Не потому ли он и возит тебя с собой на съезды и симпозиумы? Отправляет в Неаполь? Не потому ли ты успеваешь смотреть ещё и в зеркало, а не только в микроскоп? Для кого тебе быть такой ухоженной в нашем сплошь женском отделе? Не для своего же мужа, в конце концов.
Да, я виновата. Я так разволновалась за твою семейную жизнь, что не сумела скрыть тревоги от лаборантки, в которой никакая информация не задерживалась, обрушиваясь лавиной на всех, кто оказался вблизи. Жаль, что подвернулась она, но больше никого рядом не было.
Да вы что Да вы видели их с мужем? У них любовь протянула, как пропела.
Ну да, любовь. Знаем мы её, сама Этим девочкам она всюду мерещится. Сомневаюсь, способны ли они хоть изредка думать о чём-то кроме неё (точнее, кроме замужества). Похоже, их это волнует даже во время цитовки.[6]
Но она-то не ошиблась
Море. Песок. Пляж почти пуст. (Впрочем, им это безразлично). Они выходят из воды. Лиза снимает купальную шапочку, и ветер отводит назад её волосы. Жёлтые волосы, жёлтое солнце, жёлтый песок Они проходят мимо, не замечая меня. Я смотрю вслед.
После стольких лет брака?! Хорошее браком не назовут. Нет этого в жизни, нет, а Лиза, опять, исключение. Вечное исключение из правил. Ошибка природы, не исправленная в самом начале, пошла разгуливать, всюду искажая чёткость формулировок. Я не доотдыхала в институтском пансионате пять дней и уехала, увезя с собой ничего не понимающего мужа. Разве объяснишь
Любич Даже когда разразилась повальная эпидемия (пожалуй, пандемия) влюблённости в него, я устояла. А теперь Так ли уж Лиза была проста, пересаживаясь к нему? Или дальновидный расчёт? Хотя в расчётливости её заподозрить трудно. Иначе бы она не ошарашила весь отдел уходом в декретный (оказалось, Лиза из немногих, кто не сильно дурнеет во время беременности). В декретный когда заладилось с карьерой, в возрасте очень за тридцать, имея уже одного (приемлемый для нас минимум и максимум одновременно, если не хочешь записаться в домохозяйки).
Год её не было (продлили отпуск, ей и здесь повезло). Наконец-то я почувствовала себя человеком. Я стала заведующей. Может, она и не выйдет на работу ясельки и садики она не больно жаловала. Впрочем, когда есть на кого бросить детей И где она такую свекровь откопала. Вот моя
Лиза ничуть не изменилась. Должна была располнеть- родить второго в такие годы, но она влазила во все прежние платья. Она что делает какие-то упражнения, сидит на диете? Всегда ей на пользу, что для других плохо. Потому я так и поступала. Для её же пользы.
Пусть она и доктор наук, но работала в моём отделе хотя официально научники мне не подчинялись, только практики, но на самом-то деле, в моём! Лизиного покровителя взяли в Москву. Руководитель пришёл толковый, но робкий. Людей не знал, и узнать не стремился. Оргвопросов боялся. Руководить не мог.
Я ему помогала. А он и рад, только виду не подавал. Пришлось взять на себя немало. Конечно, везде подпись его, но он не сильно вникал. Расставлял автографы на всём, что я давала, а сам глядел в микроскоп и радовался, что не мешают.
Да, Лиза моя подруга, но я решила: нельзя на этом основании давать ей поблажки. Мы должны быть объективны и беспристрастны и не идти на поводу своих симпатий и антипатий. С подруги я спрошу ещё строже. Премий она получила предостаточно и на конгрессы поездила. Для коллектива лучше, если Лиза будет работать в отделе (начальник согласился со мной). И о Лизе я думала семья, двое детей, к чему ей сейчас эти поездки. Лиза перестала разъезжать, даже если приглашали именно её. Каждый должен иметь возможность поехать за границу и купить всё, что нужно, а не только избранные.
Парторгом тогда была моя приятельница, которая понимала, что нельзя раздавать характеристики направо и налево всем желающим (Лизин муж пошёл в гору, не то, что мой и так ездил в загранкомандировки, навёз ей импорта, которым она себя обтягивала, каждый день новое! И это когда остальные уродуют себя отечественным кошмаром!). Из-за характеристики оформление документов затягивалось. Лиза не умела ничего выбивать, всё бросала (и зря, побегай она побольше добилась бы, а не добивалась, значит, не так уж нужно было) и усаживалась за микроскоп. Здесь она приносила больше пользы обществу. И своей семье.
Но ей не угодишь! Несправедливо график работы, нагрузка; одним сходят с рук их ошибки, других делают виновными, когда они правы. Для этого я будто бы уничтожаю архив, чтоб концы в воду. Ты всё напирала на случай с тем хирургом, с которым зачастила на работу в его машине. Всегда ли из своей квартиры ты выходила? Я понимаю, ты защищала его, как могла, но там вправду была дисплазия и хватило бы иссечь конус, а он настоял на операции, и больная умерла. Ты озлокачествление, операция единственный выход; макропрепараты в архиве уничтожены заведующей, правду не восстановишь.
Но ей не угодишь! Несправедливо график работы, нагрузка; одним сходят с рук их ошибки, других делают виновными, когда они правы. Для этого я будто бы уничтожаю архив, чтоб концы в воду. Ты всё напирала на случай с тем хирургом, с которым зачастила на работу в его машине. Всегда ли из своей квартиры ты выходила? Я понимаю, ты защищала его, как могла, но там вправду была дисплазия и хватило бы иссечь конус, а он настоял на операции, и больная умерла. Ты озлокачествление, операция единственный выход; макропрепараты в архиве уничтожены заведующей, правду не восстановишь.
А если я и выбросила? Мы же не автоматы только по инструкции. Я думала о людях там и так нечем дышать из-за формалина, и места нет, теснота У меня не было сомнений в своей правоте. Ему ничего не было. Такое случается и со светилами. Возможно, он чувствовал себя не вполне Ну, мало ли. Тебя или его мои чувства волнуют?
А ты опять за своё подтасовка диагнозов в угоду главврачу. Да, мне незачем портить с ним отношения не тебе же, Лиза, получать автоматы для проводки, спирт (сколько требуется, а не в два раза меньше) Но позволила б я ему диктовать! Он знал мои принципы. Он тоже не хотел враждовать со мной. Он делал всё, что я хотела. Чтобы слушались или хотя бы прислушивались, надо, чтоб слегка боялись То же и с архивом А мелочи в диагнозах Они уже не для кого не важны. Чтя мёртвых, нужно думать о живых, а не устанавливать с дотошными подробностями, вороша старьё, какой оттенок имела истина. Истина всегда относительна. У нас истина смерть, и зачем ломать копья? Всё равно никого не воскресишь.
И всё же «Отличника здравоохранения» я тебе дала, разрешила взять. Не лучшее ли это доказательство, как непредвзято я к тебе относилась. Начальник предложил меня, но директор не утвердил (знал, что уходит, напоследок всем портил жизнь). «В отделе склоки. У родственников покойных вымогают деньги. Не всё ясно с излишками спирта» передал мне шеф. У меня всегда был образцовый порядок. Кто смел жаловаться? Не Лиза. Она совсем не соображала, хоть и со степенью, кому что можно говорить, жаловалась не в обход, а прямиком мне всё вываливала. Очень ты была в чём-то примитивна, Лизок.
И несмотря на это какой успех! Лучший патоморфолог республики, а в последнее время (оно и вправду стало последним для тебя) и за её пределами. Откуда только не возили тебе препараты Говорят, даже из Москвы наш бывший передавал. Стёклышек на столе гора, записок с просьбами ворох, очередь в коридоре как в универмаге за дефицитом, сама нарасхват.
Елизавета Филипповна! Елизавета Филипповна! Пожалуйста, вы!
Стоит толпа, и все просят, хватают за руки, останавливают, молят, на всё готовы, все зависимы жизнь! своя или близких. Молят тебя. Зависят от тебя! А ты уж как захочешь. Захочешь да, а не захочешь идите, гуляйте, ждите, пока освобожусь, пока будет настроение. Или вообще: уходите не хочу! А она, дурочка, и не понимала, металась, как девочка на побегушках. У неё в комнате вечно была толкучка полно людей, и без официальных направлений, с улицы, можно сказать, а самой никогда нет на месте, бегает кого-то к маммологу, кого-то к проктологу, кого-то на рентген, кого-то навестить. Левый шкафчик и нижний ящик письменного стола у неё были забиты банками с апельсиновым соком, который она скупала, не заботясь, чтоб хватило другим, когда он появлялся в буфете. Она перетащила не один десяток банок в больничное отделение, навещая людей, о которых не имела ни малейшего представления знакомая знакомых знакомого. А к телефону по десять раз в день бегала.
Мне пришлось сделать ей замечание.
Задранная голова, волосы без седины по плечам, хохочет:
Дорвалась до власти, а её-то нет!
Опять рот до ушей, он закрыт, разве только когда она в микроскоп смотрит.
Своей работой занимайся, а я сама справлюсь.
Пошла к выходу режет волосами чёрный коридор, прямая, длинная, как секционный нож. Ушла, не взглянула.
Власть не была для меня самоцелью. Я думала обо всех и о Лизе, в первую очередь. Я давно поняла трудности только помогали ей. Я дала Лизе ещё один консультативный день, поручила готовить обзорные лекции (через шефа, конечно) это способствовало её профессиональному росту. Я хотела мобилизовать её силы, максимально высвободить творческий потенциал. Чтоб создать ей оптимальный режим, я ежедневно проверяла в заведённой мной книге прихода и расх ухода, не теряет ли она времени понапрасну, опаздывая на работу или уходя раньше. Я думала о тебе. Но ты не понимала. Ты почти перестала говорить со мной, только смотрела насмешливым прищуром, как на ряженую, как на дурочку, вроде я не вполне, вроде насмехалась: «Ну давай, давай, а мы поглядим, посмеёмся» Лишь таким взглядом, от которого у меня путались мысли и слова, ты меня удостаивала. А чаще не замечала, будто я не завотделом, а фикус в кадке, репродукция с «Апофеоза войны», которую какой-то шутник прицепил на стенку (я так и не выяснила кто). Проходя мимо (я ещё не успела сказать, чтоб сняли), ты покосилась, усмехнулась: «Это то, что нам сейчас нужно». Что ты имела в виду?