Подкрадывалась осень - Ирина Фургал

След в росе оставлен юным лосем.
Яблоко в траве пурпурно-гладко.
Говорят, подкрадывалась осень
Посмотреть, как нам тепло и сладко.
Как нам говорится и смеётся,
Как нас помнят старые деревья,
Как у грядок с мая познаётся
Мудрость, обращённая в поверья.

Небо хмурит дымчатые брови,
Солнца взгляд стал отрешён и влажен,
Но, покуда дождь не беспокоит,
Этот факт нам кажется не важен.
У крылечек флоксы доцветают,
По лесам  добыча вкусных шляпок,
А у рек чуть дольше высыхают
Отпечатки круглых детских пяток.

Средь покоя ходики на взводе:
Всё считают мили да ухабье.
Горько вспомнить: лето на исходе.
Но позвольте: есть ещё и бабье!
Стрелка замерла на сорок восемь
Как перед четвёртым измереньем
Говорят, подкрадывалась осень.
Пусть заходит: вот и чай с вареньем.

А ты помани в цветенье,
В его разноцветный снег,
В звенящее отраженье
Широких небесных рек.

В глазурь шоколадных веток,
В налёт белоснежных звёзд,
Где мая тончайший слепок
Хранится в любом из гнёзд.

Тропинкой, где росы тают,
К тебе загляну во двор,
А ты пригласи-ка к чаю,
К смешной болтовне у штор.

Ну да, такое пристрастье:
С тобою болтать всерьёз
О планах моих на счастье,
О тайнах кольца берёз.

Лишь в поле затеет действо
Лучей и пылинок взвесь,
Моё приокское детство,
Зови же меня. Я здесь.

В прохладной чистоте
прозрачности весенней
Парит клич журавлей
над корочкой прудов,
Над их последним льдом,
над щебетом и пеньем,
Над пробужденьем крон
и запахом дымков.

В момент прилёта стай
покорно принимая
Весь мусор, как печаль,
и так из года в год,
Горят костры в садах,
бессовестно внушая,
Что счастья жизнь полна,
всегда и напролёт.

Как вечен  так и нов,
сквозь ветки дым струится
Сумбуром грешных слов,
каких  всяк знает сам,
Молитвой в добрый час
к ширококрылым птицам:
Замолвите за нас 
вы ближе к небесам!

Год за годом, как должно, приморской землёй становясь,
Вяли травы и листья, и падали звёзды плодами
С веток яблонь. Гляди, как цветут они, к небу стремясь,
И в чужой чей-то сад порастая своими корнями.

Ах, вода не дождя, но теперь уже многих дождей
Напоить может глубь, всю когда-то открытую свету,
Всю доступную для сорняков, и котов, и детей,
Для работы в саду  поклоненья ленивому лету.

Я люблю представлять сад и дом, над которым живу 
Повторяет ли мой его контур и общий порядок? 
Поколения женщин в их прежнем домашнем быту,
Повелительниц царств рыжих амфор и вскопанных грядок.

Эта девочка кто на дороге проныры-луча?
Ишь, пробрался к пылинкам и выхватил бедных из тени!
Обещал ей ровесник, возможно, слегка сгоряча,
Раздобыть семена самых дивных садовых растений.

Но отец утверждает: скучища с девчачьей мечтой!
Вот он точит свой меч, и он купит коня боевого.
А у девочек просто: подай им любовь и покой,
Дай наряды, танцульки и сад. До чего безголово!

Пестрота, суета, разговоры, и слёзы, и смех,
Провожанье с маханьем платком, свадьбы, ссоры, обеты.
И уверенность, что всё как надо, и всё как у всех,
Что так будет века. И я слушаю эти приметы:

Тех же птиц пересвист, стук ведра, голоса и шаги,
Горько пахнут ромашки в вот только что скошенном сене
Под разливом заката, под радостный визг мелюзги
Отрицается мысль об ущербе, о горе и тлене.

Корни яблонь моих прорастают в чужой чей-то сад.
Разве кто возразит? Лишь бы только цвело и родило
Да! Скакун боевой возвратился один, в звездопад,
И девчачьи мечты облетели на чьи-то могилы

Опять на закате, сквозь блеск и красу облаков,
Парящих, плывущих над морем под первой звездою,
Летит на сады и леса светопад лепестков
Отцветшего солнца, померкшего вместе с зарёю.

И столько мы видели этих красивых картин:
Вечернее солнце лучи растеряло от ветра!
Недолгую жизнь их полночи лелеет камин,
Костёр у дороги, и печь, и свеча у портрета.

А ты, приманивший для света один лепесток
Из солнечной жизни и тайны, Вселенной кусочек,
Давай же мне спой, как распустится новый цветок
Из тёмных глубин непроглядной, пугающей ночи.

Костёр у дороги, но где окончанье пути,
Настольная лампа, объятий тепло, жар ладоней?
Один лепесток  он не вечен, но ты не грусти:
Он в памяти сердца, и ярче при мыслях о доме.

Возьмём довольного кота,
Свернём его колечком,
Положим в центр живота,
Полюбим всем сердечком.

Ведь кот мурчащ и настоящ,
И, нежно-золотистый,
Глаз удивительно блестящ
При том, что хвост пушистый.

Кота не можно не любить.
Кота полезно гладить
Чтобы мурчало зарядить,
Настроить и наладить.

Приятно музыку котом
Играть, чеша за ушком:
Так не прижмётся саксофон
К тебе душой и брюшком.

А знает каждый гитарист
И даже друг гармошки:
Гитар и скрипок бок ребрист
Но мягок бок у кошки.

И в нотном стане есть изъян.
Скажу вам без обмана:
Не обовьётся нотный стан
Вокруг живого стана.

Погладь же котика, мой друг,
В шерсть запуская пальцы,
Так больше музыки вокруг,
Целительных вибраций.

Чем больше гладится котов,
Тем музыка всё шире,
И мир к согласию готов
И, безусловно, мирен.

Вы мой восторг не осуждайте строго 
Извечное свершилось волшебство:
Немножечко светлее  и намного
Нам радостней, чем было до того.

Потоньше куртки, кофточки поярче,
Походка легче  только что не вскачь,
И думается больше об удаче,
Поскольку хватит прошлых неудач.

Десятки раз обговорили вроде,
Но вновь взахлёб: «А нынче повезёт!»
Любовь, любовь! Конечно же в природе
И это есть, и тоже расцветёт.

Ах, эти лужи  зеркала для света
И для дождя, ну как же без него?!
Друзья мои! Девчонки! Скоро лето!!!
Пока февраль. Но это ничего.

Собрав рюкзак  бежать из непокоя,
Я снова улыбнусь и повторю,
Что счастье есть. Моё  оно такое:
Вот просто Крым, и я его люблю.

Он ждёт меня: распахнуты объятья,
В глазах морская синь и глубина.
Да, счастье есть, и мне чуть-чуть до счастья,
До серых скал, до сладости вина.

И к чёрту эти о комфорте споры:
Кто здесь затем, чтобы давить матрас?
Всем счастья нам, но мне  дороги в горы,
Тропинки в парках, жар горячих трасс!

О, эти дали, высь, разнообразье
Цветенья, стен и крыш, времён и форм!
Да, вот он, Крым, моё большое счастье,
И вот же я. И только там, где он.

Я с ним в туманах, в кипарисах, в море:
Оно всё в блёстках  солнечный каприз.
Свернувшись кошкой, счастье дремлет в хвое,
Когда внизу мурлычет Симеиз.

На службе дел сменяются дороги.
Все не туда. А счастье там, в саду.
Крым ждёт меня  слезами с гор потоки.
Прошу, дождись. Я скоро. Я приду.

Вдохновившись стихотворением

Игоря Кедо «Точка зрения»:

Как часто спорим мы до хрипоты.

С различных точек вещь обозревая.

Коль попросили описать бы нас арбуз,

Твердил бы я про форму, ты  про вкус,

Единой сущности его не понимая.

И оба правы были б мы, и я, и ты.

Два мудреца, имеючи арбуз,
Научно описать решили вкус.
И вскоре на их бурные дебаты
Сбежались все учёные робяты.

Один кричит: «Плод сладок, словно мёд!» 
И в грудь себя в запальчивости бъёт.
«Нет, словно сахар!»  лохмы теребя,
Вопит другой и бъёт но не себя.

Вот, после споров и научных драк,
Прибравши внешний вид и кавардак,
С большим трудом закончивши разборки,
И выбросив арбузные три корки

Позвольте. Корки? Кто-то слопал плод,
Среди учёных вызвавший разброд?
Так пусть опишет, стрескавший арбуз,
Его приятный и прохладный вкус!

Но тот всерьёз не принял это спор.
Наелся, облизнулся  и ушёл.

Вдохновившись стихотворением Игоря Кедо

«Сожаление. Дневник старого лешего».

Научился говорить по-журавлиному,

Шустрых белок выучил язык,

Понимаю речи соловьиные,

И тревожный чуткой сойки крик

В лингвистических познаниях продвинулся 

Мир живой встречаю налегке!

Жаль лишь то, что не с кем перекинуться

Парой слов на человечьем языке

С детства к языкам питая рвение,
Я оригинальнее, чем вы.
Мне мечталось говорить с оленями,
С мухами жужжать среди травы.

Вдруг ушёл в луга, в леса дремучие,
Всё науки ради и людей 
Соболиный выучить при случае,
Знать язык енотов и лосей.

Средь пираний бережно лавировал,
Жил с моржами, пел, как соловьи,
На бегу пантер интервьюировал,
Пополняя знания свои.

Обитал в горах, подобно лешему.
У реки с названьем кратким Нил
Обучал меня наречью здешнему
Самый старый нильский крокодил.

Диких пчёл подслушал незамеченным,
Провисевши над дуплом три дня.
Видел йети. Поболтали вечером
При луне о смысле бытия.

Начал понимать я каракатицу,
Мог с сомом значительно молчать.
Но домой вернулся как-то в пятницу 
Чтобы на снегу не зимовать.

Пожурил жену я по-орлиному:
Мол, приехал  в доме кавардак!
Вот и тёща  с этой по-змеиному.
По-другому с тёщею никак.

Одичали люди  просто бедствие!
Их пугает громкий ярый рык.
Это только львиное приветствие,
Но народ к такому не привык.

Я науки воспевал величие,
И была неведома тоска.
Но на эти мои трели птичие
Все крутили пальцем у виска.

Рёв и лай ведут к смятенью общему.
Участковый бесится, сил нет.
Я ж ему нормально, я ж по-волчьему,
Мне знаком тамбовский диалект.

Дворник выпить дал, вздохнул отечески:
«Эх, бедняга, озверел совсем!
Ты попробуй, брат, по-человечески,
И авось столкуешься хоть с кем».

Нет признанья, хоть завой собакою.
Одиноко, ясно и ежу.
«Не жужжи!»  велела тёща скалкою.
Я, конечно, понял. Не жужжу.