Кроме того многие годы позволено было раз в неделю собирать литературное объединение в Доме Журналистов на территории комплекса «Старый Сургут». Когда необходимым оказалось доработать до пенсии, статус члена СП помог мне найти поддержку в администрации «Сургутнефтегаза» в лице заместителя управляющего по кадрам В. В. Кононова.
Наконец, выйдя на пенсию, пользуюсь помощью окружной думы. Администрация города помогла организовать 50-летний и 55-летний юбилеи. Кажется, ничего не забыл.
Жаловаться, как видите не на что. Гордиться тоже особенно нечем. По правде говоря, материальные запросы волновали меня меньше всего. Живу как все, ну и ладно. Лишь бы свободно заниматься творчеством, вести литературное общение с себе подобными, учиться у кого-то, а кого-то и наставить на путь истинный. Рано или поздно художественное творчество, если оно находится на высоком уровне, будет всё-таки востребовано, не вакууме живём, будет и на нашей улице праздник, думал я. Тем более подобные настроения подогревало развитие интернета, которое позволило, вроде бы, обратиться к читателю напрямую, минуя библиотеки и книжные магазины.
Для прямого выхода на читателя была создана страница «Сотворение мира», поддерживаю «Литобуч», «Северный огонек», «Фломастеры», пишу в «Литсовет», «Стихи.ру», «Проза.ру», много лет веду литературное редактирование страницы «Поэзия земли Югорской».
В нашей писательской организации пока подобной интернет-активности не наблюдается. Но разве это реальный инструмент увеличении числа читателей? Что значат несколько тысяч читателей из которых только десятки являются постоянными? По сравнению с возможной русской и русскоязычной читательской аудиторией капля в море.
Впрочем, что это я всё о себе да о себе. В подобной ситуации находятся тысячи русских и русскоязычных писателей. Я полагаю, что в бывших союзных республиках, которые стали ныне ближним зарубежьем, дела писателей идут ещё хуже.
Нет, мне не приходилось сталкиваться с душещипательными трагедиями, историями неожиданных падений, даже самоубийц среди знакомых писателей нет, но десятилетиями приходится наблюдать практически нулевой рост творческих достижений. Ни громких имён, ни звучных названий, ни экранизаций, ни популярных песен. Без читателя писатель мертв.
Хорошо еще, что местная общественность порой составляет замену широкой аудитории. Принимают авторов библиотеки, школы, некоторые учреждения. Изредка даже по местному телевидению проходит информация об «интересном человеке». Можно ли это назвать полноценным литературным процессом, как это было принято при социализме, я не знаю. Скорее всё это напоминает обычную художественную самодеятельность.
Причём, нет никаких надежд на какое-либо улучшение или изменение ситуации в пользу писателя. Капитализм враждебен поэзии не потому, что так сказали классики марксизма-ленинизма. Посудите сами, оглянувшись вокруг: разве есть интерес у богатых людей выбрасывать деньги на ветер? Ветер враг того, кто держит бумажные деньги в руках. Нужда поэта в материальном обеспечении его нематериального дара пугает обывателя страшней урагана. Поэты? Уж лучше как-нибудь, но без них.
Интернет, открывший якобы неограниченную свободу слова делает богатыми провайдеров, даёт работу программистам, системным администраторам, менеджерам по продаже компьютеров. Но ни одному поэту, насколько мне известно, он пока не дал ни рубля.
Можно, конечно, помечтать о том времени, когда провайдеры спохватятся: падает выручка из-за растущего отказа пользователей от интернетовской прозы, надо стимулировать писателей, чтобы враз повысили уровень мастерства. Но такой поворот надо воспринимать со здоровой долей иронии.
Лучше мечтать об изменении общественно-исторических условий вообще. Возможно именно русским писателям суждено быть востребованными в условиях грядущего мирового социализма. Ну, не погибнуть же человечеству оттого, что кто-то не хочет расстаться с сундуком, а то и подвалом золота! Кризис капитализма неуклонно продолжает раскрывать на это глаза миллионам. А рецессия ползёт и ползёт. Не дожить нам до нового расцвета капитализма! Ирония истории в том, что Великая Октябрьская социалистическая революция, несмотря на свою выявленную перестройкой и реформами ничтожность, будет еще более великой, с самой огромной буквы «В»!
Лично я в этом убеждён капитально, с помощью батюшки-капитализма, который на моих глазах вытворяет такое, что всю мою жизнь и в кошмарном сне не могло присниться.
Лично я в этом убеждён капитально, с помощью батюшки-капитализма, который на моих глазах вытворяет такое, что всю мою жизнь и в кошмарном сне не могло присниться.
В память о писателе (о Н. П. Смирнове)
Я познакомился с Николаем Павловичем Смирновым в начале 90-х годов. Мой литературный учитель Андрей Тарханов отрекомендовал его мне как известного публициста, обладающего неутомимой энергией. Поскольку речь шла о литературной деятельности, о замысле создания писательской организации, все эти качества были как нельзя кстати.
При личной встрече Николай Павлович произвёл впечатление личности пытливой, но деликатной. Он не походил на шустрого и въедливого журналиста, хотя и окончил в свое время факультет журналистики Уральского государственного университета. Внешность у него была простая и свойская, помнится его худощавая фигура в мягком пиджаке, подчёркивающим изрядную сутулость, вечная «Беломорина» и привычка слегка задумываться после получения ответа на какой-то вопрос.
Лицо у него было обычное, правильное, с крупным носом и небольшими внимательными глазами, аккуратно подстриженные усики вовсе не придавали ему вида сердцееда. Вообще, к женскому полу он, казалось, был равнодушен. Не беспокоила его и литературная слава.
Николай Павлович покорял преданностью профессиональной литературной деятельности. В то время как большинство писателей вынуждены были проститься с надеждой жить на доходы от литературного заработка, начали писать «в стол», и горевали, ожидая помощи от Союза писателей, он продолжал писать и публиковаться.
Не очень счастливый в семейной жизни, он в то время разъехался с женой: она с детьми обосновалась в Тюмени, а он в Нижневартовске. Правда, «зелёного змия» в этом винить нельзя, так как Николай Павлович был трезвенником. Курил он много, предпочитая «Беломорканал» любому другому табаку.
Писатель охотно пользовался преимуществами в выбранном им стиле публицистики. Его публицистика легко находила сторонников среди управленцев высшего звена. Руководители понимали, что история так или иначе пишется людьми, и именно такой человек, кропотливо и спокойно творящий современную летопись, оказался перед ними.
Смирнов легко знакомился с директорами, начальниками, управляющими многочисленных производственных подразделений нефтяного Приобья, легко договаривался с ними о материальной помощи и даже выражал удивление, что мало кто из сибирских писателей следует его примеру.
Николай Павлович не однажды приезжал в Сургут и, позвонив, находил ночлег в моём доме. Как-то раз из Нижневартовска он приехал на своей автомашине. Машина была светлого цвета, отечественная, кажется, «Жигули».
Боже мой, что это был за водитель, такие чудаки, наверное, встречаются только среди поэтов! Во-первых ехал он предельно осторожно, такое ощущение, что сел за руль впервые и не знает ещё, что, собственно, делать, со всеми этими рычагами управления, рулевым колесом и как приводить их во взаимодействие. Во-вторых, удивление вызвал и занимающий половину салона предмет садового инвентаря, с которым он проехал весь многокилометровый путь. Это были огромные грабли с очень длинным черенком и металлической частью, заботливо укутанной в белую мешковину. Они лежали по диагонали, протянувшись от места рядом с водителем до места за ним.
Но все недостающие элементы надёжного водителя искупало невозмутимейшее спокойствие, которое, казалось, пронизывало Смирнова с головы до пят. Конечно, я не стал выспрашивать Николая Павловича о предназначении граблей в этой поездке. Мы доехали до городского рынка, поставили машину на стоянку и пешком отправились домой.
Наши отношения складывались не только как дружеские. Было время, когда мне пришлось писать внутреннюю рецензию на его книжку стихотворений для детей «Записки из Лукоморья». Тогда я работал редактором издательства «Северный дом». К сожалению, на мой взгляд, не все стихи, представленные в рукописи, были высокого уровня. В ответ на предложения по её изменению в издательство пришла возмущённая телеграмма. Рукопись он потребовал вернуть и напечатал её впоследствии в другом месте.
Потом гнев оскорблённого автора утих, и событие это никак не сказалось на нашем взаимном расположении друг к другу. Мы обменивались новыми книгами, переписывались и перезванивались. Только СМС-ки отправлять он так и не научился. Нечастые встречи (а встречались мы в основном на ежегодных писательских совещаниях в Ханты-Мансийске) искупались теплотой общения, взаимным интересом к публикациям и делам друг друга.