Люба замерла, в ней мгновенно поднялась ярость и, повернувшись лицом к хохочущему мужику, она швырнула прямо в его лицо клубникой и прошипела на азербайджанско-русском:
Втыкай своей сучке, гядаш паршивый, чтобы она у тебя что-нибудь отвертела.
Что случилось, Люба? спросил недоумевающий Кошкин, взяв её под руку.
Он не понимал, о чем речь, его удивило знание Любой азербайджанского и озадачила её ярость. Семён догадался, что эти двое действительно сказали что-то оскорбительное, и посмотрел на обидчиков решительно, как бы требуя объяснений.
А ничего не случилось, забирай свою шалаву и проваливай отсю закричал ему юнец.
Но не успел он договорить, как левая рука Кошкина уже схватила его за грудки. Опрокидывая с прилавка коробочки с апельсинами, яблоками, виноградом, Семён мгновенно выволок его к себе и резким ударом правой отправил лететь на три шага и ещё на пару шагов скользить-катиться по асфальту. Кошкина взвила наглая манера этого молокососа разговаривать таким тоном, да еще оскорблять обожаемую им девушку. В это время из-за прилавка выскочил старший напарник поверженного юнца и бросился на Кошкина с ножом. Семен схватил валяющийся деревянный ящик, подставил его под нож, и тот, с силой сломав боковую досочку, застрял в днище. Следующее мгновение: черноусое лицо, получившее сильный кошкинский удар в челюсть снизу, запрокинулось вправо-назад и, поднимая за собой туловище и выпустив из рук застрявший в ящике нож, улетело обратно через прилавок, чтобы с грохотом опуститься за ним.
Люба, придя в себя, схватила Семёна за руку:
Бежим!
Ни хрена, прошипел сквозь зубы не остывший ещё Кошкин и, увидев подбегающих двоих парней в милицейской форме, пошёл прямо на них, не выпуская из рук ящика с застрявшим в нем ножом.
Старший сержант Баилин, приняв от Кошкина заявление о покушении на убийство и записав его и Любы объяснение, повертел в руках нож со слоеной пластмассовой рукояткой и сказал:
Теперь слушайте ребята внимательно. Сейчас идите на корабль. Вас там, а может, ещё по дороге, найдет их мафиози, ну что-то вроде главы их местного землячества или клана, как хотите, человек в семьдесят. Давно его ребята не попадали в такие переделки. Те-то двое новенькие, ещё не поняли, что они в России, а не у себя дома, где им подобное хамство по отношению к русским сходит с рук. Так вот, будет он просить, чтобы вы забрали заявление соглашайтесь, только скажите, чтобы я сам к вам на баржу заехал.
Это, чтобы ты с них подороже взял? усмехнулся Кошкин.
Зря язвишь, ухмыльнулся в ответ Баилин, драку-то ты затеял. Я видел, и свидетели подтвердят, но могут подтвердить и твою интерпретацию, если я их об этом попрошу. Вот нож это серьёзная улика и большое преступление, поэтому их пахан уже наверняка здесь и ждет встречи со мной. Тебе очень нужно таскаться по следствиям и судам, да девчонку свою таскать? А он с ними сам по-свойски разберётся, и снова вся его контора будет вести себя тихо и мирно, уважать православный народ. Понятно?
Понятно, я подумаю, уже без усмешки сказал Кошкин и встал, встала и Люба. Семён взял её под руку.
Подожди, я вас выпущу через чёрный ход, встал из-за стола Баилин.
Они вышли прямо на улицу и не спеша пошли к порту.
Я не знал, что ты по ихнему понимаешь, прервал молчание Семён.
У меня мать азербайджанка, я родилась в Баку и в школе начинала учить их язык.
Вот как, а фамилия вроде армянская.
И армянский знаю.
Кошкин с восхищение посмотрел на неё. Он сам учил в школе немецкий и так его толком и не знал. Поэтому всякий человек, знающий больше одного не русского языка, был для него академиком.
А может, и ещё какие знаешь?
Английский, я же готовилась в университет, да понимаешь, нас четверо детей, я старшая, родителям очень трудно, поэтому я повар.
Семён нежно обнял её за плечи, ему вдруг захотелось разбиться, но чем-то помочь ей. Люба не отстранилась. Она только подняла на него свои чёрные насмешливые глаза и спросила:
А где ты научился так здорово драться?
А, до армии два года боксом занимался, а потом во флоте нас учили боевому самбо, с деланной скромностью ответил Семен.
Когда через три часа они подходили к барже, в левой руке у сияющей Любы был букетик астр, купленный Кошкиным, а правой, прижимаясь к нему, девушка держала Семена под руку. Он, ощущая своим предплечьем девичью грудь, был на седьмом небе. Они молчали, думая каждый о своём, но уже представляли себя только вместе друг с другом.
А может, и ещё какие знаешь?
Английский, я же готовилась в университет, да понимаешь, нас четверо детей, я старшая, родителям очень трудно, поэтому я повар.
Семён нежно обнял её за плечи, ему вдруг захотелось разбиться, но чем-то помочь ей. Люба не отстранилась. Она только подняла на него свои чёрные насмешливые глаза и спросила:
А где ты научился так здорово драться?
А, до армии два года боксом занимался, а потом во флоте нас учили боевому самбо, с деланной скромностью ответил Семен.
Когда через три часа они подходили к барже, в левой руке у сияющей Любы был букетик астр, купленный Кошкиным, а правой, прижимаясь к нему, девушка держала Семена под руку. Он, ощущая своим предплечьем девичью грудь, был на седьмом небе. Они молчали, думая каждый о своём, но уже представляли себя только вместе друг с другом.
Когда до баржи оставалось метров 300, их догнала невесть откуда вынырнувшая черная БМВ и, поравнявшись с ними с левой стороны, сбавила ход. В передней дверце опустилось стекло и, выглянувшая бритая голова спросила Любу:
Айгыз, сан азербайджансан (девушка, ты азербайджанка)?
Ёх, бакыям (нет, бакинка), ответила Люба.
Бу саним киши (это твой муж)?
Хари, мян ону арвад (да, я его жена).
О азербайджан дили билир (он понимает по-азербайджански)?
Ёх (нет).
Деян буюрун (подожди, пожалуйста), и водителю БМВ, Сахла (стой).
Они просят нас остановиться, сказала Люба Семёну, останавливаясь.
Семён, напрягшийся с самого начала разговора и готовый к немедленному отпору, не прерывал непонятного ему диалога, который пока вёлся вроде бы спокойно. Остановившись, он взял Любу за руку и прикрыл её левым плечом.
Из машины вышли четверо. Трое, как и этот бритый, здоровенный под два метра детина, были в черных футболках и серых пиджаках. Четвертый, в джинсовой куртке и с красной ссадиной под глазом, только-только начавшей синеть, был тот самый наглый юнец, презрительно ухмылявшийся сейчас, глядя на Кошкина и Любу. Его взяли, чтобы опознать их, и наглец думал, что сейчас им кранты.
Это твоя жена? спросил бритый Кошкина, кивнув на Любу, которая сжала ладонь своего матроса.
Да, уверенно соврал Семён и пожал в ответ ладонь подруги.
Что там, на базаре случилось?
Он оскорблял её, ответил Кошкин, кивнув на наглого юнца.
В следующую секунду мощный удар пудового кулачища смел с лица юнца ухмылку, он упал, а молодой кучерявый парень молча поднял его, приложил к разбитому, кровоточащему носу под сразу ставшими удивленно-виноватыми глазами, платок и запихнул его на заднее сиденье машины.
Больше он никого оскорблять не будет, а твою жену будет обходить за километр, продолжил бритый, и, вытирая платком кулак, добавил, что же касается того, который кинулся на тебя с ножом, то его больше в Астрахани не будет никогда, клянусь чем хочешь, только забери заявление из милиции, потом повернулся к водителю, пичаг вер бура (дай сюда нож).
Водитель достал из машины тот самый нож с наборной ручкой.
Отойдём в сторонку, бритый взял Кошкина под руку и отвел его к бамперу машины, возьми нож на память, это твой трофей. Забери заявление, и, когда что будет нужно, только спроси на базаре Газала, это я. Договорились? Сейчас, если хочешь, заплачу тысячу за обиду и отвезу туда, к Баилину, и обратно. Кошкин улыбнулся, вспомнив наставления старшего сержанта, и сказал:
Вот что, Газал, скажи Баилину, чтоб выбросил мое заявление, а если не поверит, то привези его сюда. Я буду вон на той барже. А денег ваших не надо, я честью жены не торгую.
Хорошо, Газал хлопнул Кошкина по плечу, ты мне, правда, нравишься наш человек.
Они сели в машину и, развернувшись, поехали в город, а Семён подошёл к Любе:
Ну, привет, «жена».
«Киши», и пояснила в ответ на недоуменный взгляд Кошкина, «муж» объелся груш.
Они засмеялись, и вдруг Кошкин обнял Любу, и они слились в коротком, но обжигающем поцелуе. Так они приняли сердцами слияние своих судеб в одну судьбу.
Вечером, за ужином в кают-компании Воропаев, который случайно видел с бака их разговор у БМВ, поинтересовался этим случаем. Пришлось им рассказать о своих приключениях на берегу. Люба обрисовала героическое поведение Семёна, его храбрость и силу. Матросы бурно реагировали на её рассказ, когда же она рассказала, как они прикинулись мужем и женой, всё, кличку «молодожёны» они себе обеспечили минимум до конца навигации, а Любу, матросы, до конца практики, звали исключительно «Кошкиной».