Стихи. Избранное, том 2 - Римид Нигачрок 5 стр.

Ирония злая с обидою слита,
Ирония с юмором самозащиты,
Ирония та, что теряет надежду,
Ирония всякие носит одежды,
Обманчива, будто беспечна,
А злиться, мол, глупо конечно,
Пусть лучшие годы промчались,
Ирония смеха с налетом печали,
Увы, нам совсем не лекарство.
Самоирония друг мне, и баста!

Мне бы с ума сойти от радости умиленья:
Мои прочитали стихи Настоящие Поэты!..
А я не тронут вниманьем их к сожаленью,
Это гордость во мне, или дурная примета?

Художник-поэт тонко-ранимое существо,
Критики малой, даже намек не переносит.
Вдохновенный дух, талант, ума мастерство 
Атрибуты Настоящих Поэтов. А все прочие

Рифмачи, увы, посредственно графоманы.
Это и честно и справедливо, самокритично.
Потому-то вниманием таким и не обманут,
Но так выговаривать вслух, увы, не этично.

Мне терять как бы нынче особенно нечего,
На Олимп так с рожденья дорога заказана,
На Пегасе в Парнас? Харизмой не меченый.
Принижать себя, знаю, смертельно опасно.

Ну, конечно же, рад, что хоть кто-то читает,
С кем-то надо сравнить и возвыситься тоже.
Ах, поэзия  чудо, прекрасна страна золотая!
Это гордость во мне, иль обидою гложет?..

Простите же, что ваши ожиданья
Невольно обманул и в этот раз.
То слёзы лью, то речи назидания,
То душу выворачиваю, память.
Вы ждете романтический рассказ.

Любви рассказ-историю, конечно,
О чувствах чистых, нежных, непорочных,
О счастье, о мирах загадочных, нездешних.
А я всё о плохом, как бы нарочно,
О чем и молвить, думать грешно.

Пусть намерения благие к гибели ведут,
Пусть пожелания почти не исполнимы,
Желаете найти вы сказку, может, тут,
В утопию поверить вам необходимо.
Простите же за мой напрасный труд.

Неизменно в этом роде
так писал он много лет.
По бумаге ручкой водит
школьник, юноша и дед.

Темы всем давно известны,
темы все наперечет,
Мало слов, а мыслям тесно,
страсть без слов наоборот.

За спиной маячит критик,
тычет в темя: Ты балбес! 
Недовольства злые крики:
Что ты пишешь, что за текст!?

Всё, кричит в ответ, ни строчки,
принуждай не принуждай,
Не рожденный я в сорочке,
не поэт я, так и знай!

Критик враз преобразился,
ангел добрый за спиной:
Отдохни, коль притомился,
ты способный, Бог с тобой!

Пусть пока не получилось,
завтра выйдет, только верь,
Ты накопишь столько силы,
что откроешь в сказку дверь.

Не поверил, но бумагу
всё марает день за днем,
Напрягает ум, бедняга,
и тетрадки жжет потом

Неизменно в этом роде
так писал он много лет.
Коли есть нужда в природе,
пишет юноша и дед.

В неком замкнутом пространстве,
В постоянстве слов и дел,
Всплеск эмоций, мыслей танцы,
Вот и весь души удел.

И поток машин различных,
И прохожих малый счет,
Мир вокруг как бы статичный,
Но спешит, наоборот.

Пара-тройка птиц малюток
Ниоткуда вдруг впорхнули,
Им зерна сыпнул как будто,
Прыг да скок, умчались пулей.

В неком замкнутом пространстве
Я живу давным-давно,
Будто не было и шанса
Упорхнуть мне заодно.

Вот оно, глупое счастье 
Безлюдное лето полей.
Прыг-скок по траве воробей,
Клюнул, чирикнул  Ну, здрасте!

Тварь божия, птичка, привет!
Ему до меня нет и дела,
У него есть дела поважней,
В клюве с жучком улетел он,

В гнездо корм понес воробей.
А я здесь остался со счастьем
Средь зелени тихих полей,
Моё  в созерцанье участье

Уход безвозвратности дней.
А нынче ни облачка в небе,
Прохладой течет ветерок,
На годы забыться так мне бы,
Испив глупого счастья глоток.

Говорят, на юг Сибири
Люди едут мыть песок.
А пока ты парень в силе,
Вань, поехать ты бы смог?

Зазывал в артель рабочих
Наш купец, готов рискнуть.
Мы живем уж бедно очень,
Но опасный длинный путь.

Там, на речке, на Амыле,
Говорят, в тайге глухой,
Золотишко люди мыли,
И с богатством шли домой.

Ладно, батя, я готовый
Постараюсь для семьи.
Воротиться, дай нам слово,
Нужда давит, нас пойми.

Верхом, пешком, в телеге
Продвигались на восток,
Степи, горы, топи, реки
Пропадем, спаси нас Бог!..

Добрались  проходит месяц,
Край земли, медвежий край.
«Будем хату ставить здеся!
Инструмент-ка разбирай!»

Рядом горная речушка,
Сосны, пихты и кедрач.
Бревна тащит на горбушке,
Наш Иван, ого, силач!..

Вот и стал Иван старатель,
Ему латок, лопата и кайло 
Жена и батя, и приятель;
И гнус сосал, и солнце жгло.

Мечтал, найти бы самородок,
Иль россыпь горстью загребать.
Зима и лето  мчались годы
До нитки спустит всё опять,

Как в кабаке фарта найдет,
Забудет, что его заждались,
Что обещал он наперед,
И пьет потом уж от печали.

Но девку всё-таки сосватал,
Из местных, сущая дикарка,
Он бросил пить, поставил хату,
И баньку топит очень жарко.

Год-два  родит ему сынка,
Еще годочек  девка в доме.
Пусть и крепка еще рука,
Но кашель бьет и кости ломит.

В семь лет сгорел Иван и помер,
Детей  две девки, три сынка,
Кормильца нет  и горе в доме.
Песком златым полна река

да с чистого листа,
пройдя через забвение,
отмыть былого тени,
душа опять чиста?
Не смерти ли портрет?
Фантазией поэт,

Философ иль ученый
за недостатком знаний
себя, других обманет,
а как разоблаченный,
шокирован открытьем 
за жизнью жизнь небытие,

иное состоянье,
без имени, и личной
нет памяти, вторичны
земные достоянья,
«я» в целом раствориться,
дела забудешь, лица,

себя забудешь. Это 
Фантазия и только.
Дави на газ до полика,
живи на всю катушку,
пока ты в теле бренном,
а жизнь  твоя арена.

Ешь яства иль горбушку,
одетый скромно, с шиком,
иль златоуст, заика,
былое  достоянье,
и каждый миг прожитый,
как ценности храни ты,

и откажись заранее,
чем жил на свете белом.
Ты вечный дух  не тело,
пока ты любишь  вечный,
живой, пока стремишься,
всё дальше, глубже, выше,
пусть век и скоротечный.

Автобиографии кто написал страницу
Юным, и стариком в неё же уложится.

Как лаконичен бронзовый квадратик,
Для имени и даты точно место хватит,

Но для судьбы достаточен и прочерк.
Так воображенье питает многоточие,

Смолчал о чем, другие, жди, добавят,
В судьбе, что было, не было, исправят.

Автобиографию кто уложил в страницу,
Пропасть из памяти людей тот не боится.

Писать стихи не столь потребность, как привычка,
Пусть не беру слова «я не поэт» теперь в кавычки,

А «рифмоплет» и «графоман» слова не оскорбляют,
Увы, потратил сорок лет, так чувствую, что зря я.

Потребность сочинять стихи мучительно без веры,
Уменье без души писать стихи и вовсе что химера,

Как сделка, компромисс, короче, как привычка.
Романтика души, испуганная птичка,

Оставила помет и песни след лиричной:
Какой же ты поэт, ты человек обычный.

Ну, вот и хорошо, что есть определенье,
Я человек обычный, не каждый это ценит.

Я человек, который кокетничает: Скромный.
От страха и обиды тщеславием влекомый,

И восклицает горько с отчаяньем: Пустышка!
Самокритичность безжалостна уж слишком,

Тем самым вымогает сочувствие, короче,
Потребность ли привычка, важней  душа так хочет.

Ну, вот теперь яснее узор судьбы я вижу,
Теснее стал я с нею, родней она и ближе.

Прости Судьба ворчанье в минуты черной ночи,
Спасал себя отчаянно, жалел и верил очень.

Мы шли с тобою тесно, иль расходились в ссоре,
Бывало, злился, честно, но примирялся вскоре.

Прости, что долго очень имел к тебе сомненья,
Мол, помогать не хочешь, без совести зазрения.

Теперь, Судьба, я вижу, не зря все испытанья,
Прощен, и я пристыжен, с любовью в назиданье.

С тобою неразлучно росли, учились годы,
Нам вместе и не скучно в удачах и невзгодах.

Судьба, моя подружка, обманщица, капризна,
Что нынче шепчешь в ушко, совет ли укоризну?

Прости меня, как друга, прости за неуменье,
Бывал тобой напуган неясным ощущеньем.

С тех пор мы поумнели, взрослее стали, что ли,
Влюбились, в самом деле, в одну и ту же долю.

И пусть труды философов уму и не вредили,
Но и помочь ему они ничем почти не могут,
И содержанья книг со временем забылись,
От власти терминов свободен, слава Богу.

Что так искал в трудах, стараясь разобраться
В витиеватых формулах логичных построений,
Абзац, порой штудируя и десять раз и двадцать?
Каких-то знаний, тайн, идей ли озарений?..

«Хроносинкластический инфундибулум» 
Не понимая смысла, крепко помнит ум,
Но для чего, кто знает, мусорная фраза,
Применить-то в жизни не дано ни разу,

Только лишь по пьянке, если без запинки,
Прихвастнуть удастся, вот и вся картинка!

Оккультизм  наука, скажет эзотерик,
Изучает свойства тонкий вид материй.
Я и в эту область проникал когда-то,
Дух, душа и тело, ангел, Бог, всё свято.
Но и эти знанья недоступно сложны,
Верю и не верю в тонкий мир возможный.

Всё отбросил разом, ум мой слаб пока что,
Буду жить, как люди, или быть собою.
Есть на свете святость, избранная каста,
Разных лишних знаний собирать не стоит.