При хорошем раскладе этот могущественный командир может быть отцом родным солдату это если, конечно, ты ему глянешься. А если нет пиши пропало. Он будет гнобить тебя до конца службы всяческими придирками, ты не будешь вылезать у него из нарядов на кухню, на разные противные хозяйственные работы.
Витька Белов не глянулся Полоумову с первого дня, как попал в учебку. Когда старшина повел свою, пока только наполовину укомплектованную роту, строем с полсотни пацанов, все еще в гражданской одежде, в городскую баню, и отдал команду запевать «Катюшу», полагая, что эту-то песню должны знать все, Витька из вредности загорланил что-то другое («а че он раскомандовался, козел, когда мы еще присяги не приняли?») Кажется, «Не ходил бы ты, Ванек, во солдаты».
Рота, раз, два! Стой! Смирно! тут же разнеслась зычная команда. Новобранцы молча застыли посреди улицы, освещенной редкими фонарями, моросил холодный ноябрьский дождь и противно стекал по их мокрым лицам и шеям за шиворот и мерзко струился вдоль дыбом ставших лопаток.
Кто пел про Ванюшу? угрожающе-тихо спросил старшина Полоумов. Рота молчала.
Еще раз спрашиваю: кто пел не то, что я скомандовал?
Рота продолжала безмолвствовать и только негромко покашливала да сморкалась. Те, кто был в строю рядом с Витькой, слышали, конечно, что это он орал про то, чтобы «не ходить во солдаты». Но выдать своего им, было, конечно, западло. Как и Витьке самому признаться.
Значит, будем стоять до тех пор, пока у этого умника не проснется совесть, заключил старшина. А я пока покурю. Отставить! Вам нельзя.
Стоять под дождем было неуютно. Старшина-то был в плаще, а новобранцы кто в чем, и все это уже основательно промокло. Витька вздохнул и, раздвигая строй, выступил вперед.