За спиной Экватора генерал закрутил поворотный механизм замка. Затем подошел к столу и взял карандаш.
Дисциплина, рядовой Экватор, и еще раз дисциплина! Это тебе надо запомнить в первую очередь. Любой приказ выполняется беспрекословно, любое действие обязательно всегда фиксируется.
Он посмотрел на наручные часы, и что-то записал в раскрытом журнале.
Любой выход из бункера должен быть записан в журнале с точным указанием времени выхода и возвращения.
Генерал положил карандаш и сделал шаг к двери. Экватор вытянул шею в стремлении увидеть, что будет дальше. Генерал подошел к панели с кнопками, нажал четыре раза, и дверь медленно открылась. Экватор механически запомнил крестообразную фигуру из нажатых кнопок и снова втянул шею.
Заходи, солдат, сказал генерал, махнув рукой.
6
Созерцание. Есть ли еще более емкое и адекватное слово, чтобы определить мою жизнь? Думаю, нет. Точнее, знаю, что нет.
Я живу в этом отстраненном наблюдении за окружающей меня действительностью. Смотрю, чтобы видеть и не видеть. Замечать, то, что заметить невозможно, не обращать внимания на то, что бросается в глаза. Услышать то, что неслышимо, и пропускать мимо ушей крик. Смеяться над тем, что мне кажется смешным, и грустить над тем, что смешит других.
Порой мне кажется, что меня здесь нет. Я где-то на краю другой вселенной открыв маленькое оконце, я заглядываю в него и созерцаю странный мир. Окно очень маленькое я не могу высунуть голову, но и того, что я вижу, мне достаточно. Всё, что я вижу и слышу, я заношу в память. Там многое храниться, но никому, кроме меня, это не нужно. Именно эти наблюдения заставляют меня раз за разом выныривать из раствора, оставляя своего Бога. И вернувшись в этот мир, я вспоминаю.
Вначале была боль. И только затем свет. Неожиданно сильная, я бы даже сказал, пронзительная боль. Я кричал во всю мощь своего сознания, но не слышал своего крика. Когда пришел свет, я уже не мог кричать. Так и родился с перекошенным от боли лицом, с открытым в беззвучном крике ртом, с невозможностью сделать первый вдох, с абсолютным нежеланием двигаться и снова открывать глаза навстречу яркому свету.
Вообще-то, я помню только боль и свет, остальные эмоции о моем рождении я домыслил сам. Но, думаю, я недалек от истины именно так всё и было.
Как уже понял потом, я родился абсолютно не вовремя. На тот момент вне бункера выжить было невозможно. Судя по записям наружных видеокамер и показаниям внешних датчиков, безжалостные ураганы сменялись радиоактивными дождями, солнце не могло пробиться сквозь облака, образованные дымом пожарищ и принесенным издалека вулканическим пеплом, почва превратилась в безжизненный песок и камень, вся растительность и животные погибли. Скорее всего, погибла и человеческая цивилизация, потому что радио молчало уже давно. Внутри бункера еще сохранялись приличные запасы пищи, небольшая атомная электростанция исправно вырабатывала электроэнергию, воздух без всяких осложнений подвергался регенерации, но к моменту осознания мною своей личности и окружающей действительности власть в бункере захватили военные во главе с генерал-полковником Коробовым.
Именно это стало началом конца.
Следующий рубеж в моей памяти я не могу вспоминать без содрогания. Частично я это помню, частично знаю из видеохроники. И очень часто я это вижу в глазах Полковника Якова. Камеры наблюдения везде, они прилежно фиксировали и продолжают фиксировать и сохранять на сотнях твердотелых компьютерных дисков всё, что происходит здесь. Даже сейчас, я уверен, самозванный генерал продолжает записывать нашу жизнь.
Децимация. Как много это слово значит для меня, хоть я узнал его значение значительно позднее. Тогда, примерно лет двадцать назад, в бункере было около восьмидесяти человек. Большинство военные, женщины и дети составляли треть населения подземного поселения. По приказу генерала Коробова всех собрали в главном зале. На тот момент дисциплина была образцовая. Построение было вполне рутинным, как обычно, люди стояли по кругу зала, а в центре Генерал Коробов. Он говорил странные и ужасные вещи, а люди, молча, слушали. Голос без каких-либо эмоций говорит:
«В истории человечества были примеры, когда ради будущей победы военачальнику приходилось жертвовать своими воинами. Я говорю не о тех солдатах, которых он бросал в бой, а о тех, которых приходилось убивать до сражения».
Я вслушиваюсь в негромкий голос генерал-полковника Коробова и вижу этих самых воинов разношерстную группу женщин и детей и ровный строй мужчин в форме. У большинства удивление на лицах, у некоторых тупое равнодушие, и только у единиц страх. Они еще не знали, что их ждет, но интуиция подсказывала им, что ничего хорошего не будет.
«У нас сейчас тоже предстоит битва. Битва за выживание. Враг снаружи, за этими стенами, и враг внутри. Все вместе мы никогда не сможем победить, но некоторые смогут победить смерть. Ради остальных часть из нас должна пожертвовать своей жизнью. Не смотря ни на что, мы должны выжить и выполнить свою миссию. Когда придет время и поступит приказ от вышестоящего командования, мы должны нанести удар. Родина, доверившая нам оружие возмездия, верит в нас».
Они, по-прежнему, ничего не понимают. Я нахожу лицо своей матери и вижу в глазах подозрение. Она уже уверена, что им не стоит ждать благополучных и радостных вестей от этого построения. Она хмурит брови и прикрывает меня рукой.
«Я с трудом смог принять это решение, мне невыносимо думать, что другого выхода у нас нет. Нас слишком много, а запасы пищи на исходе. Те, кто сегодня уйдут, позволят бороться остальным за жизнь».
Я смотрю на экран, где генерал Коробов лично отсчитывает каждого десятого. Моя мать была двадцатой, а я двадцать первым. И я помню тот момент, когда мы строились мама, словно что-то чувствуя, сначала встала слева от меня, а потом, через мгновение, шагнула в сторону и встала справа. Сейчас, когда прокручиваю эту запись, я изумляюсь, как же должны бояться люди, чтобы покорно дать себя убивать.
Выстрел из пистолета в голову каждого десятого, как залп военного салюта в честь всех погибших.
Крики тех, кто потерял своих близких, как пронзительный стон.
Запах пороха и крови, проникающий в сознание, где пустота потери.
Тело мамы, лежащее на бетонном полу в неловкой позе.
И слезы на моих глазах. Я уже тогда знал, что эмоции выражать нельзя. Поэтому я, восьмилетний мальчик, стоял и смотрел на безразличные лица солдат, которые уносят тело мамы. И это замороженное состояние сознания осталось со мной на многие годы.
Я не могу плакать. Я и сейчас, как двадцать лет назад, молча созерцаю мертвые тела, окружающие меня, и ни одной слезинки не появляется в моих глазах.
Жизнь это случайно и ненадолго.
Смерть это обязательно и навсегда.
7
Первым человеком, увиденным Экватором, когда он вошел в помещение, была женщина. Пожилая, не симпатичная, одетая в черную тряпку-балахон, она хмуро и без какого-либо интереса посмотрела на него и продолжила своё дело. Прижав коленом к полу длинную кость, она обухом топора размеренно била по заостренной металлической палке, упертой в суставную поверхность длинной кости. После нескольких ударов кость треснула, женщина расширила трещину острием топора и ловким движением разделила кость на две части.
Мама, я вернулся с добычей. Вот, посмотри, я привел нового бойца и пристрелил двух гиен, сказал генерал довольным голосом, чуть подтолкнув вперед Экватора.
Женщина равнодушно глянула на трупы животных и стала выскребать ножом костный мозг из кости.
А где Кэт?
Там, односложно ответила женщина, не прерывая своего занятия.
Рядовой Экватор, брось добычу туда, приказал генерал, указав место у стены, и быстро ушел, словно знал, где это «там». Экватор с удовольствием выполнил приказ и, выгнув спину и облегченно вздохнув, посмотрел вокруг.
Он находился в хорошо освещенном большом помещении с высоким потолком. Прямо перед ним была широкая лестница. Ступеньки спускались в центр зала, который представлял собой круглое пространство. Там стояли столы по кругу и чуть справа большой белый щит, на котором Экватор с изумлением увидел карту мира. Точно такое же изображение планеты, как и в мертвом городе. На столах стояли черные квадраты, назначение которых Экватору было непонятно. Недалеко справа и слева в стенах он увидел теряющиеся в темноте коридоры. И он увидел еще два прохода, через центр зала. Любопытство толкало его вперед, но он не решался сделать шаг.
Поэтому Экватор спросил, обратившись к женщине:
Где я?
В жопе, мрачно ответила мать генерала.
Ну, это я уже понял, кивнул Экватор, но все-таки хотелось знать точнее?
Женщина промолчала, а генерал, возникший внезапно слева, стал громко и настойчиво говорить: