По душе, не по душе Оставьте! махнула рукой Краснова. Где деньги платят, там и работаем. Платят ему прилично. Пусть дорабатывает до пенсии.
Опять мама про сочинение рассказывала? весело спросил вернувшийся Краснов.
Да ты знаешь, полдня сегодня его проискала, хотела дать вам почитать, не смогла найти. Недавно бумажки перебирала. Неужели выбросила с ненужными? Не должна была. Надо ещё поискать. Уж так хорошо у тебя там все работают вместе с Волгой!
Не у меня. У нас с тобой! Ты же мне помогала писать! Можно сказать, над душой стояла.
Неправда! обиделась мама. Про Волгу ты сам писал. Прибегал только, спрашивал, как будет лучше, так или этак.
Ну, пусть сам Даже не верится, что когда-то река была рабочей Вот времечко настало! Как живём? На что?
Ночью Краснов долго не мог заснуть. Супруга попросила сдвинуть тюль с части окна, чтобы в форточку шёл свежий воздух, и в открытое в этом месте стекло в комнату заглядывал жёлтый месяц, похожий на театральный. А ещё Краснова не покинули думы о белом и чёрном, в которые вносили беспокойную лепту разрозненные кусочки вальсов, торжественных проигрышей, накатывающей мощи оркестра с ударами литавр и барабанным боем судьбы. И среди всего этого беспорядка, иногда чётко различимая, а иногда еле слышная в общем хоре: «Раз три-че-ты-ре-пять раз-два раз-два и три-че-ты-ре-пять!» тревожная и зовущая лебединая песенка, волнующий гимн ожидания всепобеждающей любви
Обычно Краснов засыпал быстро, проваливаясь в небытие до утра. Ночи без сна были для него событием. Ещё и по этой причине ему помнились скандалы с супругой, что после них он не мог спать. Но та его бессонница была другой. Там он лежал в постели один, мёрз, мучился от сказанного и услышанного от доброго человека, ставшего вдруг злым, и многое ненавидел. Сегодня же он не один, ему не холодно, а ночь нисколько не мешает думать, напротив, добавляет мыслям загадочности и величия.
Краснова, посапывая, лежала на спине. Мужчина тронул её рукой, словно хотел убедиться, что жена рядом. Рука скользнула по бедру и упала на простыню. Потревоженная женщина повернулась, почти легла на руку мужа горячим животом и отпрянула, пробормотав спросонья, что он сошёл с ума, и чтобы тут к ней не лез.
Ночное бдение между тем рождало новые мысли, и все они, без исключения, казались мужчине очень важными, почти открытиями.
Он уже удивлялся общему источнику народных сказаний и размышлял о национальном колорите, о заколдованных царевне-лягушке в русских сказках, о принцессе-лебеде в мифах о Нибелунгах и о любви, освобождённой от сиюминутных желаний.
Он жалел Зигфрида, не различившего в любовном томлении тёмную силу и позволившего ей управлять его страстями.
Мысленно рисовал в темноте силуэт Чайковского и сопереживал борющемуся за любовь композитору, чувствуя к нему душевную близость.
Величие духа Петра Ильича, обеспечившее людям «одной крови» возможность взлететь за лидером в манящее бесконечное сияние, уже не казалось Краснову чудом. Выполненная мастером работа, успешный титанический труд, объём которого трудно было себе вообразить, вот что его восхищало. А популярные слухи о личной жизни композитора, поддерживаемые отворотом общества от семейных ценностей, представлялись пустыми попытками порочных людей оправдать собственные грехи.
Всё вместе взятое снова и снова приводило Краснова к размышлениям о тёмной силе, пытающейся управлять людьми. Сомневаться в её существовании, как и в выборе надёжного оружия защиты, можно было, только не слушая ни древних сказочников, ни современных мыслителей, ни своих предков. Но где источник этой силы, кто управляет конкретным злом: накопленная в земной ноосфере человеческая жестокость, самоорганизовавшаяся случайным образом, или нечто непостижимое, завёрнутое в понятие сатаны? вот что было ему интересно.
Ещё он думал о том, что в древности только единицы способны были осознать себя в конфликте добра со злом и, подчинившись могущественной приземлённой силе, стать великими и ужасными искусителями и властителями, оставив страшную память о себе в народных преданиях. Во времена Чайковского осознавали себя многие и многие выбирали сторону зла, но множественность делала их слабее древних злодеев, и сто лет спустя их не только не боятся, но почти позабыли. А сегодня почти каждый способен поиграть со злом, но кто надолго испугается солдат-одиночек? Однако, что будет, если позволить солдатам объединиться? И каким считать земное зло в итоге: слабеющим или усиливающимся со временем?
Проворочавшись полночи без сна, проснулся Краснов на удивление бодрым. Его ночные мысли в утреннем свете потеряли ореол великих открытий. Помнилось только, как он забылся перед рассветом под тревожно-сладостный мотив лебединой песни, до последнего выбирая возможный источник земного зла и пытаясь понять, слабеет оно или, напротив, крепнет?
До отъезда домой у супругов оставалось всего пара дней, прогноз погоды обещал усиление ветра, облачность и возможный дождь, поэтому вместо рыбалки Красновы запланировали на сегодня прогулку по городу.
Добросовестно пройдя знакомыми путями через парк Аркадия, они перешли канал, узкими центральными улочками поднялись к белокаменному Кремлю и, обходя его широкой Ленинской площадью, знаменитой фонтанами, голубыми елями и строгими сталинскими пятиэтажными домами с островерхими башенками по краям и узкими балкончиками с железными прутьями по фасаду, вышли к протяжённому овальному пруду, окружённому асфальтовыми дорожками с новыми скамеечками и травяными склонами, упиравшимися у воды в бетонный парапет, облагороженный модной плиткой. Водная гладь предназначалась белым птицам, гордо несущим свои маленькие головки на грациозно вопрошающих шеях, по какой причине пруд прозвали Лебединым озером. Когда-то в центре озера плавала избушка с деревянными мостками, а закругления склонов прятались под сенью плакучих ив. Теперь место вырубленных деревьев занимали чахлые кустики, а вместо избушки был белый квадратный островок, уходящий со всех четырёх сторон в воду мелкими ступеньками пирамиды. В центре искусственного острова стройные античные колонны держали круглую крышу, по углам расположились вазоны с цветами.
Порядочно прошагавшие Красновы устали, сели передохнуть.
Они выбрали скамеечку, прикрытую от порывов ветра со стороны Волги планетарием одноэтажным сталинским зданием, недавно перестроенным, с высокими арочными окнами, смотровой площадкой с частыми белокаменными столбиками ограждения на плоской крыше и куполом на белых колоннах, как на лебедином островке, но больше размером.
Как и было обещано синоптиками, к полудню солнце скрылось за высокими облаками, а ветер не на шутку разгулялся, будоража укромную поверхность тёмного озера невысокой рябью.
С подветренной стороны искусственного острова плавал одинокий лебедь. Ещё один спал у колонн, свернувшись. Сколько не высматривал Краснов, других благородных птиц на озере не заметил не считать же за них жмущихся к берегам вездесущих уток? Обшарив озеро, он поднял взгляд выше и упёрся в строгие строения, завершающие ряд домов-хранителей Ленинской площади.
Ближняя к площади пятиэтажка нарядно блестела обновлённой серой двускатной крышей, новыми окошками и свежеокрашенными жёлтыми стенами. Соседнее с ней здание скучно потупилось в ожидании ремонта: кровля с отдельными надорванными и загнутыми ветром железными листами потемнела, многие окна стеснялись своих прогнивших рам и мутных стёкол, обесцвеченные временем стены просились в руки маляров, бетонные основания некоторых балкончиков осыпались, обнажив арматуру.
Неотремонтированное здание и пустынное, с двумя лебедями, озеро навевали грусть. Краснов слышал от мамы, что лебедей стало меньше, но не думал, что до такой степени. Он помнил другое время, когда птиц на озере было много. Попарно их было легко сосчитать, и редко, когда Краснов не насчитывал десяти.
За озером гудела оживлённая трасса, в толчее которой спешили по своим делам прохожие и едущие, а здесь, на огибающих озеро дорожках, было тихо и почти безлюдно. Дометали мусор две женщины в униформе, через три скамейки от них седая бродяжка с котомками кормила уличных кошек, в летней кафешке на полукруглой террасе разжигал огонь шашлычник, двое ребят под террасой гремели цепью, пристёгивая примостившихся в уголке озера больших белых и чёрных пластиковых лебедей, сработанных для катания детей. Красновы на озере были единственной парой, если не считать птиц, одна из которых держится на воде, прячась от ветра, а другая то ли тоскует, то ли ослабла.
Краснов сравнил лебедей с собой и своей супругой. Неужели ему показали то, о чём он давно догадывался? Неужели права та безобразноликая «не наша» Маша, проговорившаяся о цели своих хозяев? В его голове быстро сложился логический ряд непротиворечивых и связанных друг с другом доводов: утвердившаяся власть денег, навязанное правило получения выгоды от своих занятий, работа для извлечения прибыли, финансовая выгода единоличной жизни по сравнению с семейной, выгода жить без детей, неограниченная свобода, поиск новых удовольствий, узаконивание пороков Семья в таком мире точно не выживет. А люди погрязнут в себялюбии и гордыни. И когда «не наши» солдаты с лицами-масками, кричащие о свободе, получат новый приказ, кто спасёт ослабевших?