Сейчас, Вадим Демьяныч, пригласим-с. Всё сделаем, будьте покойны.
Макарыч, почти такой же по комплекции, как и Настенькин дедушка, и с не менее пышной белой бородой, но с каким-то лисьим выражением лица, собрался выйти из-за стойки раздевалки, когда хозяин появился сам в сопровождении сержанта милиции.
Средних лет мужчина, молодцеватый и подтянутый, как гусар на параде, гладко выбритый, гладко причёсанный и, так хочется сказать, гладко одетый в коричневый костюм, с коричневой бабочкой на белой гладкой сорочке, высоко подняв голову и оглядывая всех как бы издали с горы, он деловито поинтересовался:
Так, что тут происходит? Вадим Демьянович, слышу шумок. Только не волнуйтесь, всё исправим. Что? Кого? Где?
Лишь теперь Вадим заметил, что его держат. Он встряхнул руками:
Да отпустите вы, кретины!
Двое так же спокойно, как брали, теперь освободили руки Вадима, но остались стоять рядом с тем, кто продолжал не замечать их, отдавая распоряжения:
Сержант, составьте на эту цацу протокол она меня оскорбляла и все слышали. В институте её, конечно, не оставят после этого. Можно и в вытрезвитель на ночь. Она, по-моему, пьяная. Не повредит проспаться с ночными бабочками. А Поликарпычу пора на пенсию. Засиделся малость старичок на моих чаевых. Пора и честь знать.
Сержант, невысокий, щупленький, но весьма решительный на вид, направился прямо к Настеньке со словами:
Хулиганите, гражданка, нехорошо-о-о! Пройдёмте со мной. Хватит безобразничать.
Настенька испуганно прижалась к деду. Слёзы ещё сползали со щёк, оставляя серебристые светлые дорожки, хотя она уже не плакала. Если минуту назад было трудно, но понятно, как на фронте: вот враг и надо бить, то теперь с каждым новым моментом она всё больше теряла нить понимания. Всё, казавшееся очевидным, рвалось. Кто-то угрожает дедушке. За что? Что он-то сделал? Вот и, как его назвали, хозяин говорит:
Поликарпыч, от тебя я такого не ожидал. Уж ты-то у нас опытный, заслуженный и вот
"Что это он несёт? думала Настенька. Чего он не ожидал? И что надо сержанту, который идёт к ней такой строгий?" Она прижалась ещё крепче к деду и приготовилась отдёрнуть руку, если милиционер попытается её схватить. "Будь что будет, решила она, но деда она в обиду не даст. Пусть его увольняют. Они не пропадут. И нечего ему тут делать. Составят на неё протокол ладно. Это не всё. Она расскажет на комсомольском собрании, как всё на самом деле было. И ей поверят. Ещё не известно кому попадёт. Хотя чёрт его знает, кто этот Вадим. Но она не сдастся. Ну и исключат если её из института, она в другой поступит. Но деда обижать не позволит.
Сержант подошёл:
Так я говорю, пройдёмте.
Дед опять, словно стена, встал перед внучкой, отгораживая её от сержанта и увещевая его:
Не стыдно, Костя, ты же меня знаешь.
Хозяин в коричневом костюме громко скомандовал:
Поликарпыч, оставьте девушку, пройдите ко мне в кабинет.
И тут деда прорвало. Видимо, и в самом деле у него с внучкой была одинаково горячая кровь, которая страшна в закипании. Он повернулся к своему гладкому хозяину так резко, что сержанта словно сдунуло от этого поворота:
Эй ты, чёртов молокосос, что это ты раскомандовался? Ведь не я на твоих чаевых, а ты на тех, что мне дают, живёшь. Забыл, кто тебе помогал сюда устраиваться? Так что иди в свой кабинет и помалкивай. А я уйду от вас. Давно опротивела мне ваша пьяная развратная свора. Сейчас дед выглядел богатырём. Он сжал кулак и подняв руку, погрозил отутюженному гладко хозяину: Мне можешь говорить что угодно я плюну и разотру, но внучку мою не тронь! и, повернувшись снова к Настеньке, он обнял её и успокаивающе добавил:
А ты не бойся, родная. Я хоть и стар уже, а эту гниль в один момент раскидаю. Даром что ли в разведке служил да за языками охотился? Кого-кого, а внучку у меня никто не обидит.
От вешалки донёсся голос Вадима:
Макарыч, пойди, помоги сержанту забрать девушку, а то её дед разошелся больно.
Сержант опять направился к Настеньке, откашливаясь для солидности. Макарыч что-то забормотал, выходя из-за стойки. Оскорблённый хозяин вечерних часов ресторана начал свою тираду в адрес Поликарпыча, и вдруг над всем этим раздался резкий, властный и жёсткий голос:
Прекратить безобразие! Отставить, сержант! Подойдите ко мне!
Каждый присутствовавший и даже появившиеся на шум некоторые посетители из зала почувствовали, что команды относятся ко всем и всеми должны исполняться. Все посмотрели в сторону входной двери. Человек в чёрном плаще, так и не надевший шляпу и не взявший зонт, протянул неторопливо идущему к нему сержанту раскрытое удостоверение, взглянув в которое издали, милиционер тут же сбился со своей ленивой походки, вытянулся столбиком, щёлкнул каблуками. Лицо его заострилось всё внимание в глаза большого начальства.
Прекратить безобразие! Отставить, сержант! Подойдите ко мне!
Каждый присутствовавший и даже появившиеся на шум некоторые посетители из зала почувствовали, что команды относятся ко всем и всеми должны исполняться. Все посмотрели в сторону входной двери. Человек в чёрном плаще, так и не надевший шляпу и не взявший зонт, протянул неторопливо идущему к нему сержанту раскрытое удостоверение, взглянув в которое издали, милиционер тут же сбился со своей ленивой походки, вытянулся столбиком, щёлкнул каблуками. Лицо его заострилось всё внимание в глаза большого начальства.
А начальство говорило:
Отставить протоколы. Учитесь разбираться в ситуации, если хотите служить людям, а не денежным мешкам. Идите к себе и думайте. За сегодня вам выговор.
Слушсь! только и проговорил застывший на месте сержант.
Вадим криво усмехнулся и снисходительно сказал:
Не тянись, сержант. Что это ещё за шишка на ровном месте объявилась? Да вы знаете кто я?
Человек в чёрном плаще внимательно посмотрел на Вадима и спокойно сказал:
Да, знаю. Вы, Вадим Демьянович, пока никто. Но мне известно кем был ваш отец. Вы, наверное, его имели в виду?
Да, чёрт вас возьми, его. И не был, а есть.
Нет, к вашему великому сожалению, не есть, а только был. Вы, Вадим Демьянович, всё за красивыми девушками охотитесь, что бы им жизнь портить, три дня домой не заглядывали, газет не читали, радио не слушали, телевизор не смотрели. А друзья ваши такие, что, если что и знают. то правду вам сказать боятся. А ведь отец ваш теперь только был тем, кем вы привыкли его видеть. Так что идите-ка вы домой. Сейчас самое время помочь ему справиться с переживаниями.
Настенька посмотрела на Вадима. Сказать, что он побледнел, было бы неправильно. Кровь отхлынула от лица, и оно стало серым. Его качнуло, словно хмель выпитого возвратился и ударил в голову.
Проводите его в мою машину, сказал человек в плаще. Пусть отвезут домой. Мы пройдёмся пешком.
Двое, стоявшие рядом, подхватили Вадима под локти. Тот пошёл молча, не сопротивляясь. Макарыч торопливо подал им их плащи и кожаное пальто Вадима. Они оделись и, ничего не говоря, ни на кого не глядя, втроём вышли.
Человек, столь странно разрядивший обстановку, подал руку Нас-тенькиному дедушке:
Извините за то, что произошло. К сожалению, так пока ещё бывает. И спасибо за внучку. Настоящая, хорошая девушка.
Ночное небо продолжало сочиться мелким дождём. Осенняя морось бывает длинной. Театр сатиры, кряхтя, поёживался, выплёскивая зрителей на мокрую улицу. Спектакль закончился, а жизнь продолжалась и все разбегались, расходились, разъезжались. У каждого свои заботы, а у дождя свои. Ему надо, что бы везде всё было к утру свежо и чисто.
МОСКВА 1 9 8 7 ГОДА
Добрый-добрый читатель, я очень рад, что ничто в мире не исчезает бесследно, и потому надеюсь, что мы ещё встретимся с Настенькой, и она нам расскажет, чем закончилась эта история с нею и дедушкой. Может быть, нам удастся узнать что-то и о Вадиме. Понятно, что пути у них разные.
Неожиданность, оказавшаяся спасительной для одних, казалась катастрофой другим, которые так и говорили, качая головой и закатывая к небу глаза: Ка-та-стро-фа-а!"
В самом деле, ну что делать тем, кто привык получать и тратить деньги, не считая их, кто называл купюры мусором лишь потому, что мог сорить ими, кто поступал в институты и университеты не по призванию, а в соответствии с престижем учебного заведения и не за знания, а за спасибо могущественным папам, мамам, тётям, дядям? Что же было делать им, не привыкшим зарабатывать хлеб трудом, когда появился Он, начавший почему-то ломать выстроенную за годы пирамиду?
Она эта пирамида вырастала постепенно на спинах людей, как горб, к которому привыкаешь и который даже не замечаешь, так как он появляется медленно и незаметно. Пирамида коррупционеров и взяточников росла из далёкого прошлого. Фундамент создавался веками и был почти раздавлен в семнадцатом году нынешнего столетия. По крайней мере, так казалось и народ было совсем разогнулся, да осколки оказались живучими. Они склеивались год за годом, обрастая мхом и плесенью, но росли и крепли, подпитываемые алчностью к сегодняшнему и дикой злобой к прошлому, разрушившему её основу.
Осколочная пирамида осваивалась в новых условиях, занимая всё более высокие ответственные вершины, пока не сформировалась окончательно, когда всем уже стало понятным, что правит теперь на самом деле не народ, а выросшая на его спине пирамида, которую скинуть-то стало почти невозможным делом, ибо все этажи пирамиды куплены, а кто и как платил неизвестно, хотя они есть, эти плательщики, и уж они-то готовы зубами грызть любого, кто попытается хоть пальцем тронуть могучую пирамиду их власти. А Он, очевидно, случайный остаток революционного прошлого, попавший к вершине власти, осмелился