Марко Вовчок
Інститутка
I
Т. Г. Шевченку
Люди дивуються, що я весела: надiйсь, горя-бiди не знала. А я зроду така вдалася. Уродись, кажуть, та i вдайся Було, мене й б'ють (бодай не згадувать!) не здержу серця, заплачу; а роздумаюсь трохи i смiюся. Бува лихо, що плаче, а бува, що й скаче, то так i моє лишенько. Якби менi за кожною бiдою моєю плакати, досi б i очi я виплакала. Батька-матерi не зазнаю: сиротою зросла я, при чужинi, у людях. Хоч не було дiла важкого, так забували про мене, чи я не голодна, не холодна, чи жива я
На десятолiттях взяли мене в двiр. Стара панi була не що, сумирна собi, може, тому, що вже благенька була, ледве ноги волочила, а заговорить тiльки шам-шам, одразу й не розбереш; так куди вже бiйка! не на умi. Увесь день на ганочках; нiчка йде охає та стогне. А за молодого вiку, славлять, вигадочки були чималi i в неї та треба ж колись i перестати.
За мене, то вже в дворi жили ми спокiйненько; одно було горе, що з двору й ступити не пустять. Хiба вже на велике свято, що до церкви одпросимось, а в недiлю й не думай. «Розволочитесь, було, каже панi гнiваючись, не пущу!.. Не той ще вiк ваш, щоб бога пильнувати: ще матимете час, не зараз вам умирати».
Сидимо, було, день при днi у дiвочiй та робимо. А тихо коло тебе, як зачаровано. Тiльки панi заоха або хто з дiвчат на ухо за чим озветься, котора зiтхне з нуду. Докучає, було, та робота, докучає, аж пече; та що врадиш? Спасибi хоч за те, що не б'ють десять раз на день, як от по iнших чуємо.
А як коли, то, було, звеселiємо не знать чого. Веселенько нам, аж серце трепече! Коли б воля, заспiвав би так, щоб i на селi лунало Не всмiлимось!.. Iзглядуємось, та смiх нас так i бере. То одна моргне бровою, а друга їй одморгує; то прив'яжуть тую до стiльчика косою; iнша зскочить та почне вистрибувати дибки-дибки, щоб панi не почула, крутиться, вертиться, тiльки рукава май-май-май Чого, було, не виробляємо!
У старої панi не було роду, окрiм мала собi унучечку, у Києвi обучалась у якомусь там от коли б вимовити iн-сти-ту-тi Було частенько до старої листи шле; а стара тiї листи щодня вичитує, i попоплаче над ними, i попосмiється. Коли пише унучечка, щоб уже приїздити за нею та додому забирати Мати божа! увесь будинок зворухнувся: бiлити, мити, прибирати!.. Панночки сподiваємось! Панночка буде!
Стара панi немов одужала: коливає з кiмнати до кiмнати, виглядає у кожне вiконце на шлях i нас туряє за село дивитись, чи не їде панночка. А нам того й треба. Ми за той тиждень, що її виглядали, сказать, нажилися. Шлють, то бiжимо-летимо Весело зочити степ, поля краснi!. Степ зелений наче втiкає в тебе перед очима далеко кудись, далеко Любо на волi дихнути!
Квiток, було, назриваєм та позаквiтчуємось, як молодi, та до самого двору тими вiнками величаємось. А вступаючи в двiр, схопимо з себе, позакидаємо, та так було жалко тих вiнкiв кидати, так жалко!
II
Дiждали панночки, приїхала I що ж то за хороша з лиця була! I в кого вона така вродилася! Здається, i не змалювати такої кралi!.. Стара як обiйняла її, то й з рук не випускає; цiлує, й милує, та любує. I по кiмнатах водить, усе показує, усе розказує; а панночка тiльки обертається туди-сюди та на все цiкавим оком спозирає.
Посадовила її стара за стiл. I плаче, i радiє, i розпитує, i частує: «Може, тобi того з'їсти? може, того спити?» Наїдкiв, напиткiв понастановлювала; сама сiла коло неї, не надивиться. А панночка усе прибира, наче той горобець, хутенько й чистенько. Ми з-за дверей дивимось на них i слухаємо, що то панночка говоритиме, чи не дiйдемо, якi там у неї думки, яка вдача, звичай.
Яковось-то жилося тобi, серденько, самiй? питає стара. Ти менi не кажеш нiчого.
Ай, бабусечко! Що там розказувати! Нуда така!
Вчили багацько?.. Чого ж вивчили тебе, кришко?
От захотiли що знати!.. Добре вам, бабуню, було тут жити на волi; а що я витерпiла за тим ученням!.. I не нагадуйте менi його нiколи!
Голубочко моя!.. Звiсно вже чужi люди: обижали тебе дуже Чому ж ти менi зараз сього не прописала?
Що се ви, бабуню? Як можна?.. Зараз дознаються..
Бiдолашечко моя!.. Скажи ж менi, як тебе там кривдили тiї невiрнi душi?
Ох, бабусечко! I морено, й мучено нас та все дурницею. I те вчи, i друге, й десяте, й п'яте товчи та товчи, та й товчи!.. Нащо менi те знати, як по небу зорi ходять або як люди живуть поза морями та чи в їх добре там, та чи в їх недобре там? Аби я знала, чим менi себе мiж людьми показати
Та нащось же учаться люди, моє золото. От i нашi панночки на що вже бiдота, а й тi верещать по-францюзькiй.
Е, бабуню!.. защебетала панночка. До французької мови i до музики добре i я бралась, до танцiв тож. Що треба, то треба. На се вже кожний уважає, кожен i похвалить; а все iнше тiльки морока Учись та й забудь! I тим, що учать нуда, i тим, що вчаться бiда. Багацько часу пропало марно!
Так як же оце? Погано вчать?
Кажу ж вам, що й нудно, i погано, й марно. Вони тiльки й думають, як би їм грошi виплатили, а ми думаємо, як би хутче нас на волю випустили Чого ж ви задумались, бабусю?
Та то, серденько, що грошi брали за тебе добрi, а вчили погано. Що ж, як ти далi i все позабуваєш?
Чи подоба ж се, бабуню? Бог iз вами! Як же б то мiж гостями або в гостях позабувати музику, або танцi, або хоч би й мову французьку?.. А про ту заморську нiсенiтницю, то я в одно ухо впускала, а в друге випускала, та й зовсiм-таки не знаю. Цур їй!
А як же часом хто в тебе спитає, як там тiї зорi по небу ходять, абощо? Люди й осудять зараз: вчилася, та й не тямить!
Та що се ви, бабусю? Та се я тiльки вам призналась, що не знаю, а чужi зроду того й не дошимраються, нехай хоч цiлий день питають. Я зо всього викручусь, iще й їх оступачу, он як, бабусю! Хочете, я вам заспiваю? Слухайте!
I заспiвала, затягла, наче теє срiбло пересипається. Стара її цiлувати: «Серденько моє! Втiхо моя!» А панночка до неї ласиться та просить:
Купiть менi, бабусечко, по новiй модi убрань хороших!
Про се не турбуйся, дитя моє. Буде в тебе всього. Ти в мене будеш царiвна над панночками!
Ми, дiвчата, iзглядуємось: чого там панночки нашої не навчено! А найбiльш, бачця, людей туманити!
III
Ходiм лишень, голубко, говорить стара панi, я хочу, щоб ти собi обрала котру дiвчину. Та й веде її до нас. Ми од дверей та в куток, та купою в куточку й збилися.
Се ваша панночка, промовляє до нас панi. Цiлуйте її в ручку.
Панночка, чи глянула на нас, чи нi, простягла двi пучечки поцiлувати.
Стара всiх нас показує, се Ганна, а се Варка, а се Домаха
Боже мiй! аж крикнула панночка, разом стрепенувшись i в долонi сплеснувши: Чи зумiє ж хто з вас мене зачесати, ушнурувати?
Стоїть i руки заложила, i дивиться на нас.
Чому? каже стара. Зумiють, серце. А нi, то навчимо.
Як тебе зовуть? питає мене панночка та, не слухаючи мене, до панiї: Ся буде менi!
Так i добре ж; яку схочеш, серце: нехай i ся. Гляди ж, Устино (на мене), служи добре, панночка тебе жалуватиме.
Ходiм уже, бабуню; годi вже! перехопила панночка; сама скривилась i перехилилась набiк, i очi чогось заплющує, i з мiсця зривається, от стеменний кiт, як йому з люльки в вуса пихкають