На окраине Москвы, за Рогожской заставой стоял почерневший от времени деревянный дом с мезонином. В нём уже несколько лет никто не жил. Хозяева переехали в более удобное и новое жильё, поближе к городскому центру. А эту развалюху никто не снимал. Но вот желающие нашлись.
В погожий сентябрьский денёк к дому подкатила пролётка, в которой сидела молодая пара. Высокий стройный брюнет помог своей спутнице сойти и выгрузил два чемодана и несколько узлов. Спутница была маленькой и хрупкой, с зачёсанными назад русыми волосами и чуть припухшими щеками. Глядя на дом, она улыбалась. Ну, как тебе наше гнёздышко, дорогая? полушутливо спросил он. С милым и в шалаше хорошо, ответила она с той же интонацией. Одеты они были как мещане: на нём сапоги, косоворотка, сюртук, на ней длинная юбка и салоп.
Проходящая мимо женщина остановилась и поздоровалась. Значит, вы новые соседи будете? спросила. Да, супруги Сухоруковы, сказала прибывшая, просим любить и жаловать. Подошёл другой сосед, Николай Синицын, средних лет, коренастый и бородатый (впрочем, бороды тогда носили все мужчины, если не бороды, то усы и бакенбарды; поросль на лице была в моде). Занести вещи в дом помог Николай. Сейчас мы займёмся уборкой, сказала ему Соня (так звали молодую даму), а вечером пожалуйте к нам на чашку чая.
Супруги Сухоруковы, видимо, собирались здесь жить долго и счастливо, так как очень скоро (едва ли не на следующий день после своего вселения) затеяли ремонт. Прибыла подвода с досками и инструментом. Кроме пилы, топора и молотка, из телеги вынули две-три кирки, столько же ломов и лопат. Это почему-то заинтересовало сына Николая Синицына, Федьку, лет одиннадцати, находившегося на улице, и он поделился своим наблюдением с отцом. Ну, и что! сказал отец. Может, подполье копать собираются. Или ямы для столбов, чтобы беседку в саду соорудить. Да мало ли А мешки зачем? спросил Федя. Какие мешки? Они там ещё мешки привезли, большие и крепкие. Картошку будут сажать! недовольно бросил отец. Займись, Федька, делом и не задавай глупых вопросов. Но мальчика не устроило объяснение родителя. Своя версия сложилась у него в голове. Где-то в старом доме или неподалёку от него зарыт клад, думал он, вот зачем нужны кирки и лопаты. И с этой минуты стал он б о л ь ш е уделять внимания новым соседям.
Внешне, то есть снаружи дома, ремонт никак не проявлялся. Более того, дом теперь выглядел ещё заброшеннее, чем до въезда туда жильцов, потому что они заколотили досками окна. Зачем они это сделали? недоумевал Николай. Правда, в некоторых окнах не было стёкол, но они забили и застеклённые. Однако Николай принадлежал к той породе людей, которые не любят ребусов, и если ответ не находится сразу, то они попросту отворачиваются от задачи, говоря себе: Значит, так надо. Так он поступил и в этот раз. Сын же его ещё более уверился в своих подозрениях.
Интересно, ч т о бы они, отец и сын, подумали, узнай, что странен не только ремонт у соседей, странны и отношения между молодожёнами (молодожёнами их сочла местная публика видимо, по причине отсутствия детей)? Что бы с к а з а л и Синицыны, случись им незримо присутствовать в доме новосёлов в первую их там ночь? А в первую ночь супруги не легли вместе. Он постелил себе в мезонине. Но он всё-таки спустился к ней. Он сел на табурет, закурил и сказал: Сонечка, мне всё кажется, что мы недостаточно хорошо играем нашу роль. Какую роль? отозвалась она. Роль супругов; мне кажется, что нам и ночью не должно показывать виду, что мы чужие, и нам следует спать в одной кровати. Но видя, что она собирается рассердиться, он сменил полушутливый тон на серьёзный и поспешно добавил: Ты мне очень нравишься, Соня. Взглянув на его смущённое лицо, она смягчилась. А как же наши клятвы, Лёва: никакой личной жизни, пока не выполним свой долг? Да я всё понимаю, только Может быть, завтра смерть, и страшно умирать без любви. Почему же страшно? Напротив, никаких привязанностей и значит, терять нечего. Он внимательно посмотрел на неё: не шутит ли? Хорошо, сказала она, подойдём к этому делу с другой стороны, более для тебя понятной: я люблю другого. Из наших? Разумеется, не из чужих, я люблю Андрея. Ну, тогда конечно, весело произнёс он, Андрею я не соперник; я помню, как он остановил на ходу пролётку, схватив её за заднюю ось, и приподнял вместе с пассажиром. Лёва встал: Тогда этого разговора не было. Не было, кивнула она. Спокойной ночи, Соня. Спокойной ночи.
На следующее утро после того, как привезли инструмент и доски, в доме появились рабочие. Молодые люди пять мужчин и одна женщина. Они пришли не гурьбой, а по одному, по двое. На мужчинах были картузы и сапоги, а на женщине платок и бурнус. Когда все собрались, старший из пришедших, лет 30-ти с небольшим, спросил у Лёвы: Сколько до цели? Сто пятьдесят метров, ответил тот. Прилично, надо спешить Значит так, приходим и уходим затемно, работаем весь день. Нас шестеро: двое долбят, двое оттаскивают, двое отдыхают; те, кто отдохнули, начинают долбить, а долбившие оттаскивать так сменяем друг друга каждые полчаса. Дамы, понятное дело, готовят обед и посматривают за улицей. На случай непрошенных гостей Стёпа, ты принёс, что обещал? Разумеется, улыбнулся другой мастеровой и достал из кармана полуштоф с густой чуть желтоватой жидкостью. Только для дорогих гостей, прочих прошу не прикасаться, шутливо сказал он, ставя сосуд на стол.
На следующее утро после того, как привезли инструмент и доски, в доме появились рабочие. Молодые люди пять мужчин и одна женщина. Они пришли не гурьбой, а по одному, по двое. На мужчинах были картузы и сапоги, а на женщине платок и бурнус. Когда все собрались, старший из пришедших, лет 30-ти с небольшим, спросил у Лёвы: Сколько до цели? Сто пятьдесят метров, ответил тот. Прилично, надо спешить Значит так, приходим и уходим затемно, работаем весь день. Нас шестеро: двое долбят, двое оттаскивают, двое отдыхают; те, кто отдохнули, начинают долбить, а долбившие оттаскивать так сменяем друг друга каждые полчаса. Дамы, понятное дело, готовят обед и посматривают за улицей. На случай непрошенных гостей Стёпа, ты принёс, что обещал? Разумеется, улыбнулся другой мастеровой и достал из кармана полуштоф с густой чуть желтоватой жидкостью. Только для дорогих гостей, прочих прошу не прикасаться, шутливо сказал он, ставя сосуд на стол.
Шли дни. Осень заматерела. Погода окончательно испортилась. Ветер и дождь грубо срывали с деревьев листву. Красными и жёлтыми пятнами покрылась грязная дорога и дощатый тротуар. И без того малолюдная улица совсем опустела. Городская окраина, собственно, представляла собой село с его одноэтажными преимущественно деревянными домами, садами и огородами. Во дворах бродили куры, индюки, козы и свиньи. Бродили, когда было сухо и тепло; теперь же они сидели по своим закутам. Лишь грохот и свист паровозов (параллельно улице проходила Московско-Курская железная дорога) нарушал эту сельскую идиллию.
Мальчик Федя уже не раз пытался заглянуть внутрь «интересного» дома, но сквозь тонкие щели забитых окон трудно было что-либо разглядеть. Однако он заметил, что мужчины что-то выносят в мешках во двор. Тогда он перелез через забор соседского сада. Сад был невелик и, понятно, запущен. Десяток облетевших яблонь и вишен, кусты сирени и смородины да клумбы и дорожки, заросшие пожелтевшей травой, составляли всё его имущество. С тыльной стороны дома Федя увидел кучу свежей земли. Копают, подумал он, в д о м е копают.
Однажды, когда он в очередной раз исследовал окно, пытаясь найти щель пошире, кто-то схватил его за воротник. Мальчик в испуге обернулся. Перед ним стоял молодой человек в одежде, перепачканной землёй. Несмотря на потное, грязное лицо, человек не походил на простого рабочего, он был слишком красив для мастерового. Большие карие, слегка раскосые глаза, смоляные волосы и бородка, аккуратно подстриженная, и кожа оливкового цвета говорили о том, что в нём течёт изрядная порция восточной крови. Нехорошо подглядывать, мальчик, сказал он, улыбаясь. Но от этой улыбки поджилки затряслись у Феди. Я ничего, забормотал он, не помня себя, у нас кошка потерялась; я подумал, может, она сюда забежала. Кошка, говоришь; ну, и что? ты увидел здесь свою кошку? Нет. А что ты увидел? Ничего Стол, самовар, керосиновую лампу А мужиков, таскающих мешки, ты приметил? Федя не осмелился солгать и кивнул. Как думаешь, ч т о в мешках? Земля, сказал мальчик. Верно, земля и воля, усмехнулся красавец, остаётся уточнить ц е л ь наших раскопок, то есть, ч т о мы там пытаемся вырыть? Подпол, чтобы картошку хранить. Нет, не угадал; мы там ищем клад и, если найдём, отсыплем тебе горсть золотых; если, конечно, будешь держать язык за зубами. Договорились? Договорились, вымолвил Федя. Ну, ступай и странный рабочий отпустил его.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛЁВЫ. Вот уже месяц, как мы роем ход, но едва ли проделали полпути. Это настоящая каторга! Сверху и с боков сыплется, хотя мы укрепляем галерею досками; снизу выступает подпочвенная вода. Душно, тяжело. На случай, если произойдёт обвал, мы берём с собою яд. Но «Робеспьер» прав: наш брат должен уметь делать любую работу. Притом нас согревает надежда, что наш скорбный труд увенчается успехом. Соня говорит, что этот ход может привести Россию к свободе. Дай то бог. Хотя я не думаю, что шум и гром, который мы затеваем, разбудит крестьянина этого спящего медведя, сосущего с голодухи лапу, но не имеющего сил и воли проснуться. В нашем деле без веры нельзя, говорит Соня. Я не возражаю, однако полагаю, что можно. Что же, если не вера, объединяет меня с моими товарищами и заставляет рыть землю? Ненависть! Я ненавижу всех этих генерал-губернаторов, вельмож, высокопоставленных воров и нуворишей. Они не лучше, не умнее меня, а в нравственном отношении гораздо хуже. Почему же они блаженствуют, в то время как я и подобные мне вынуждены терпеть?! Нет, я не завидую их богатству. Но они не должны забываться. Они возомнили себя хозяевами жизни, перед которыми суд и правда всё молчи. Они хотят держать народ в покорности и страхе, а сами жить спокойно. Это несправедливо. Надо поделиться с ними нашими страхами, и подобно тому, как рельсы гнутся и дрожат под давлением проносящихся эшелонов, надо, чтоб и сами эти эшелоны дрожали от ужаса, от постоянного ожидания свалиться под откос.