Порядка хочу.
При котором каждый знает, что будет съеден, когда настанет срок?
Дул плечами пожал. Харка продолжил.
И каждый младенец едва родившись рискует быть съеденным собственным отцом?
Да, это было, но мы живём. А без Хранителя может такое случится, что каждый возьмется за топор, и кровь польётся рекой может так статься, что в пещере не останется никого.
С чего бы это?
Всем нужна власть, оброненная Посвящённым.
Неужто? Не знал. И тебе нужна власть? Ты тоже возьмёшься за топор?
Только в том случае, если женщины будут побеждать.
Считаешь, что и они захотят править в пещере?
В первую очередь они.
Зачем?
Чтобы завести свои обычаи, унижающие мужчин. Так что, Харка, пока не поздно, верни людям веру в Буруншу.
И это говоришь мне ты мудрейший из мудрых!
Да, Харка, я. Кстати, ты можешь остаться Хранителем зачем тебе умирать, но обычаи обязан будешь соблюдать.
Очень мне жаль, стрелочник Дул, что мы не поняли друг друга. Я видел в тебе друга, а ты уходишь врагом.
Это ты уходишь, сея в пещере раздор и панику.
А я верю в благоразумие людей. Пусть льётся кровь, жаждущих власти, но с победителем придёт порядок люди начнут хоронить мертвецов и перестанут пожирать младенцев.
Вот как! Ну, что ж, пойду делать лук стрелы теперь самому пригодятся.
Ушёл Дул, оставив Харке смятение. Неужто он что-то не предусмотрел? Неужто правда то, что охотницы натянут луки, и рекой польётся в пещере кровь?
Обречённый думал, после его смерти люди поскорбят немного, изберут вождя и будут жить семейно, забыв прежние распри. Но власть, власть действительно лакомый кусок. Что она даёт человеку? Возможность работать не руками, а головой? Харка так думал, а теперь понял это возможность видеть согбенные спины соплеменников. Пожалуй, за власть иные охотники будут не против свару затеять и убивать.
Но всех опасней, конечно, женщины они организованы, вооружены, стрелы их бьют без промаха. Захотят ли они покориться мужчинам? Вот о чём Харка не подумал, свергая Буруншу. Ему казалось, что мужчины, побузив или миром, решат вопрос, кто править будет, какие порядки заведёт. Без Хранителя мужчины захотят иметь детей, а женщины в семьи вернуться ведь им природой суждено хранительницами быть домашних очагов.
Но стрелочник прав женщины, взбунтовавшись, могут перебить многих мужчин, а тех, кто останется, или юношей поставят на колени у своих ног. За время безумия в пещере и противостояния полов не мало, должно быть, зла скопилась в их алчущих любви сердцах. Вот о чём Харка не подумал!
Красота и нежность, материнская ласка это в семьях, под защитой мужчин. А женщины у власти это глупость, это роскошь (баловство, богатство, шик), это праздность и безделье, это безумие, в конце концов. Вот о чём Харка думал теперь.
Явился Бель к нему с подарком утку запеченную в глине принёс.
Поешь, Обречённый.
Харка кивнул, но к еде не притронулся.
У тебя есть любимая женщина, шкурных дел мастер?
Зачем одна? дубильщик чиркнул ребром ладони по горлу. Мне их во как хватает.
Дул говорит, в пещере будет смута женщины поднимутся на мужчин. Ты готов с ними драться?
Зачем? Мне и в землянке хорошо.
А зимой?
Зимой вернусь в пещеру.
Женщинам ступни лизать?
Да хоть бы и так. Впрочем, что они могут без нас? Жрать? Спать? На солнцепёке валяться? Даже не смогут рожать!
А убивать? Их стрелы не знают промаха.
Зачем им меня убивать?
Так значит, тебе без разницы, кто будет править в пещере?
Абсолютно. Моё дело шкуры дубить.
А не хотел бы ты иметь семью, нянчить детей, ласкать жену?
Дак кто же не хочет?
А если победившие женщины заставят тебя целый день работать, еды дадут ровно столько, чтобы ты не умер с голоду, а ночью ещё отдадут в чьи-то руки. Как тебе эта перспектива, мастер Бель?
Люди Падающей Воды
Анатолий Агарков
Не к добру людям исполнение их желаний
(Гераклит)© Анатолий Агарков, 2018
1
Давно это было.
Жил на свете бог Солнце, и была у него жена красавица Луна. Жили они дружно, но встречались редко и то лишь в самом начале дня. Были у каждого свои дела, но и семейные не забывали. Родила от Солнца Луна трёх детей двух сыновей-богатырей и красавицу дочку. Звали братьев Урал и Алтай, а сестру назвали Любовью.
Выросли детки из колыбели, стало им скучно на небесах. Видят родители делать нечего, пора выпускать птенцов из гнезда. Подарили им Землю самое прекрасное рук их творение.
В тенистых рощах здесь пели птицы, рыбы резвились в чистой воде, ветер шумел изумрудной листвою, и облака в голубом небосводе плыли, неспешно меняя формы. Стада многотучные в травах высоких брели к водопою, а на сапфировой глади озёр белые лебеди жизни учили дымчато-серых птенцов. Горы поросшие липой и клёнами вдаль уходили синими волнами. Реки меж ними текли небыстрые, скрывая на дне камни лучистые самоцветные яшму, берилл, аметист.
На излучине стояла гора, а в ней пещера была до того чистая и уютная, что небожителям приглянулась она. На белых стена играли здесь блики отражённых в реке лучей. Ветерок сюда заносил ароматы лесов и полей. Когда гроза грохотала в небе, а по земле бродил ураган, в пещере музыка звучала, как продолжение дивного сна.
Не знали дети Луны и Солнца забот и голода на Земле. Вокруг пещеры в густой траве спели ягоды, а за рекой в вечнозелёном лесу созревали сочные плоды. Им пчёлы мёд оставляли в сотах, белки для них собирали орехи, а грибы приносили ежи. Все животные их любили, в гости с подарками приходили, и с ними их малыши. День-деньской им песни пели соловьи и свиристели. А на заре, когда солнце, прощаясь с дневными заботами, спать уходило за моря, дети его, взявшись за руки, танцевали у костра. Танцевали и при луне, что с любовью смотрела на них с небосклона.
Долго так было.
Но была в горе и нора. В ней проживал отвратительный карлик кривоносый, горбатый, со всклоченной гривой и бородой. Был он угрюмым отшельником и питался дохлыми крысами, найденными под землёй. Сварливо ворчал на веселых соседей, кликая на них беду. Прятался, и они не знали, что помешали невесть кому. А звали соседа Бурунша, что значит рождённый во время бурана.
То ли буран помешал его матери, то ли другая случилось беда, но младенец родился со старческим телом седым, горбатым и бородатым. Нежной любви кормящей матери он не познал, как и вкуса материнского молока бросили новорожденного собакам, но сука выходила его, как щенка. Не бегал по стойбищу с мальчишками те лишь дразнили и били его. Был нелюдим и, когда встал на ноги, покинул племя, не ставшее ему родным. Поселился в горе в глубокой норе, душу согревал лишь самоцветами, что находил в реке.
А на досуге вылепил себя из глины и любовался, считая неотразимым.
Однажды увидел кривоногий карлик дочь Луны, купающуюся на заре. Краше всех самоцветов реки ему показалась девушка, вышедшая из воды. Гибкий стан, волнистые волосы и чистое, как луна, лицо. Ноги, как стройные тополя, руки, как упругие ветви ивы, пухлые губки маленького рта и смеющиеся глаза. На бронзовой коже в капельках воды сияли ещё не взошедшего солнца лучи.
Нет на свете прекрасней тебя, решил Буранша, и страсть воспылала в душе старика. В глубокой норе на ложе своём под покрывалом из крысиных шкур видел он сны (кошмарные сны!), как обладал Любовью. Он грезил, как нежной рукой девушка бороду ему расчешет, тонкие пальцы приласкают горб, и губы прижмутся к губам поцелуем.
Всё! Сил больше нет! Надо услышать признаний ответ.
Но ум изощрённый, не уповая на милость судьбы, к сердцу красавицы путь проторённый подсказал горбуну как найти. На камне, где девушка оставляла одежды свои, он положил изумруд зеленый самоцвет любви. Сам затаился в кусты.
Чёрной змеёй ночь скользнула с горы, звёзды растаяли в дымке тумана, вспыхнул алой зарёю восток из-под свода пещеры девушка вышла с улыбкой счастливой. К реке подошла, тронула воду босою ногой и, рассмеявшись, сняла сарафан. Тут на глаза ей попал изумруд. Девушка в руку взяла самоцвет, долго вертела, а солнца-то нет, чтоб насладиться лучами кристалла. В воду вбежала и долго плескалась, радуясь, что так счастливо начался день.