Я ведь всё это знаю. Я только притворяюсь, что не знаю. Не может быть иначе, я знаю. Опять вспоминаю её. Может быть, я должен ехать к ней? Наверняка должен. Боль. Опять будет больно. Может быть, я наконец проснусь?
Как хочется спать. Это солнце заставляет слипаться мои ресницы. Никогда я не чувствовал себя более бессильным. Что я могу? Повернуть время? Изменить себя? Её? Всё, что она говорит, кажется мне неправдоподобным. Все чувства, о которых она сообщает, кажутся мне ненастоящими, её чувства. А мои чувства настоящие? Может быть я вообще не испытываю никаких чувств? Может быть, это всё только блики на воде? Или более осязаемо упавшие в воду, уже мёртвые листья. Они разлагаются, становятся чёрной водой, от них вода чернеет, приобретает свой характерный весенний цвет.
Ты будешь мне, в конце концов, отвечать или нет? Это я у тебя спрашиваю? Это я пытаю тебя, свою душу? Будешь говорить? Только от этого не легче. Всё как во сне. Хочешь убежать изо всех сил стараешься. Но какой-то неведомый режиссер включил предательский рапид. Хорошо ещё, если и для преследователя те же правила игры. Но он нагоняет ой, нагоняет! Бьёшь врага по лицу, а рука ватная словно у тебя и нет руки. Может, и нет никаких рук? Как у того парня, который стоит в переходе между станциями «Охотный ряд» и «Театральная»?
Говоришь. Но это какие-то вот такие же бессмысленные слова. И я вынужден признать, что мои слова ничуть не лучше. Они даже хуже. Ведь ты сильнее ты не любишь меня, а я тебя люблю.
Можно вычислить, когда это начало происходить. Но могло ли это не начаться? Есть большой соблазн наивно полагать, что чего-то могло не быть. Может быть, это от большого желания, чтобы чего-то не было? А как же жить? Может, мы хотим умереть? Не хотим мучиться?
Опять я чувствую себя последним глупцом. Сажусь в электричку. Еду. Кажется, я забыл купить билет. Нет, купил. Билет это тоже реальность.
Когда реальность ускользает из рук, помогают бумаги деньги, билеты, документы Я судорожно нащупываю паспорт у себя на груди, во внутреннем кармане плаща. Велик соблазн вынуть его и убедиться, моя ли там фотография. Но я не хочу расстраиваться вдруг не моя? Но всё же какой-то паспорт есть. Поехали. За окном начинает мелькать реальность.
Ты, может быть, не любишь меня. Но я тебя люблю. Добавляет ли это реальности? Если бы я мог хотя бы дотронуться до тебя, безнаказанно коснуться. Почему я тебя боюсь? Боюсь, что ты исчезнешь? Но тебя и так нет. Мне нечего терять. Разговаривать с тобой это всё равно, что разговаривать с эхом. Может я брежу веду разговор сам с собой? Но почему же, в током случае, я не могу ответить самому себе «да»? Хреновый из меня гермафродит!
Бегу, бегу, бегу Куда? За границу? Да нет никаких границ кончились все. Стёрли их ластиком. Включить телевизор и увидеть другие страны. Телевизор придумали, другие страны тоже придумали. Нет никаких других стран. Другие страны существуют только в моей голове. Я абсолютный идеалист, солипсист Может быть, ты тоже существуешь только у меня в голове? Но отчего же ты тогда болишь? Это голова болит. Всё понятно.
Понятно, и я почти счастлив. Я смотрю в окно. Главное вовремя себе всё объяснить. Вот было бы потеплее поднял бы стекло и высунул бы голову наружу, чтобы её там обдуло свежим ветром. Вероятность того, что реальность является реальностью совсем невелика. Вероятность того, что вообще существует какая-то вероятность
Я слабый, ничтожный, глупый, ещё раз глупый. Я ничего не могу, я исчезаю. Я неспособен победить, я не знаю пути к победе. Может быть, я даже его знаю, но не умею по нему идти. Нет у меня способности бесталанен я.
Хорошо, что рельсы не очень петляют. Хорошо, что я не держусь за руль мне бы наверняка захотелось повернуть вбок, потом ещё вбок. В конце концов я бы обязательно сверзнулся в кювет или бы врезался в дерево. Дерево жалко. Вот пожалел. Как всегда.
Я устаю от самого себя. Я хочу уснуть. Я закрываю глаза. Мне жалко того, что я уже не смотрю в окно. Мне жалко того, что за окном. Ко всему, что за окном, я способен испытывать сострадание. Значит, не так уж я и бесталанен
Сюжет
«Трагедия есть подражаниедействию важному и законченному»
Аристотель
Есть такие люди, которые только и делают, что выдумывают сюжеты, один глупее другого. Хороший сюжет выдумать трудно, почти невозможно, поэтому выдумывают плохие. Но публика непритязательна. В сущности всё, чего она хочет, это иллюзии времени, т.е. чтобы у неё создалось впечатление, что нечто происходит, именно нечто, а не что-то. Слишком ощутимая, слишком грубая реальность больно ранит воображение. Колыбельная должна быть пропета тихо.
Я хочу колыбельную! Почему мне никто не поёт колыбельную? Или это я вру, что хочу? То хочу, то не хочу. Вот сейчас хочу. И уже сплю. Уже сплю, значит не хочу. Пульсирующее желание. Неустойчивый дефект самый трудноустраняемый дефект в любой технике. Я техника на грани фантастики. Я мужчина на грани нервного срыва. Может быть, я вообще не мужчина? С чего я взял, что я мужчина?
Но вам нужен сюжет? Вот сейчас, сейчас Сейчас уже начнётся.
Война
«Но вдруг неожиданно воздух надулся
И вылетел в небо, горяч и горюч»
Д. Хармс
В соседней комнате взорвалась какая-то петарда. Но я тут же понял, что это не петарда, а шашка с ядовитым газом. Часть стены обвалилась, и в пролом начал вползать дым. Я взял тебя за руку, и мы побежали. Не помню, что я говорил тебе. Слова не были важны ты и так понимала меня. Нам нужно было спасаться. Здесь было слишком опасно, уже скоро можно было умереть.
Мы выбежали первыми. Я словно предчувствовал это наваждение. Люди за нами тянулись как-то медленно, как и преследующий их дым. Может быть, это уже сказывалось действие яда? Ты приотстала. Вероятно неторопливость всех остальных вызвала у тебя сомнения. Может быть, ты что-то забыла там?
И тут я узнал тебя. Ты не была моей женой. Ты была той, другой, от которой я терпел боль. Но это была ты, никакой другой не было. Я увидел твои пронзительные зелёные глаза, вернулся к тебе, схватил тебя за руку и потащил за собой.
Мы работали с тобой на каком-то совместном предприятии, или, может быть, это была американская база под Москвой. Теперь нас расстреливали, началась война, большая или маленькая. Пора было уносить ноги.
Мы не то, чтобы бежали очень скоро, но мы были первыми. Остальные участники «забега» как-то уж очень расслаблено растянулись по «беговой дорожке».
Я увидел в небе самолёт, он летел кого-то бомбить. Может быть, нас. Мы побежали быстрее. Ты, слава Богу, вышла из ступора и окончательно убедилась, что здесь нам оставаться очень нежелательно.
Асфальт был мокрым от росы. Поздний вечер, или очень раннее утро. Сумерки. Я не мог различить, какая сторона неба светлее. Слышался вой и дальние разрывы. Мы выбежали за ворота. На вахте не было никакой охраны. Их то ли убили, то ли они поддались всеобщей панике. Ворота были распахнуты, вернее, раздвинуты настежь.
Шоссе. Пусто. Сразу за шоссе лес. Ни одной попутной машины, вообще ничего. Да и куда нам с кем по пути? Мы бежали пока ни выбились из сил. Я конечно выбился первым. Я предложил свернуть в лес. В лесу было сухо, мы сели на травяные кочки под соснами. Я долго сглатывал липкую слюну. Ты молчала. Я боялся выпустить твою руку. Тебе, должно быть, было противно. Ты молчала.
Куда мы пойдём? спросил я.
То же самое с тем же самым успехом могла бы спросить у меня и ты.
А куда мы можем пойти? спросила ты.
То же самое с тем же успехом мог бы спросить и я.
Бежать в Сибирь? Лучше всего в Сибирь. Сибирь большая, там холодно. Немногие польстятся, нескоро польстятся. Может, оставят нас в покое?
Где мы будем жить? спросила ты.
Я не знал, что ответить, наконец, пошутил:
Построим здесь шалаш и будем жить. Или нет, отойдём чуть подальше, совсем далеко, и построим там шалаш, и опять-таки будем жить.
Ты кивнула. Я бы тоже на твоём месте кивнул. Что ещё остаётся? Только жить в шалаше. Это самое лучшее. Только мил ли я тебе? Вот не знаю. Мил ли я самому себе? Самолёты вроде стихли. Может, выйдем на шоссе?
Может, будет ядерная война? спросила ты.
Да, может, будет ядерная война? спросил я.
Оба мы посмотрели на небо сквозь ажурные ветки. Светлело. Значит всё-таки утро.
А где мы находимся? спросил я.
Ты удивлённо посмотрела на меня.
Вероятно, в лесу, ответила ты.
Я кивнул.
Будем выбираться, сказал я.
Ты кивнула.
Есть хочется, -сказал я.
Ты кивнула.
Мы уже на шоссе. Мы поймали машину. Какую-то легковушку не первой свежести, фиолетовую. Денег у меня нет, а впрочем, есть. Но не так много. Мы доехали до Москвы. В Москве не было войны. Мы расплатились с шофёром и сели в метро.
К тебе? спросила ты.
Ко мне? спросил я.
Бегство
«Великие полководцы, превозносившие твоё имя и славу, будут думать, что лишь из страха ты покинул поле боя»
Бхагавад-Гита
Тут приходится разбираться, где я нахожусь. Я прихожу к себе домой и обнаруживаю там тебя. Не только тебя, но и ещё двух мужчин. Эти мужчины мне не нравятся, они ко мне очень плохо относятся. Наверно, это какие-то бандиты или правительственные чиновники, или ещё какая-нибудь сволочь Какое отношение к ним имеешь ты?