Мошенники и грабители
На другой день Конурин проснулся с сильной головной болью у себя в номере, припомнил обстоятельства вчерашнего вечера и пробормотал:
А и здорово же я вчера хватил этого проклятого коньячищи! А все Ницца, чтобы ей ни дна ни покрышки! Такой уж, должно быть, пьяный город. Пьяный и игорный Сколько я вчера проиграл в эти поганые вертушки! В сущности, ведь детские игрушки, детская забава, а поди ж ты, сколько денег выгребают! Взрослому-то человеку на них по-настоящему и смотреть неинтересно, а не только что играть, а играют. А все корысть. Тьфу!
Он плюнул, встал с постели и принялся считать переданные ему вчера Николаем Ивановичем деньги, оставшиеся от разменянного вчера пятисотфранкового билета. Денег было триста пятьдесят два франка с медной мелочью.
Сто сорок восемь франков посеял в апельсинной земле, продолжал он. Да утром на сваях за такую же плепорцию икры заплатил. Ой-ой-ой, ведь это триста франков почти на апельсинную землю приходится. Триста франков, а на наши деньги по курсу сто двадцать рублей. Вот она, Ницца-то! В один день триста французских четвертаков увела А что будет дальше-то? Нет, надо забастовать Довольно.
Он умылся, вылил себе на голову целый кувшин воды, оделся, причесал голову и бороду и пошел стучаться в номер Ивановых, чтобы узнать, спят они или встали.
Идите, идите. Мы уже чай пьем послышалось из-за двери.
Чай? Да как же это вас угораздило? удивленно спросил Конурин, входя в номер. Ведь самовара здесь нет.
А вот ухитрились, отвечала Глафира Семеновна, сидевшая за чайным столом. Видите, нам подали мельхиоровый чайник и спиртовую лампу. В чайнике на лампе мы вскипятили воду, а чай я заварила в стакане и блюдечком прикрыла вместо крышки. Из него и разливаю. Сколько ни говорила я лакею, чтобы он подал мне два чайника не подал. Чай заварила свой, что мы из Петербурга привезли.
Отлично, отлично. Так давайте же мне скорей стаканчик, да покрепче. Страсть как башка трещит после вчерашнего, затараторил Конурин, присаживаясь к столу.
Да, хороши вы были вчера
Ох, уж и не говорите! вздохнул Конурин. Трепку мне нужно, старому дураку.
И даму компаньонку себе нашли. Как это вы ее нашли?
Вовсе не искал. Сама нашлась, сконфуженно улыбнулся Конурин.
Начались разговоры о вчерашнем проигрыше.
Нет, вообразите, я-то, я-то больше двухсот франков проиграла! говорила Глафира Семеновна. Взяла у вас ваш кошелек с деньгами на хранение, чтоб уберечь вас от проигрыша, и сама же ваши деньги проиграла из кошелька. Николай Иваныч сейчас вам отдаст за меня деньги.
Да что говорить, здесь игорный вертеп, отвечал Конурин.
И какой еще вертеп! Игорный и грабительский вертеп. Мошенники и грабители.
И Глафира Семеновна рассказала, как какой-то старичишка присвоил себе выигрыш, как крупье два раза заспорил и не отдал ей выигранное.
Вот видите, а вы говорите, что Ницца аристократическое место, сказал Конурин. А только уж сегодня на эти игральные вертушки я и не взгляну. Довольно. Что из себя дурака строить! Взрослый мужчина во всем своем степенстве и вдруг в детские игрушки играть! Даже срам.
Нет, нет Сегодня мы ждем на праздник цветов. Разве вы забыли, что мы взяли билеты, чтобы смотреть, как на бульваре будут цветами швыряться?
Тоже ведь, в сущности, детская игра, заметил Николай Иванович.
Ну что ж, ежели здесь такая мода. С волками жить по-волчьи выть, отвечала Глафира Семеновна. Эта игра, по крайности, хоть неразорительная.
Послышался легкий стук в дверь.
Антре!.. крикнул Николай Иванович и самодовольно улыбнулся жене, что выучил это французское слово.
Вошел заведующий гостиницей француз с наполеоновской бородкой и карандашом за ухом, поклонился и заговорил по-французски. Говорил он долго, Конурин и Николай Иванович, ничего не понимая, слушали и смотрели ему прямо в рот. Слушала и Глафира Семеновна и тоже понимала плохо.
Глаша! О чем он? спросил жену Николай Иванович, кивая на без умолку говорящего француза.
Да опять что-то насчет завтрака и обеда в гостинице. Говорит, что табльдот у них.
Дался ему этот завтрак и обед! Вуй, вуй, мусье. Знаем И как понадобится, то придем.
Жалуется, что мы вчера не завтракали и не обедали в гостинице.
Странно. Приехали в новый город, так должны же мы прежде всего трактиры обозреть.
Вот, вот Я теперь поняла, в чем дело. Вообрази, он говорит, что ежели мы и сегодня не позавтракаем или не пообедаем у них в гостинице, то он должен прибавить цену за номер.
Это еще что! В кабалу хочет нас взять? Нон, нон, мусье мы этого не желаем. Скажи ему, Глаша, что мы не желаем в кабалу идти. Вот еще что выдумал! Так и скажи!
Да как я скажу про кабалу, если я не знаю, как кабала по-французски! Этому слову нас в пансионе не учили.
Ну, скажи как-нибудь иначе. Готелев, мусью, здесь много и ежели прибавка цен, то мы переедем в другое заведение. Волензи так волензи, а не волензи, так как хотите. Компрене?
Чего ты бормочешь, ведь он все равно не понимает.
Да ведь я по-иностранному. Пене анкор нон. Дежене и дине тоже нон, сказал Николай Иванович французу, сделав отрицательный жест рукой, и прибавил: Поймет, коли захочет. Ну а теперь ты ему по- настоящему объясни.
Да ну его! Потешим уж его, позавтракаем у него сегодня за табльдотом. К тому же это будет дешевле, чем в ресторане. Завтрак здесь, он говорит, три франка.
Тешить-то подлецов не хочется. Много ли они нас тешут! Мы им и «вив ля Франс» и все эдакое, а они вон не хотели даже второй чайник к чаю подать. Срам. В стакане чай завариваем. Это что, мусье? Не можете даже для русских по два чайника подавать, кивнул Николай Иванович на заваренный в стакане чай и прибавил: А еще французско-русское объединение! Нет, уже ежели объединение, то обязаны и русские самовары для русских заводить, и корниловские фарфоровые чайники для заварки чая.
Ну, так что ж ему сказать? спрашивала Глафира Семеновна.
Да уж черт с ним! Позавтракаем сегодня у него. По крайности, здесь в гостинице ни на какую игорную вертушку не нарвешься. А то начнешь ресторан отыскивать и опять в новый игорный вертеп с вертушками попадешь, решил Конурин.
Николай Иванович не возражал.
Вуй, вуй Ну, деженон ожурдюи ше ву, кивнула французу Глафира Семеновна.
Француз поклонился и вышел.
Вот тебе букетец!
Позавтракав за табльдотом в своей гостинице, супруги Ивановы и Конурин вышли на берег моря, чтобы отправиться на Весенний праздник цветов. На бульваре Jette Promenade, залитом ослепительным солнцем, были толпы публики. Пестрели разноцветные раскрытые зонтики. Толпы стремились по направлению к Promenade des Anglais, где был назначен праздник и где были выстроены места для публики. Почти каждый из публики имел у себя на груди по бутоньерке с розой, многие несли с собой громадные букеты из роз. Все были с цветами. Даже колясочки, в которых няньки везли детей, и те были убраны цветами. Цветы были на сбруе лошадей у проезжавших экипажей, на шляпах извозчиков, даже на ошейниках комнатных собачонок, сопровождавших своих хозяев. Балконы домов, выходящих на берег моря, убранные гирляндами зелени, были переполнены публикой, пестреющей цветными зонтиками и цветами. Все окна были открыты, и в них виднелись головы публики и цветы. Продавцы и продавщицы цветов встречались на каждом шагу и предлагали свой товар.
Надо и нам купить себе по розочке в петличку, а то мы словно обсевки в поле, сказал Конурин и тотчас приобрел за полфранка три бутоньерки с розами, одну из коих поднес Глафире Семеновне.
Но вот и Promenade des Anglais, вот и места для зрителей, убранные гирляндами зелени. Конурин и Ивановы предъявили свои билеты, сели на стулья и стали смотреть на дорогу, приготовленную для катающихся в экипажах и декорированную выстроившимися в ряд солдатами национальной гвардии со старыми пистонными ружьями у ноги, в медных касках с конскими гривами, ниспадающими на спину. По дороге сновали взад и вперед с корзинами цветов сотни смуглых оборванцев мужчин, женщин и детей, которые громко предлагали свои товары и совали их в места для публики.
Un franc la corbeille! Cent bouquets pour un franc! раздавались их гортанные возгласы с сильным итальянским акцентом.
Господи! Сколько цветов-то! покачал головой Конурин. Не будет ли уж и здесь какой-нибудь игры в цветы, вроде лошадок или поездов железной дороги? Наперед говорю единого франка не поставлю.
Что вы, Иван Кондратьич Какая же может быть тут игра! откликнулась Глафира Семеновна.
И, матушка, здесь придумают! Здесь специалисты. Скажи мне в Петербурге, что можно проиграть триста французских четвертаков в детскую вертушку с лошадками и поездами ни в жизнь не поверил бы, а вот они проиграны у меня.