Bitte, bitte, открывал перед гостями дверь фон Дерксен и рукою вытирал мясистые губы. Мы здесь кущали и, признаюсь, совершенно не ожидаль.
Едали? уточнил Крашеный, жадно поводя ноздрями. Он с самого начала встречи хранил суровый вид. Телеграфировали вам третьего дня на предмет пиесы. Хотелось бы узнать, готов ли зал?
Готов, готов! пройдя в недурно обставленный кабинет и крепко закрыв за собою дубовую дверь, фон Дерксен указал на большой кожаный диван, стоявший в углу. Господа, прошу вас, setzten, садитесь, садитесь пощалуйста.
Гости сели Усатый чинно, с краю, а Крашеный нарочито вальяжно развалился на диване, без спросу закурил папироску и сидел, насупившись, не обращая внимания на многозначительные взгляды своего спутника.
Господа, я прошу вам прощения, начал фон Дерксен, усаживаясь в кресло, стоявшее рядом с заваленным бумагами письменным столом. Он немного помедлил Три недели назад отошла ко Господу моя дорогая супруга, моя Марта, он указал на теплящуюся в углу на полке в окружении нескольких деревянных икон небольшую лампадку красного стекла. И я порой, сказать, совершенно не помню себя от печали. Эммм Не могли бы вы так любезными напомнить, какой честью вам обязан? Вам назначено-с? с этими словами фон Дерксен сделал старческое выражение лица и странным полубезумным взглядом посмотрел на гостей.
Крашеный споро выпустил дым сквозь ноздри в сем жесте наблюдалось едва сдерживаемое возмущение, к Усатому же вернулась икота: он ошалело икнул и круглыми глазами уставился на господина смотрителя. В воздухе повисла пауза и продолжалась ровно до того момента, когда Усатый вновь громко издал мучительный утробный звук. В этот самый момент Крашеный брыкнулся на диване, отчего обронил пепел с цигарки себе на брюки. Он выпрямился и несколько обиженно начал:
Позвольте, господин смотритель. Мы, коли так, отрапортуемся: Ободняковы, артисты. Третьего дня телеграфировали вам на предмет собственного пера пиесы, которую и договорились играть дуэтом на данных, так сказать, подмостках. Со стороны вашего личного секретаря г-на Г.Н.Пичугина был дан одобрительный вердикт, от нас курьерским препровожден контракт вместе с пачкою афиш. Таким образом, на завтра значится представление: Центрально-Садовый театр, девятнадцать ноль-ноль.
Вердикт был выдан, сочным голосом подтвердил Усатый.
А правда? Натюрлихь? удивился фон Дерксен. И письмо, стало быть, высылали? Тысячу извинений! Дело в том, что город наш дурьх эээ проезжий, перекладной, обретайць всевозможные лицедеи, клоунада, шулер, он рассмеялся, но тут же спохватился и, молитвенно сложив ладони вместе, протянул их к гостям: Я прошю, извините, извините, это совершенно не вас! Совершенно фигурально! он посерьезнел, склонился над письменным столом и, поминутно слюнявя палец, принялся сосредоточенно перебирать бумаги.
До гостей, сидящих теперь чинно и ровно, с минуту доносилось приглушенное «айнц, цвай, драй», еще какие-то неразборчивые немецкоязычные бормотания, затем фон Дерксен оторвался от бумаг и почти весело посмотрел на гостей.
- Похоже, что решительно ничего нет, сказал смотритель и пожал плечами. Вы, стало быть, уверены за высылку контракта?
Вконец раздраженный внезапным недоразумением и настойчиво пробивающимися сквозь двери запахами мяса с луком, Крашеный нарочито высоким тоном отозвался:
Я извиняюсь. Каковые могут быть шарады относительно нашей натуры? Извольте послать за вашим секретарем для немедленного прояснения. Мы никак не гистрионы или что подобное, Крашеный поджал губы. А что ни на есть артисты столичной школы и представляем новую передвижную драму. Которая, попрошу заметить, опирается на наследие выдающегося Евструшина.
Как? Евструшина? изумился фон Дерксен. Действительно Дафайте я сейчас
Смотритель изящных искусств взял со стола небольшой бронзовый колокольчик и позвонил. Вошел секретарь фон Дерксена с лицом истощенным и желтым, словно репа.
Из-за дверей снова раздался тонкий женский смех. Секретарь робко оглянулся и густо покраснел.
Запрашивали? поинтересовался он у Дерксена выхолощенным голосом.
Гаврил! обрадовано воскликнул смотритель. Была ли от господ он осёкся и посмотрел на посетителей.
Ободняковых, отозвался красивым баритоном Усатый.
Да! От господ Оби няковых были ль какие-то бумаги на днях?
Ободняковых, отозвался красивым баритоном Усатый.
Да! От господ Оби няковых были ль какие-то бумаги на днях?
Были, ответил всё так же безучастно секретарь, не глядя на гостей, затем развернулся и молча вышел вон из кабинета.
Ах, простите! вновь воскликнул фон Дерксен. Здесь, стало быть он грузно поднялся из-за стола, одарив сидящих лукавым взглядом, и на цыпочках выскочил вслед за секретарем.
Чёрт-те что, сказал Усатый, а Крашеный несколько раз попеременно закинул одну ногу на другую.
Не прошло и минуты, как в комнату ввалился смотритель, держа в руках бумажку, и с порога почти что закричал:
А договорчик-то у вас и недействительный! здесь фон Дерксен так громко расхохотался, что в трюмо стала позванивать посуда. Лицо его побагровело, нос налился сливою, а болоночьи бакенбарды затрепыхались в разные стороны.
Гостей словно перешибло. Наконец Усатый кое-как совладал с собою, приподнялся на диване и выдавил:
Это как значит недействительный? Разрешите полюбопытствовать
Наплюдается кое-что, сказал фон Дерксен и весело, с лукавинкой, подмигнул господам, словно бы в сей новости содержалось что-то весьма для них радостное.
А вот извините, конечно! Крашеный почувствовал, что в такой своеобычной ситуации есть смысл попытаться действовать несколько нахрапом. Он встал: Я и мой коллега вас решительно не понимаем. В контракте всё, что касается юриспруденции, не говоря по нотариальной части-с он не выдержал и смешался.
В кабинет беззвучно, словно тень, вошел желтолицый секретарь. Вид у него был расхристанный, довольный и отчего-то виноватый.
Дело в том, что вместо гербовой печати здесь, он взял у продолжающего странно улыбаться фон Дерксена лист и показал гостям, экслибрис.
Гости в смятении склонились над бумагой.
Плохо видно, сиплым голосом произнес, наконец, Крашеный, осторожно отдаляясь от документа. Нет ли у вас воды? он порыскал глазами по сторонам.
Фон Дерксен едва слышно посмеивался.
Секретарь достал из кармана пинджака лупу и, наведя на буквы, безучастно процитировал:
«Сия книга принадлежит к личной бибълиотеке Пр.Мельхиорова»
Господа стояли теперь, как оплеванные.
Помилуйте. Двадцать с полтиной рублей гранд-нотариусу, нотариальное бюро во Вьёце в волнении прервал молчание Усатый. Здесь какое-то недоразумение
Сия бумага не по нашей части, с готовностью поддержал его Крашеный.
Ясно, что не по нашей, согласился Усатый. Не могли же мы
Однако ж подписи к документу нельзя обвинить в отсутствии подлинности, сказал секретарь, убирая договор во внутренний карман. К тому аферистов среди так называемых нотариусов весьма немало. Что оскорбляет профессию, здесь губы секретаря дрогнули. И ставит под удар закона невнимательных господ (здесь гости побледнели).
Гаврил! делано одернул секретаря фон Дерксен, схватив того за локоть. Не просмысливайте так! Это не нарочное с их стороны, вовсе не нарочное он повернулся к гостям и виновато развел руками. Как вы понимайть, господа, никак не могу по недействительному контракту. Я есть подневольная сущность, подчиняюсь Департаменту народного просвещения Шляпщины, что значит: равносильно высылке и каторге, он затряс головою и вновь затрепыхались болоночьи бакенбарды.
Ободняковы стояли, понурив головы, словно нашкодившие сорванцы.
Но кое-что я имею вам предложить! вдруг воскликнул уездный смотритель. Он быстро проковылял к столу и засуетился у ящичков. Вот! фон Дерксен достал из стола тонкую черную папку, кивнул секретарю.
Секретарь подошел к столу, коротко посмотрел в раскрытую папку и сказал управляющему:
Если вы желаете.
Токмо из доверия честным господам! воскликнул фон Дерксен и замахал рукой Ободняковым: Господа артисты, подходийть, пожялуйста! Подходийте!
Ободняковы быстро, в одну ногу, приблизились.
Я очень почитаю искусство, доверительным тоном сказал фон Дерксен. Над губой у него проявились капельки пота. Более того драма. И ко всему, вы упомянули эмм
Евструшина? с надеждой спросил Крашеный.
Именно! Евьструщин! Мне отчень по духу его наработки! воскликнул фон Дерксен.
Нам весьма льстит подобное отношение к мастеру, внезапно отозвался Усатый таким красивым баритоном, что стоявший рядом желтолицый секретарь удивленно поднял бровь, а у фон Дерксена мигом выдалась испарина еще и на лбу. Крашеный же отчего-то с почтением поклонился господам.