая,
А сердце болит и болит.

«Хотелось бы верить»

Хотелось бы верить
ещё пишу,
Но чувствую
мне не хватает слов.

Ведь я
стареющий человек,
Идущий, сгорбившись,
в никуда.

По выжженой
и слепой стране,
Где пальмы растут,
завернувшись в мох.

И полувысохший
эвкалипт
Бормочет мне
ничего не жди.

«Мы знаем издавна друг друга»

Мы знаем издавна друг друга,
Навеки, наповал, вразнос.
Упрямо кружимся по кругу,
Устали от своих угроз.

Стрельба в упор такое дело,
И вся страна уже тюрьма.
От взрывов небо помертвело,
И сотрясаются дома.

Пока мы их не переколем
До позвоночника, до дна,
Придётся красться чёрным полем,
Где за войной ещё война.

«Мы ходим по лезвию бритвы»

Мы ходим по лезвию бритвы,
О глупостях мелких грустим.
Свинцовым асфальтом молитвы
Свой путь в неизвестность мостим.

Так кто ж этот дикий, бездомный,
Мир выручит техника, Бог?
Иль знания вихрь многотомный,
Взрывающий душу поток?

«Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело»

Вечер прошёл,ступая грузно и тяжело.
Слушаю,как слепая полночь стучит в стекло.
Бьётся листва о ветки,стёршаяся до дыр.
Брезжит в оконной сетке хмурый,застывший мир.
Что же ты ,день вчерашний,всё не уйдёшь никак?
Кто-то над телебашней красный зажёг маяк.
Резким и воспалённым,виден издалека,
Кажется всем бессонным красный огонь маяка.

Шаг к себе. 1970-1989

Осень

Осень словно ремнем опоясывает,
Ничего не вернуть, не убрать.
Август тени на сердце отбрасывает,
Продолжает сентябрь догорать.

Лишь закат утонул, как безжизненно
В мутной дымке белеет рассвет.
Что ты можешь? Смотреть укоризненно
Уходящему прошлому вслед.

Виновата ли в том, что, как палые,
Листья вяну, что бьет меня дрожь?
Ты сама, бесконечно усталая,
По садовой тропинке идешь.

Поле

Бескрайнее поле, светло и бездомно
и холодно как-то вокруг.
Вот сердце удары рассыпало дробно,
чуть слышный, единственный звук.

Эй кто-нибудь, может быть скажешь,
в каком я краю, и куда я попал?
Но нет никого, только мёрзлые комья,
да облака мутный опал.

А впрочем зачем всё, ведь это же ясно:
я просто забрёл далеко.
Поэтому здесь так светло и безгласно,
безжизненно, немо, легко.

И нет ни единой травинки обычной,
а также сомнений и мук.
Куда ни посмотришь, повсюду безличный
простор молчаливый вокруг.

Ступени

Не знают пения и стона
ступени каменного дома.
И свет втекает монотонно
в квадрат оконного проёма.

Здесь мысль, лишённая полёта,
орудовала всё теснится.
И в прорезь чёрного пролёта
не втиснется самоубийца.

И всё же смерть неоднократно
сюда входила в платье строгом,
и этот камень, вероятно,
нам мог бы рассказать о многом.

Но для чего мне чьё-то имя,
чужое выцветшее знанье?
Воспоминаньями своими
наполнено, кренится зданье.

Где спят без пения и стона
рассказ о смерти и рожденье
в глуши цемента и бетона
похоронившие ступени.

Холод

Назад Дальше