ТАЙНА КАРКАССОНА.
Начался 13 век. В Иль-де-Франц, наследственном владении Капетингов, в городе Париже правил Филипп II Август. Именно этому государю предстояло присоединить к королевству Французскому немало земель.
Благодаря браку с Изабеллой Геннегауской он получил в приданое провинции Артуа и Фландрию.
Потом этот король присоединил к короне Амьенское графство и Вермандуа.
Когда Филипп II Август выиграл сражения у англичан и императора Оттона IV, это позволило ему присоединить все английские владения, расположенные севернее реки Луары. Дипломатия и меч склоняли перед государем один феод за другим. Владения Плантагенетов таяли, Франция росла, как славное дитя в колыбели.
По неширокой улице предместья провинциального городка Нарбонны бежал простолюдин. Это был толстый малый, одетый в грубую куртку и заплатанные штаны. Он бежал по мостовой, раскинув руки. Волосы его в ужасе стояли дыбом, а лицо перекосилось в жуткой гримасе.
Крысиный король! кричал бедняга так, что неустрашимое сердце и то дрогнуло бы. Крысиный король! Погибла бедная душа.
С разбега он упал на обочину, прямо в пыль. Люди выбегали из домов. Окружили его. Двое мужчин склонились, помогая ему встать.
Я видел его. Пропала моя душа, вот что я скажу вам, плакал толстяк. Крысиный король в погребе де Лузиньянов. Горе мне, несчастному.
Матерь Божья! Крысиный король! Христиане! Последнее чудовище видели в тот год, когда в город пришли чума!
Именно! Ее принес крысиный король по наущению местной колдуньи.
Это доказательство. И такое. Которое отправит на костер и не такого сеньора, спаси нас господи!
Вот именно, крысиный король. Я, понимаете, отправился за вином для графа, дай, думаю, загляну в тот угол, давно там крысиное гнездо хотел забить. Матерь божья, спаси мою душу а там многоголовый, и пищит всеми головами. Гляньте, меня до сих пор в холод бросает.
Сжечь весь замок с его колдовством.
Перепуганного работника повели в трактир и стали наперебой угощать вином, не забывая и самим отведать. Трактирщик не успевал подавать кувшины.
А старик де Лузиньян обернулся вороном, лопни мои глаза.
Клянусь телом господнем, эта девка, его внучка, волчицей по лесу рыщет, как мать ее, покойница. Я от страха даже обделался, когда встретил ее в лесу.
Помните историю, когда покойная графиня до смерти уморила старого мельника, когда перекидывалась лисицей.
Не лисицей, дурень Конгар, а рыжей волчицей.
Не рыжей волчицей, а черной кошкой.
А бабка иха все в дымоходы совой заглядывала, младенцев высматривала.
Верное доказательство христиане, теперь у нас верное доказательство.
Зачем нужно доказывать, что колдун это колдун. Колдуна нужно жечь.
Все обернулись на эти слова. Человек в черных рыцарских доспехах и с мечем на перевязи поднимался из-за стола в темном дальнем углу.
Верьте мне, добрые католики. И вот вам подтверждение моей правоты, человек рывком сорвал с головы шлем, к которому, вопреки обычаю того времени, были приделаны пластины, скрывающие лоб, нос и щеки необычного рыцаря.
Люди охнули разом. Вместо лица у рыцаря была тусклая маска из бледной безжизненной кожи с коричневыми пятнами.
Это ожег?
Нет, колдовство. Де Лузиньян брызнул в меня чистейшей водой из своего сосуда и вот что получилось.
Сжечь колдуна, сжечь! В аббатство его на святой суд.
Старый граф и его внучка, единственные представители когда-то многочисленного семейства де Лузиньянов, сидели в комнате. Внучка, устроившись у ног деда на скамеечке, читала вслух книгу. Желтые древние страницы освещал колеблющийся огонь камина, пока не озарил все кровавым багровым пламенем.
Ой, вскрикнула девушка, захлопывая книгу, словно прочла в ней свою судьбу. Дедушка!
И тут оба услышали шум под окнами.
Толпа черни собралась под башней.
Сеньора де Лузиньяна на суд! кричали простолюдины.
На суд проклятого колдуна!
Черный рыцарь стоял в стороне с мрачно опущенными на лицо черными металлическими пластинами и только глаза его сверкали в узких прорезях. Этот волчий блеск говорил красноречивее всех слов.
И вот в бойнице появился старик граф.
И кто же меня здесь хочет судить? высокомерно спросил он. Уж е мои ли холопы?
Святая Церковь!
Божий суд!
Всевышний! И святая церковь, заступница христиан!
Пусть дождется Страшного суда! крикнул граф на это.
И толпа замерла от ужаса.
Колдун! тогда закричал черный рыцарь. Ты еще смеешь богохульствовать? Сжечь его!
На костер его! Он накликал беду на мой дом!
И мой конь захромал, когда граф проезжал мимо.
Мой последний ребенок помер, как только проклятый колдун посмотрел на него!
Сжечь колдуна!
На костер!
Сжечь!
С дьяволом сговаривается, да христианские души гробит!
На костер его!
Поздно было поднимать разводной мост, да и не справиться с тяжелым рычагом старику. Чернь, разогретая вином и страхами, двинулась к воротам замка и высадила их. И не было уже слов, способных вразумить людей. Старый граф снял со стены меч и спустился вниз по лестнице.
И чернь устрашилась блеском благородного клинка. Но тут вперед вышел черный рыцарь и чуть приподнял металлические пластины, скрывающие лицо.
Де Лузиньян, узнаешь ли ты свою смерть? глухо проговорил он.
Царица небесная. Кервер? вскричал старик.
Готовься!
Черный рыцарь поднял меч и бросился вперед. Старик отступал под натиском его ударов. Он оборонялся, пока не упал на камни, ослабев от ран. И тогда он воскликнул:
Кервер, пощади невинную девочку и тебе воздастся. Она твоя дочь!
Лжешь колдун! черный рыцарь в ярости вонзал меч в грудь поверженного врага.
Я убит! выдохнул тот, обмякая. Всевышний, сжалься над бедным дитем!
О, дедушка, милый!
Юная де Лузиньян выбежала из своей комнаты, в окно которой наблюдала за боем. Плача, бедная девушка бросилась на грудь старика, поддерживая его своими слабыми руками. Старый граф посмотрел на нее с такой жалостью, словно это она умирала от ран на холодных камнях, хотел что-то сказать, но кровь пошла у него из горла, и старик мертвым упал на каменные ступени родного дома, а девушка забилась в рыдании на его теле.
Черный рыцарь молча отступил, вглядываясь в ту, которую назвали его дочерью. Лицо ее было скрыто на груди убитого, роскошные золотые волосы, редкие на юге, окутывали спину, но фигура в простом платье была тонка и гибка, а чистый голос так походил на голос ее матери.
Даже простолюдины в толпе смягчились, глядя на горе юной девушки, но не их жены.
Появившись неожиданно, они с ругательствами накинулись на несчастную, безжалостно толкая ее и дергая. Они вспомнили тут и опившихся коров, и ожиревших телят, и исчезнувшую в колодце воду, и кур, переставших нестись. А когда старуха вспомнила своего несчастного сына, умершего после того, как попробовал лекарство, данное ему покойной графиней, тут и мужчины зашумели.
Несчастная девушка подняла к окружавшим ее людям заплаканное лицо.
Злодеи, еле выговорила она. Чем мы провинились перед вами? Тем, что я и покойная матушка, мы давали вам травы и мази для больных. А бедный дедушка дарил вам саженцы для сада и семена для посевов, учил обрабатывать землю и делать вино так, что вы разбогатели! Чем еще мы виноваты? Тем, что мой дядя Андре пропал в лесу, охотясь за волками, напавшими на ваш скот? Этим что ли?
Она тоже ведьма и вся семья ее такая. Сейчас она призналась в этом.
Черный рыцарь вздрогнул и чуть отступил, беспокойно оглядываясь.
«Еще немного и всему конец, взбудоражено крутилось в его мозгу. В ней течет моя кровь Это еще не известно И в ней кровь де Лузиньянов. А она должна вылиться без остатка. Так я поклялся перед покровом Шатрской богоматери»
На суд ее! На костер ее! кричала чернь, хмелея от своей смелости.
Сжечь ее! закричал Черный рыцарь, поднимая кверху окровавленный меч и потрясая им.
Посреди площади стоял столб и его окружали вязанки хвороста, оставляя лишь узкий проход. В небольших бочонках были принесены сюда сера и фосфор. Люди вокруг ждали, когда привезут ведьму.
Ну да. Еще напоследок заколдовала добрейшего аббата Жака, когда тот молитвами хотел спасти ее. Бедняга, говорят, до сих пор не в себе.
Ведьма! Проклятая дьяволица!
Чуть в стороне от черни стояли горожане побогаче.
Эти де Лузиньяны выходцы из Тулузы, говорили они друг другу. Они настоящие альбигойцы. Доподлинно известно, что сын старого графа участвовал в убийстве графа Раймунда, и его сожгли, как еретика, когда он попал в плен.
Одетые в дорогие одежды, они держались независимо, показывая всем своим видом, что сама колдунья не интересует их и при всем при том не могли отвести жадных взглядов от дороги.