Губы сложились в презрительную усмешку. Вервр потянулся, и носок его башмака упёрся в свёрнутую куртку.
Обуза! прошипел Ан, точно зная: волосы полыхнули багрянцем ярости.
Он почти забыл В свёртке чужой куртки покоится младенец, девочка. Ей бы умереть по весне, но упрямая дышит, пусть и реже обычного человека раз в десять. Вот сердце шевельнулось, снова замерло Проклятущий Клог взял на себя несвободу графа Рэкста. Взамен ввёл условие: ребёнка нельзя отдать на воспитание!
Я припомню тебе это, дождись, прошелестел вервр, пнул врага в бок и нехотя подтянул ближе свёрток с ребёнком.
Теперь он окончательно принял свою казнь: безвластие, обузу и слепоту. Может, это и неплохо не видеть ни обузу, ни иных людишек? Вервр зевнул, на губах проявилась усмешка, знакомая всем в свите графа Рэкста. Откуда бы людишкам знать её смысл? Ультразвука они не слышат, приборов в этом убогом мирке нет Отосланный в ночь писк вернулся, прорисовал в сознании ближний лес, пустой от врагов и угроз. Вервр оскалился ещё раз, уточняя тропу. Конечно, без привычного зрения первое время двигаться будет менее удобно. Но, рассуждал, Ан, потеря глаз не так опасна, как утрата слуха или чутья височных и наушных рецепторов тепловых и иных.
Вервр взрыкнул, выдрал из дуба крупный клок волокон, ещё пахнущих летним соком. Сила при нем! Нехотя, помня об избранной Клогом казни, вервр нащупал куртку с ребёнком и сгрёб, чтобы тащить, как мешок. Касаться прохладного тельца было неприятно. Как и думать о том, что это существо придётся терпеть рядом целых семнадцать лет. Вервр нацелился шагать к опушке, но напоследок замер, принюхиваясь к сонму неосознанных переживаний, терзающих врага даже в обмороке.
Клог хэш Ул, теперь у меня есть причина, чтобы покарать тебя. Я выращу девчонку, и тогда стану твоим палачом, законно. Я исполню свой план ликвидации людишек и бессмерти, убив тебя во вратах миров! прошелестел вервр, заинтересованно улыбаясь. Позже, чем хотел Но разве для нас время имеет значение? Постарайся выжить. Ты отныне мой. И ты не Тосэн, чтобы я снова прощал. Ненавижу понятие «наследник» в тебе есть сходство с ним, и ты вдвойне виновен из-за своего преступного сходства.
Вервр отвернулся и заскользил по лесу, безошибочно уклоняясь от низких веток, перепрыгивая поваленные деревья и огибая овраги. В кармане нашёлся платок, и вервр стер кровь с лица, порычал ругательно и ускорил бег.
Осень сошла с ума. Ветер рылся в лесу, как гончая в кроличьей норе. Листья то кружились, то хлестали в лицо и царапали кожу, то норовили со спины навалиться всем ворохом, подмять Ветер мешал понимать лес, заставлял вервра острее сожалеть о временно утраченном зрении.
От опушки Ан побежал в полную силу, желая одолеть брод до начала дождя. Не успел: иглы льдинок ударили в лицо, когда он был на самом глубоком месте, по грудь в воде, и боролся с сильным течением. Вервр зарычал, в несколько прыжков миновал стремнину, метнулся к берегу и разобрал хруст неблизкой молнии. Он был бес и он был рядом. Один во всем мире он проследил, как для упрямого врага приоткрылась щель в ткани мира. Как снова срослась плоть мироздания, надолго сделав Ула недоступным для мести А заодно отрезанным от любой помощи, от всего знакомого и привычного.
Ветер дичал и дичал, выл зимней стаей, кусал тело, стынущее в мокрой насквозь одежде. Первый за осень ледяной дождь облеплял все, устранял различия теплоты и холода. Ветер ревел и ярился.
Ан упрямо брёл, все хуже понимая окружающий мир. Враг посоветовал идти в дом у дороги, на отшибе, вне села. Сперва вервр не собирался принимать словесную подачку мерзавца, возомнившего себя наследником Тосэна. Но слепота в гомоне ветра, но ледяная корка одежды, но беспомощность младенца, которого надо вырастить во что бы то ни стало
Он едва смог заметить дом. Он добрел до низкой двери и привалился к ней, хрипло дыша и даже не взрыкивая лишь поскуливая. Он давно тащил куртку, как куль, и не сомневался: всё кончено. Второй раз за ничтожную жизнь высохшая девочка пересекла реку смерти, и теперь бесповоротно.
Когда дверь поддалась, вервр провалился в тёплую затхлость сеней, не помня себя. Он даже не удивился тому, что дверь открыли! Всю дорогу от леса и именно в это он не верил. Когда нет денег и власти приказать кто разберёт твой крик отчаяния? Кто согласится отворить дверь, кто впустит в дом беды и ничего, кроме них.
Вервр рухнул на колени и позволил себе забыться.
Вишь ты, какая беда, слабо, с придыхом, посетовал старческий голосок. Тонкий, скрипучий, вроде бы женский.
Ты мне зубы-то не заговаривай, бойчее и громче возразил другой голос, более низкий и глуховатый. Довольно дрова изводить. Их и так нет.
Раз нет, то и жалеть нечего, в голосе старухи прорезалось визгливое упрямство. И сразу погасло. Пусть хоть одёжа просохнет. Ну, очухается он, и как ему, бестолковому, намекнуть, что козы у нас нет? Нету, подохла. А без молока дитя помрёт вот прямо скорёшенько. В чем душа-то держится, косточки вон, тоньше прутиков. Ужасть. Старуха вздохнула и добавила иным тоном, деловито: Проверь ещё, совсем кошеля нет? Хоть бы медяк разыскать, сбегать к Мобру с задатком и попросить в долг.
О-о, ты бегать наново выучилась? обозлился старик.
Вервр поморщился, попробовал шевельнуться и осознал, что лежит на подстилке, привалившись спиной к печному теплу. Оттого и разморило, прямо нет сил поднять голову. Не понять даже: ему до такой степени дурно или же наоборот, в нечувствительности содержится счастье
Очухался? заметила старуха. Эй, болезный, где ж тебя так отходили? Хотя оно конечно, вся округа стоном стонет. Вроде, и нобы в непокое. От баронов Могуро, сказывают, лихие люди подались во все стороны и баламутят, и пакостят. Старуха помолчала и осторожно спросила: Сынок, как звать-то тебя?
Прежнее имя износилось, едва я ослеп, покривился вервр и добавил: По доброте одного старика я законно унаследую новое имя Назову позже, если придётся.
Вервр сел, ощупал печь, вцепился в горячую кружку, едва она оказалась возле ладони. Он пил быстрыми крупными глотками, до дна. Напившись, ослабил намотанную в несколько слоёв повязку на лице, тронул пустые глазницы. Стер коросту крови с чувствительных к теплу рецепторов, внешне похожих на симметричные родинки у висков. Покривился, пискнул летучей мышью, собирая впечатления о помещении.
Убогое место, прав был враг Клог. Ещё вчера граф Рэкст и не подумал бы, что очнётся на земляном полу, в крохотной избе-четырехстенке, косо навалившейся на печь, как на костыль Под потолком щели, холод осени так и сквозит.
Ребёнок? Вервр принюхался. Вон и девочка: на руках у старухи, укутана в побитый молью вязаный платок. Вздохнула снова как мёртвая. Теплота кожи едва заметна.
Тут такое дело, дед начал готовить гостя к плохой новости.
У кого поблизости есть коза? вервр сократил бесполезную часть разговора.
По уму ежели, спросить бы в «Ветре удачи», а разве ж они откроют тебе или нам? Старик вздохнул. Ну, опять же всё лето у них с гостями беда, а ныне и вовсе: хуже засухи потоп, да-а Я о чем? Не было гостей убыток, а повалили гости и того горше горюшко, вон каковы гости-то.
Где этот «Ветер»? нехотя уточнил вервр, слушая вой урагана за стенами.
Старуха махнула рукой, охнула. Ласково, жалостливо тронула щеку гостя. Вервр ответно оскалился в ухмылке. Получил в руки совсем ветхий шейный платок, почти не погрызенную молью валяную шапку, дождевую куртку из толстой грубой тканины. Вырядившись чучелом, Ан развеселился. Спросил о своём ноже и старик безропотно вернул опасную вещь, до того припрятанную «от греха» в сенях.
Темень там, глаз коли темень, запричитала старуха и осеклась, слушая смех ослеплённого вервра.
Она продолжала всхлипывать и сетовать на глупый бабий язык, пока вервр миновал сени, добрел до двери, переступил порог и привалился к мокрой бревенчатой стене снаружи.
Непогода разошлась в полную силу. Палый лист, водяную взвесь и иглы льдинок крутило и месило так, что направление ветра не угадать. Вервр совсем размотал повязку, принюхался к запахам дома и дождя, приладился к току стариковских тревог и переживаний. Оттолкнулся от надёжной стены и сделал первый шаг в трясину осени
Гнусный Клог, буду убивать медленно, пообещал вервр. Зачем ты бегом поволок меня в лес, на казнь? Ночью Оставил без ужина. Там, на постоялом дворе изжарился кролик, сочный Свежатинка, сам ловил.
Было бы удобно приписать врагу вину за отсутствие кошеля. Даже за то, что младенцы не едят крольчатину а ведь поймать кролика куда проще, чем отыскать посреди ночи молочную козу. А после вот ужас! ещё и подоить Но вервр полагал, что даже без фальшивых обвинений долг Ула со временем вырастет до неподъёмной тяжести