Обстоятельства речи - Виктор Каган 4 стр.

явится или почудится
дохнёт ли из тёплого хлеба
он расставляет галочки
на мятом листочке неба

любит своё одиночество
ворчит чтоб поменьше славили
играет в крестики-нолики
в очко или в каины-авели

радуется себя обыграв
делает на столе зарубку
набивает самосадом
раскуривает старую трубку

смотрит как вниз по шарику
идут друг на друга войска
стаи смертей разлетаются
по мановенью бойка

в саду мира какой-то мичурин
выводит гибридные войны
всё хорошо маркиза мурлыча
всё хорошо и спокойно

домá и раскрашенные солдатики
разлетаются на куски
паутинками вьются в воздухе
детские волоски

прутиком отодвигает уголёк солнца
чтоб не кровавил закат
но это припарки мёртвому
если херачит град

прах возвращается в прах
естество в вещество
поля выжигаются под засев
всё во имя его

он задумчиво мнёт в пальцах
сырую тёплую глину
перелепить или пусть остаётся
как есть всё едино

хотел как лучше старался
а на тебе как всегда
по образу и подобию клоны
но с ними одна беда

а может дело вовсе не в них
и всё это баловство
как там на храме в дельфах
познай себя самого

тем временем ночь наступает
которую он сотворил
фонарики звёзд качаются в
море разлитых чернил

2014

Слóва теребишь пустяк,
хочешь с богом меряться.
Скажешь этак или так 
мир не переменится.

Но надеешься, чудак,
и как в детстве верится 
встанет на ребро пятак,
залетает мельница,

хлеб насущный будет днесь,
с жизнью не расстанешься,
а расстанешься  не весь,
чуточку останешься,

два цветочка принесёшь
к своему подножию,
скажешь: «Жаль, едрёна вошь,
больше не умножу я

славу русского пера
одою цикадовой».
Голос с неба: «Ни х..,
губу-то не раскатывай».

2016

Всё было так, как не было тогда.
Во сне судьба играла в непонятки,
не ведая смущенья и стыда,
как шулер в карты или дети в прятки.

Всё было то и всё-таки не то,
двоилось, расплывалось, тасовалось,
удерживало воду решето,
в снежинки солнце на стекле смерзалось.

И не понять, где правда, а где ложь,
где ты да и на самом деле ты ли,
зачем ты правду вдохновенно врёшь
и капли жмёшь из высохшей бутыли,

пока орут дурные петухи,
с насеста рухнув в полночь ненароком.
И вскакиваешь доложить грехи,
смиренно стоя перед божьим оком.

А он смеётся: «Ладно, пустяки,
хотя порыв хорош и не напрасен.
Не шмыгай носом и протри очки,
и посмотри, как мир вокруг прекрасен.
Прислушайся, как тихо спит она,
не разбуди, пусть спит, и выпьем что ли
за то, чтоб стороной прошла война
и чтоб земной не выдохнуться соли».

Мы выпили и растворился сон,
и он растаял в серебре рассвета.
В колоколах дремал неслышно звон
и во дворе «Разлуку» пело лето.

2016

Шило меняя на мыло,
чтоб из мешка не торчало,
господи, что это было,
спросишь, и что означало?

Он поглядит на уродца 
эка тебя всполошило.
Да ничего, улыбнётся,
мыло сменяешь на шило.

2016

Ещё петухи не орут и капли росы
медленно зреют жемчугом в створках цветов.
Вечность ещё не заводит солнечные часы
и хомутов не знают тяжёлые шеи волов.

Что снится богу в ночь на шестой день?
То, что он натворил за прошлые пять?
Или седьмой, где мятой пахнет усталая лень
и в мягкой траве Эдема можно вдоволь поспать?

Или бормочет в страхе: «О, мой распятый сын!»,
просыпается, пьёт молоко из большого ковша,
проваливается в объятья кошмара топких трясин,
пока мошкара хлопочет, звёздочками шебурша.

Утром проснётся пораньше и про себя бубня,
что нет ни конца, ни края хлопотам и трудам,
руки опустит в глину и станет лепить меня
по образу и подобию и наречёт  Адам.

Выточит из ребра мне Еву. Даст нам обоим пинка.
Двумя робинзонами станем на островке земли.
Каин отправит Авеля душу за облака
весточкой деду о том, что благополучно дошли.

Внуки научатся делать шарики из свинца.
Потом какие-то суки подравняют меня в строю.
И в землю лицом утыкаясь, услышу голос отца:
«Я тебя вылепил, сыне, я тебя и убью»
2016

Господи, говорю, боже, дни похожи на ночи,
если ты есть, то что же верю в тебя не очень?
Но не скажу: «Не верю этому шарлатану»,
а отворятся двери  перед тобой предстану
не с суетой, не с лестью, только с вопросом: «Ты ли?».
Ты мне ответишь: «Есть я. Только меня забыли».
Слов твоих подорожник ляжет на жизни рану.
Я помолюсь  безбожник,
спорить с тобой не стану,
спросишь с меня  отвечу.
Если солгу, то малость.
Ты проворчишь, что нечем
крыть, только лгать осталось,
не пригрозишь мне адом, рая не посулишь мне.
Сядем с тобою рядом молча у старой вишни.
И да продлится молчанье, и да пребудет вечность,
да не прервёт звучанье слов тишины бесконечность.
В млечном дымке папиросы стынет аппассионата
и угольками вопросы: «Есть ты? А я-то, я-то?»
2016

На Голгофе пасутся козы,
ни крестов ещё, ни Христа
и роса под утро  не слёзы
на зелёной щеке листа.

Взор Марии звёзды щекочут,
веки вздрагивают во сне.
чистит глотку осипший кочет,
пляшет память в лунном пятне,

Вифлеем снежком припорошен,
спит младенец, во сне сопя,
в котелке шепоток горошин,
искры гаснут, в снегу шипя.

Спит Мария, ещё не зная,
что судьба уже решена,
и младенца в снах пеленая,
почему-то плачет она.

И трещит башка у Пилата,
заседает синедрион,
и собаки пьют воровато
тайной вечери кислый бульон,
и уже глумливы и ражи 
делу время, потехе час 
травят байки сытые стражи,
разливая вино про запас,

предвкушая весёлые случки,
когда тех с крестов уберут.
Над Голгофой ещё ни тучки.
На Голгофе птички поют.

2016

Толпою распалившейся хулимый
он шёл уже не здесь, ещё не там,
своим предназначением гонимый
и солнца тень шагала по пятам.

Остатки тлели прошлогодней охры,
потухшего с чернинкой багреца.
Под оловянным взглядом ражей вохры
он волосы отбрасывал с лица.

Гудели плечи, стёртые до крови
тяжёлою шершавостью креста,
струился пот сквозь сомкнутые брови
и в немоте ржавела хрипота.

Голгофа ли, лесоповал ли, печи,
овраг или ближайшая стена,
он шёл на предначертанную встречу
под окриками злыми харкуна.

В земном аду светился рай галимый
и рай земной сползал в кромешный ад.
И слёз не утирая, дух незримый
взирал с небес сам на себе распят.

2017

Под крышами спалá хурда-мурда,
смолкали крики пьяного конвоя,
летящих звёзд иссякла череда
и тихий снег струился из покоя,
вставала Вифлеемская звезда.

Поверить в чудеса ещё не смея,
которые пророчил Валаам,
но уже чудом радостно пьянея,
душа давала знак идти волхвам,
пока во сне сопела Иудея.
Волхвов Мария слушала вполуха,
сновала Саломея-повитуха,
младенца пеленая в чистый свет,
пока дары волхвов ложились глухо
к его ногам осколками комет.

А он лежал  святая простота,
ножонками сучил в плену пелёнок
и жизнь была ещё не обжитá.
Он засыпал и спал, как спит ребёнок,
что своего не ведает креста.

2017

Господи, ты ли крутил жернова
мельницы этой кровавой?
Я, говорит, но скажи мне сперва,
это не ты ли мне славой
за убиенных врагов воздавал,
слал им в молитвах проклятья?
Я лишь молитвы твои исполнял.
Что же? Теперь виноват я?

2017

Где беда, там и Бог.

Надежда Мальцева

Липнет к гортани солёный язык.
Соль по щекам в пресность рек Вавилона.
Щебет пичуг. Захлебнувшийся крик.
Затхлость теплушки. Стон перегона.

Неугомонный светляк табака
ходит по кругу свободы острога.
Смерть за плечом так щекотно близка,
словно дыханье предсмертное бога.

Алым по белому жизни следы.
Чёрным по алому память и мука.
Так и живём от беды до беды 
морок, морока, разруха, разлука.

Так и сидим над теченьем воды.
Год проплывёт с номерком на запястье.
Красным по чёрному вспышка звезды.
Белым по красному проблески счастья.

2011