Ты ещё не победил, проворил сын Чурилы, вырываясь от поддерживающих его рук и снова приближаясь к Василию. Знай, ты бы не ушёл отсюда на своих ногах, если бы на то была моя воля. Мои друзья легко бы разделались с вами. И всё же, мы хоть и из Людина конца, но не хуже ваших будем. Ты мне помог, знай же, что и мы можем быть благодарны и не будем нападать на тех, кого меньше, чем нас.
Что ж, отвечал ему Василий, мы тоже не будет на вас нападать толпой. А если ты считаешь наш спор не решённым, можем встретится в другой раз и закончить дело.
В ответ Потамий рассмеялся, обнажая красные от крови зубы.
Хватит с нас мордобоя, отвечал он, ведь я на самом деле ненавижу своего отца не меньше, чем ты. Чурила переломал мне ноги, поднимает руки на мою мать, которая в его доме третья жена. Когда-нибудь я отомщу ему. Если хочешь мне помочь, будь моим другом.
И Потамий протянул Василию руку. Сын Буслая пожал её, хоть и очень удивился такому жесту. Все ждали какого-то подвоха. Но никакого подвоха не последовало. Василий Буслаев и Потамий Хромой действительно с того дня стали друзьями. После этой встречи мальчишки из шутовского братства ликовали и даже, выполняя один из пунктов своей клятвы, напились вина, а иные и хмельной браги. Но Василий брагу не пил, как не пил он сильно крепких напитков, уважая только разбавленное мёдом вино. Таков был завет его отца: крепкие напитки это для черни, и хоть сын уже не был знатным человеком, но всё равно старался соблюдать наставления своего отца.
Зимой в кузнице Людоты было мало народу, но как наступила весна, снова валом повалили всадники для ковки лошадей. Так, Василий запомнил одного молодого голубоглазого скандинава с белыми волосами, из дружины Сигурда, по имени Хотен.
Ты ещё такой молодой, а уже кузнец? удивлялся викинг.
Я лишь его подмастерье, скромно отвечал Василий.
Ну, это ничего, а где сам кузнец?
Ушёл куда-то, по делам. Знал бы он, что у нас такой знатный гость, конечно, сам бы ему помог.
О, а ты меня знаешь? Да, я не просто прохожий. Не хочу в очереди стоять в Славенском конце, локтей не хватает, чтобы протолкнуться там, решил подковаться здесь. Справишься, подмастерье? Как звать-то тебя?
Справлюсь. А величают меня Василием.
А я Хотен сын Рунольфа. По просьбе вашего князя Вальдемара Сигурд отправляет меня с отрядом на усиление киевского войска. Так что подковы твои должны держаться на коне до самого Киева.
Боевой конь-тяжеловес стоял спокойно и послушно отдавал кузнецу одно копыто за другим. Василий гладил его по гриве и что-то нашёптывал, отчего животное фыркало и даже начинало к нему ласкаться.
Клянусь Одином, ты нравишься ему, произнёс Хотен, ты крепок телом, из тебя бы получился хороший варяг. Руки крепкие, мог бы стать хорошим гребцом, плавать по чужим странам, грабить чужие суда, захватывать власть и богатство, или ждать, пока тебя не отправит кто-нибудь в Валгаллу или не наймёт к себе в войско. А так, пропадёшь здесь понапрасну. Эх, помню, я в твои годы дышал только морским воздухом, вся одежда моя была пропитана морской солью. Сколько я повидал городов и стран, сколько самых разных людей, разных наречий, разных зверей. Наш мир велик, очень велик, и я брал от этого мира всё, чего мне хотелось.
Отчего же ты оставил своё ремесло?
Выражение лица Хотена несколько омрачилось при этом вопросе, и он заговорил совсем другим голосом.
Есть две вещи, которые могут погубить воина это долгий тяжёлый труд и женщины. Меня чуть не погубили они обе. Была у одного ярла дочь Вигдис. Молода и хороша собой. Стоило мне лишь немного узнать её, и я страстно захотел ей обладать. Тогда удача мне улыбалась, я был богат, и славен в бою. Вигдис же была обещана другому в мужья, и я это знал. И, тем не менее, выкрал её, и тем самым навлёк на себя беду. Правда, Вигдис быстро меня полюбила, да так сильно, что вместе со мной шла в бой. Она стала настоящей воительницей. Больше года мы проплавали вместе, и так уже привыкли к свободе, что всего перестали бояться. Тут-то нас и настиг её отец с её бывшим женихом. В том бою перебили очень многих моих друзей, с которыми я плавал, но самое ужасное то, что погибла Вигдис, пала от меча собственного жениха. Мне же сохранили жизнь, чтобы продать в рабство.
По мере того, как Хотен говорил, лицо его принимало всё более тоскливое выражение. Дела давно минувших лет теперь всегда вспоминались им с болью, но не вспоминать их было нельзя, поскольку и всё самое лучшее в его жизни, как ему сейчас казалось, произошло тогда.
По мере того, как Хотен говорил, лицо его принимало всё более тоскливое выражение. Дела давно минувших лет теперь всегда вспоминались им с болью, но не вспоминать их было нельзя, поскольку и всё самое лучшее в его жизни, как ему сейчас казалось, произошло тогда.
Я был таким же, как и ты, может, чуть постарше, продолжал викинг свой рассказ, я лишился всего, даже свободы, и теперь был вовлечён во вторую погибель мужчин тяжёлый труд. Больше года я провёл в таком унизительном положении, прежде, чем смог сбежать и наняться к моему старому знакомому Сигурду. Он знал о том, что со мной произошло, но не побоялся навлечь на себя ярость ярла и взял к себе. Сигурд тогда и сам был уже ярлом, и хёвдингом над свободными бондами. Я же не был бондом, своей земли и двора не имел, и потому был беднее всех и самым неудачливым. Если бы всё так продолжалось, я бы даже не знаю, кем бы был, но точно не тем, кем стал сейчас. А случилось с нами вот что. Ярл отец Вигдис прознал о том, что я сбежал и служу у Сигурда и потребовал меня к себе. Сигурд же ценил меня за воинскую отвагу и наотрез отказался меня выдавать. Тогда ярл Рауд отец Вигдис, обратился за помощью к знатному норвежскому конунгу, который пошёл на Сигурда войной. Сигурд же тогда обратился за помощью к вашему конунгу Владимиру, и тот поддержал Сигурда. В тяжёлом бою мы разбили норвежского конунга, а я отомстил за Вигдис, убив её жениха и ранив ярла Рауда. Так мы поселились в Гардаре, а именно в Новгороде. А теперь вот я богат и старшина над целым отрядом по поручению Сигурда. Сигурд потерял свои земли в Норвегии, но Владимир наделил его новыми землями и сделал своим ярлом. Вместе с вашим конунгом я брал Полоцк и Киев. Но что-то я уже заболтался. Как посмотрю, ты давно уже сделал свою работу. Держи.
И Хотен бросил Василию золотую монету, которую тот поймал на лету.
Реакция воина, похвалил его викинг, и Василий почувствовал, как невольно улыбка проступает у него на лице. Ему хотелось этой жизни, полной приключений, хотелось сражаться и искать удачу. Но всего этого он был лишён, и теперь не мог покинуть свою мать одну в Новгороде.
Вскоре отряд Хотена покинул город и отправился в сторону Киева, а викингов в посаде стало ещё меньше. Но зато появились другие гости жрецы новой, странной веры. Никто не знал, откуда они возникли, и трудно было определить, из какого они роду и племени. Но обосновались они в еврейской слободе Неревского конца и многих сплотили вокруг себя, стали обращать в свою веру. В числе прочих к ним присоединился и Никита Новоторжанин, вместе с собой в церковь он стал водить и сына Костю. Отец гордился своим сыном, который рос намного умнее него, хоть и был увлечён этими шутовскими затеями Васьки и Садка. Костя всегда выше ратного дела ценил образование. Любил книги и музыку. К сожалению, книг тогда можно было достать немного, и потому юный сын Никиты так жадно накинулся на новые книги, что привезли с собой жрецы новой веры. С интересом он стал узнавать всё больше про живого бога Христа, который жил в человеческом теле в далёкие времена и был распят на кресте, после чего воскрес. Его чудеса казались невероятными, а его смерть казалась высшей несправедливостью. Этот бог был не похож на Симаргла хотя бы тем, что в своей религии он был единственным, и хоть нарекал себя сыном Божьим, но вместе с тем и сам был богом, который каким-то причудливым образом был един со своим отцом. Тогда Костя представлял себе это иначе, и ему виделось сразу два бога в небесных чертогах, один из которых был хмурым старцем, а другой добрым юношей, защитником людей. И Христос мог дать защиту всем, в то время как Симаргл только смеялся над всеми и как бы даже специально подвергал тяжёлым испытаниям тех, кого любил, чтобы сделать их ещё сильнее. И некоторые его порождения и даже кровные сыновья не выдерживали испытаний и погибали.
Костя был физически намного слабее своих товарищей. Даже Садко, который никогда не слыл хорошим бойцом, казался крепче Новоторжанина. Длинные русые волосы и почти детское лицо без щетины и вовсе делали его похожим на девушку. И вот вскоре Костя с головой ушёл в христианство и не давал своим друзьям покоя, рассказывая про эту новую веру. Садко в ответ лишь смеялся над ним, как, впрочем, и над всем. Редко можно было понять, когда он шутит, а когда серьёзен. Василий же крепко призадумался.
Я бы почитал эту книгу, промолвил он.
Если хочешь, я могу попросить у отца.