У меня не возникло никаких проблем в претворении моего плана в жизнь. Мои родители с лёгкостью позволили провести мне неделю на свежем воздухе на природе. Собственность моего дяди оказалась в нескольких километрах от города, и мы уехали туда сразу же после обеда. В течение всего дня я была настолько любезна и доброжелательна, насколько это возможно, и мне показалось, что Кларисса смотрела меня с удовольствием. Моя маленькая кузина была тоже не равнодушна ко мне, а мой кузен был очень робок. Так как он был единственным молодым мужчиной, которого я могла посещать без подозрений, первым делом я подумала о том, что поначалу следовало поговорить обо всём именно с ним. Он мог бы меня утешить, разрешив вопрос со всеми моими загадками, которые мучили меня с тех пор, как я скрылась в день рождения отца в алькове спальни матери. Я была очень дружелюбна с кузеном и даже провоцировала его томными движениями и вздохами, недавно посмотренными и подслушанными мной, но он старательно избегал меня. Кузен был бледен и худ, у него были беспокойные и суетливые глаза, и было видно, что ему очень неприятно, когда я дотрагивалась до него во время разговора. Вскоре я поняла, что такое поведение более чем странно для юноши его возраста, учитывая, что всё молодые люди, которых я знала в обществе, уже обхаживали девушек. Итак, мы прибыли в имение моего дяди в восемь часов вечера. Несмотря на поздний час было ещё очень жарко. Утомлённые дорогой, мы поторопились подняться в свои комнаты, чтобы заняться своим туалетом, и куда нам принесли наш чай. Хотя с моей стороны было очень наивно предложить это но мой фокус удался, и я устроилась таким образом, чтобы спать в комнате гувернантки. Я объяснила, что мне страшно спать одной в чужом доме, и все нашли это моё желание вполне естественным, да и Кларисса, как мне показалось, была довольна произошедшим, поэтому я была убеждена, что остаток моего плана также будет осуществлён в соответствии с моими идеями. Однако мне не хотелось отправляться в постель, не поучаствовав в ещё одном приключении в тот же день, хотя сегодня я по прежнему не могу рассказывать о нём без горечи и отвращения. После чая мне захотелось утешить свою естественную потребность, и, поскольку, в туалетной комнате было две двери, одна рядом с другой, бок о бок, получилось так, что оба отхожих места были отделены друг от друга лишь только тонкой перегородкой, в которой были довольно широкие щели. Я уже собиралась выходить, когда услышала, как кто-то приближается к туалету, поэтому затихла, решив переждать.
Кто-то вошёл в кабинку рядом и запер дверь. Я не хотела выходить прежде, чем мой сосед удалится. Из любопытства и без всякой задней мысли я посмотрела в щель в перегородке и увидела моего кузена. Он занимался чем-то таким, во что я не могла поверить Кузен сидел с вытянутыми ногами и спущенными штанами и пытался разбудить свою летаргию с большим огнём и воодушевлением, тиская себя руками между ног, и я заметила, что эта операция вскоре привела к превосходному результату. Так же, как моё тело не могло сравниться с телом моей матери, так и тело моего кузена не могло даже близко походить на тело моего отца, а его орган между ног, после того, как он поднялся вверх, был не такой длинный и более тонкий, чем у отца, да и головка его не так явно походила на хороший лесной гриб, на боровик. Скорее это был нераскрывшийся сморчок, как те, что горничная иногда приносила с рынка. Но кузен усердно трудился над ним своими руками, с завидным постоянством и рвением обхаживая свой грибок, и вскоре его глаза, холодные поначалу, понемногу ожили. Я увидела, как он задрожал, как будто неожиданно замёрз, как сжал свои губы и, внезапно, результат стольких усилий появился перед моими глазами пока ещё загадочный для меня результат. Его сморчок выстрелил какой-то белой жидкостью и забрызгал ею стены и пол кабинки. Я посмотрела на плоды жизнедеятельности кузена на полу, чтобы убедиться, что именно эту цель преследовала его рука, теперь неподвижная и усталая, висящая верёвкой вдоль тела. Этот спектакль объяснял мне много вещей, особенно из тех, что мои родители говорили друг другу, и показал, что именно Кларисса заменила каким-то искусственным предметом. И всё это в тот момент мне показалось чрезмерно противным, гадким. Справедливости ради стоит всё-таки заметить, что в течении этого спектакля растущая нервозность смешивалась у меня с любопытством и даже некоторым возбуждением. Но теперь, видя прострацию и уныние этого молодого человека, его тайный грех вызывал во мне лишь отвращение. Его глаза были устремлены в одну точку, казалось, он находился на пороге смерти. Мои родители, отец и мать, были прекрасны, когда они кричали друг другу: «Я тебя люблю», а тут же было совсем другое. Кузен, напротив, был сейчас некрасив, смешон, казался иссушенной фигой со своей фальшивой страстью. Я очень хорошо понимала то, что делала Кларисса, так как девушка всегда лишь вынужденно тайно предаётся своим чувствам и наслаждению и, впрочем, она это делала с энтузиазмом, живостью и страстью, в отличие от моего кузена, который, напротив, предавался этому занятию машинально, без поэзии, уставший и скучный, как животное. Что могло толкнуть крепкого и здорового молодого человека к тому, чтобы предаваться страсти, как отверженному бедняку, в то время как его окружает такое количество женщин и девушек, которые могли удовлетворить его страсть намного легче и красивее?
Я чувствовала себя так, как будто меня лично оскорбили, лишили чего-то в моей жизни. Если бы мой кузен с просьбой помочь ему ублажить его тело обратился ко мне, я ему вероятно, не отказала и сделала бы всё то, что моя мать сделала накануне моему отцу то, что его непременно бы восхитило и удовлетворило.
И всё равно, я не зря провела время в кабинке туалета, поскольку узнала много новых вещей, которые помогли мне проанализировать всё то, что мне было уже известно раньше, и я сделала правильные выводы. Мне оставалось только спровоцировать на откровения Клариссу, дабы стать полностью просвещённой в этих деликатных вопросах. Я хотела абсолютно точно знать, почему мои родители от меня столь тщательно скрывали эти вещи, я хотела узнать то, о чём, как я понимала, их было опасно спрашивать, то, что было запрещено, и хотела сама попробовать, испытать этот взрыв сладострастия, осколки которого мне удалось увидеть.
Вечерело. Надвигалась страшная буря. В десять часов раздался первый раскат грома, и мы все пошли укладываться спать. Моя маленькая кузина легла спать в комнате своих родителей, поэтому я осталась одна наедине с Клариссой и сразу же притворилась спящей, хотя сама сквозь полуприкрытые веки очень внимательно наблюдала за всем тем, что она делала. Кларисса заперла дверь в спальню, открыла свою сумку и положила всё её содержимое в шкаф, тщательно скрыв под кипой белья столь знакомый мне удивительный футляр, так же как и книгу, за чтением которой я её видела раньше, и я тотчас же решила воспользоваться моим пребыванием за городом, чтобы поближе ознакомиться с этими объектами и тщательно их изучить, после чего Кларисса просто вынуждена будет мне во всём признаться, сама рассказать о своих тайных радостях, добровольно, без принуждения и угроз. Я горда собой, чувствуя, что моя хитрость её удивит, убедит и вынудит раскрыть подробности её тайной страсти без всяких увёрток. Моё любопытство росло, и не знаю почему, я испытывала от происходящего какое-то особенное удовольствие.
Буря взорвалась. Раскаты грома непрерывно следовали друг за другом, и я сделала вид, что очень испугалась. При первой же вспышке молнии я выпрыгнула из своей кровати, прибежала в постель Клариссы, и прижавшись к ней, стала дрожать всем телом, как будто бы от страха. Я умоляла её обнять меня, говоря ей, что моя мать всегда так делала, когда случалась буря. Кларисса не возражала и уложила меня в свою постель, обняла и стала ласкать наши тела переплелись в объятиях, и я прижималась к ней изо всех моих сил, страстно и нежно одновременно. При каждом всполохе молнии я ещё сильнее буквально вдавливалась в её тело, Кларисса же обнимала меня скорее машинально, с добротой, но не так, как того желала я, ведь мне уже было к тому времени известно, как действовать в такой ситуации, чтобы добиться большего.
Жар тела Клариссы проникал в меня и разливался во мне необыкновенным образом. Я скрывала моё лицо между её твёрдых и нежных, как персики, грудей. Неведомая мне доселе дрожь пробегала вдоль моих членов, однако я по прежнему не осмеливалась дотронуться до того, чего так желала. Я была готова ко всему, но мне самой не хватало мужества проявить инициативу. Внезапно я почувствовала боль, которая стала нарастать у меня внизу живота. Я не знала, что это могло быть, и застонала. Кларисса стала меня ощупывать, не понимая, что произошло, и я направила её руку вниз моего живота, показывая место, где я испытывала болезненные ощущения. Я заверила Клариссу, что боль уменьшается, когда я чувствую там жар её руки, и что она полностью исчезнет, когда она мне разотрёт и погладит это место. Хотела бы вам сказать чистосердечно, что Кларисса не могла не догадаться о моих намерениях. Прикосновения её рук были, впрочем, довольно механическими и вялыми, она в них не вкладывала никаких чувств, я же продолжала обнимать Клариссу, сжимала её плечи, мои руки заключали в тюрьму её бюст, и понемногу я почувствовала, что другие чувства стали захватывать Клариссу.
И вот уже её рука стала ласкать меня с нежностью, но по прежнему немного застенчиво, хотя даже такими ласками я достигла поставленной мной цели. Кларисса шла к ней с некоторым колебанием, она была такая же робкая, как и я, но мне даже эти боязливые ласки, между тем, причиняли несказанное удовольствие. Я чувствовала, что желания Клариссы начинают пробуждаться, но воздержалась от того, чтобы признаваться ей, что её ласки возбуждают меня и приносят мне временное облегчение от моей боли. И, в действительности, это было ощущение, которое знакомо любому человеку, познавшему руку другой персоны на вашем теле в самых его интимных местах!