Вот, скажем, молодой отец нетерпеливо тискает руку своей беременной жены во время сеанса УЗИ. Наконец он не выдерживает и нервно вопрошает: «Когда уже мне сообщат пол моего сына?» И узиолог, не отрываясь от работы, равнодушно отвечает: «Пол вашего сына девочка».
* * *Вот, скажем, предприниматель Т. с изумлением рассказывает друзьям о своем новом подчиненном: «Такой прекрасный еврейский мальчик пришел ко мне на собеседование умный, живой, сосредоточенный. Про продажи все понимает, про команду понимает, правильные вопросы задает. Вышел на работу в понедельник чистое счастье. В четверг на летучке говорит: Простите, но мне надо завтра в четыре уйти у меня шаббат. Отлично, говорю, не проблема. В следующий четверг после летучки подходит ко мне, говорит: Мне, извините, завтра в четыре уйти придется у меня шаббат. Легко, говорю, не проблема. А потом Катю спрашиваю: Кать, а что такое шаббат? Так вот, оказывается, у них каждую неделю шаббат!»
* * *Вот, скажем, безумного вида старушка в цветочек яростно торгуется на лондонском блошином рынке с не менее безумного вида пожилым продавцом. Предмет торга изящное трехстворчатое трюмо. Старушка возмущенно указывает сухоньким пальчиком на то, что у зеркал облезла амальгама, из деревянного винограда повыпадали ягодки, а правая дверца криво ухмыляется. Пожилой продавец возмущенно указывает сухоньким пальчиком на изящные березовые барельефы, на элегантные петли для щеток и флаконов и на резные полочки ручной работы. Наконец старушка хватает клатч и возмущенно шипит: «Это же мое трюмо, нахал ты этакий! Ты украл мое трюмо!» На что пожилой продавец шипит не менее возмущенно: «Будешь знать, как разводиться со мной после сорока двух лет брака!»
* * *Вот, скажем, мрачная девушка с элементами поздней готики в одиночестве прогуливается вдоль Патриарших прудов и назидательно беседует с равнодушными толстыми утками: «Утки! Вы можете представить себе такую меру отчаяния, утки? А я, утки, могу».
* * *Вот, скажем, строгий научный человек в дружеской компании зачитывает свое письмо к даме-оппоненту: «В рамках сверхценной задачи сохранения общего вектора исследований в русле определенной философии Ваши усилия кажутся мне потенциально разрушительными. Базовые предпосылки исследования в данный момент таковы, что видится совершенно необходимым отделить неоправданные транзиентные веяния постоянно меняющейся гуманитарной моды от подлинно основательных научных построений; видится бесспорным тот факт, что будущее подтвердит мои предположения по этому поводу. Примером может служить отмирание одной из тенденциозных постструктуралистских ветвей гуманитарной мысли, результатом которой стало превращение когда-то доминирующего дискурса в азбучный элемент распространенного медийного шарлатанства, в то время как более сильные ветви того же дискурса стали пусть и архаичной, но важной составляющей сегодняшней культурологической теории». Дочитав до этого места, научный человек вопросительно смотрит на друзей. «Ну-у-у, мне кажется, это ты чересчур, неуверенно говорит его жена. Мне кажется, это ты задеваешь ее чувства. Замени, может, в то время как на однако?»
* * *Вот, скажем, в Иерусалиме выпадает горстка снега, и возбужденные иерусалимские дети, до этого, почитай, не видавшие снега в глаза, волокут отвыкшего от низких температур послесоветского отца на улицу. Отец ведет себя как сибирский мужик в сорокаградусный мороз: топает, растирает нос себе и чадам (чада возмущенно визжат) и размышляет о всяких высоких материях, украшенных тройками и бубенцами. Лишенные чуткости дети не понимают этого момента высокой ностальгии и требуют, чтобы отец отвечал за былой базар, то есть за рассказы про снеговиков, санки и опасную игру с киданием снежных шариков друг в друга (можно выбить глаз). Снега при этом примерно как Снегурочка наплакала, но отступать отцу некуда. Поэтому он быстро лепит снеговика прямо на скамейке во дворе: попа у этого снеговика с мелкую дыньку, середина с умеренный апельсин, голова с крупный орех. Ручки палочки, глазки камушки, ну понятно. Дети в восторге, но смекалистого старшего мальчика что-то явно беспокоит.
Как же вы, папа, ему вместо носа морковку приделывали? спрашивает смекалистый старший мальчик, сосредоточенно хмурясь. У него от морковки вся голова рассыпется.
Как же вы, папа, ему вместо носа морковку приделывали? спрашивает смекалистый старший мальчик, сосредоточенно хмурясь. У него от морковки вся голова рассыпется.
Врал он все, говорит хитрая младшая девочка, постоянно чешущая кудрявую голову под непривычной кусачей шапкой. Небось они просто оливку втыкали вместо носа. Папа, признавайся: вы же просто оливку втыкали вместо носа?
Папа покорно соглашается, что преувеличивал свои советские подвиги, и дети, пожурив его за хвастовство, дружно идут просить у матери оливку.
* * *Возьмите горчицу! кричит продавец приправ на Даниловском рынке вслед немолодой интеллигентной паре в одинаковых беретках и длинных черных пальто. Горчица крепкая, как до революции!..
Возьмите горчицу! через две секунды кричит тот же продавец крупному мужчине в шерстяной кепке и спортивных штанах. Горчица крутая, как при Сталине!..
* * *Вот, скажем, несколько русских писателей стонут на предмет невозможности читать столько, сколько нужно. Ну потому что нет сил, времени, опять сил, времени вообще, никаких сил и так далее. Все чувствуют себя неучами, дикарями и тупицами. Всех ест совесть.
Можно пойти на курсы скорочтения, говорит стонавший громче всех писатель К., тычась в Гугл. Вот тут обещают, что за вечер ты научишься прочитывать триста страниц.
Прекрасная мысль, раздраженно отвечает писатель Т. Так я просто мучаюсь, что не прочитал ни хрена, а так я буду мучиться, что не прочитал аж триста страниц.
* * *Вот, скажем, предприниматели Л. и Н. отправляются в московское представительство одной очень маленькой страны, для того чтобы получить визы в эту очень маленькую страну. Досмотр в посольстве зверский, охранники строгие, снаружи мороз. Л. и Н. неприятно поражены тем, что охранник, стоящий на входе в основной зал, каждый две минуты покрикивает в совершенно советской манере: «Дверь!..» и «Вы что, не видите, сколько здесь народа?!» Зато когда Л. подходит к этому самому охраннику, чтобы узнать, где туалет, выясняется, что охранник ни слова не говорит по-русски: он заучил только две приведенные выше фразы. Их полностью хватает, для того чтобы граждане: (а) входили по одному; (б) не толпились; (в) соблюдали очередь; (г) самоорганизовались по спискам; (д) не лезли вперед показывать свои документы, и так далее.
* * *Вот, скажем, китаист Ф. водит по еврейскому кварталу Праги небольшую толпу китайских туристов. Перед Ф. стоит нелегкая задача: подавляющее большинство членов группы вообще не очень-то понимает, что такое евреи и почему это так сложно. Ф., будучи талантливым просветителем, во всем находит какие-нибудь аналогии с китайской культурой и в логике гетто, и в теме изгнания, и в истории пражского кладбища Наконец, дело доходит до голема.
По одной из легенд, говорит Ф., после того как голема слепили, ему в рот была вложена магическая записка, наделявшая его особой силой. Если записку вынимали, вся сила голема исчезала. Это похоже на на
на еврейский fortune cookie?.. услужливо подсказывают из группы.
* * *Вот, скажем, историк Р. печально говорит сыну, только что вернувшемуся от адвоката по бракоразводным делам: «А я тебе еще в самом начале говорил: «Посмотри, у нее в ЖЖ три тэга: собачки, лошадки и апробативная этика«»
* * *Вот, скажем, художник П., лепя из пластилина небольшую умную голову, внезапно говорит жене:
А знаешь, как мы в детстве реализовывали свои садистические побуждения? Мы лепили самолет так, знаешь, с огромным тщанием, по книжкам, детали, все такое. На самолет потом лепили из другого цвета всякие украшения, звезды, фломастером подрисовывали. Потом лепили пилота с очочками, шарфик, погоны из фольги делали, всё это делали. Сажали его в самолет, ремни ему крест-накрест лепили тоненькие, всё лепили. Потом писали листовки крошечные-крошечные, мелко-мелко, вот так вот резали бумажку (показывает пальцами квадратик в сантиметр) и писали. И клали пилоту на заднее сиденье. А потом со всей дури ба-ба-а-а-ах! и кидали этот самолет в стену
Тут художник П. перестает лепить и смотрит на жену сложным взглядом.
Вот же интеллигенция, говорит жена художника П. с большим интересом. Нет бы, как все люди, кота брить.