известных нам адмиралов,
выстроивших великую стену,
которая и кирпичика не теряла,
стену между правителем и его народом.
ведь для кругов на воде требуются воды,
для землетрясения требуется земля.
хонг хи, если ты исчезнешь,
кого презирать нам кроме тебя?
адмирал хонг хи заболел душой.
хоть казалось воробушек,
ну какая же там душа?
только снится ему
как под вязьмой, как под ольшой
поезд десятичасовой
увозит богородицу и младенца.
адмирал хонг хи разжимает ладонь,
и оттуда, как гусеницы из листьев,
вываливается сердце.
адмирал хонг хи, там, в снегах, у тёмной оки,
на станции курит «приму» степан лукич,
творит ангелов из огарков свеч.
он и сам, как снег, побелел от времени,
почернел от сажи.
он не выпустит десятичасовой,
он костьми ляжет.
потому, что это божья земля,
божья земля и наша.
и душа у тебя болит оттого,
что это мы смастерили для тебя душу.
уходи, хонг хи, под цветущей грушей,
под цветущей вербой
больше не распнёшь ты ни одну деревню,
не развеешь по миру
голоса сынов наших.
нам не страшно!
тишина человеческого сына
боже, дай хоть на лавочке с тобой посидеть,
если нет тебя, если мы лишь клеть
птиц фарфоровых, не взлетевших.
выйдет мэри гулять на площадь,
потеряет свои башмачки.
не найдёт её иоаким,
не найдёт анна.
тишина человеческого сына
нигде не слышна.
прятки
мы превращаемся, мы превращаемся
раз-два-три
в мамин блестящий шкаф,
в волшебную пыль дорогих витрин
в проспекты широкие городов нездешних,
в закаты неоново-черешневые.
и мы становимся, мы становимся
раз-два-три
людьми из дурацких программ
ничего внутри.
софиты так ярко горят,
взгляни-ка на мой наряд.
мы превращаемся, мы превращаемся
три-четыре-пять
в тех, в ком нас вовсе не отыскать,
озёра так наполняются сточной грязью,
так полумертвые птицы падают наземь.
и небо тяжелое, грузное.
это не наша страна такая грустная,
не время, неправильно выбранное,
не люди, что деньгами залатывают души выбоины,
что говорят с нами из телевизора
о банках, экстремизме, режиме безвизовом,
о честности.
смирной и ладаном раньше пахли вёсны все.
я иду искать.
ветер, ветер! и вот меня нет.
ветер, ветер. и вот тебя нет.
в миф тишины ушел аид
никто с ним не говорит.
а он все звонит,
надеется и звонит,
в спешке забыл,
что схоронил
всех.
мы рождаемся с этой оставленностью,
и она насовсем.
пять-шесть-семь
это только смерть, это только смерть
ею болеют все.
вот и ты погас.
святый боже, святый крепкий,
святый бессмертный
помилуй нас.
несовершенные и несильные
я пришла в твой сад,
наполненный запахом мёда и молока.
птицы здесь не поют,
но слышен издалека
мой голос.
он звучит как тогда,
на дискотеке в дк «колос»,
как тогда,
в панельных многоэтажках
вдали от дома.
человеку ведь нужно только его имя,
даже самое неказистое, непроизносимое,
даже самое растерянное, трепетное,
тревожное,
чтобы вишнями от дождя влажными,
чтобы тополями вечерне-белыми,
мы пробирались,
несовершенные и несильные,
чтобы произнести его, чтобы произнести его.