Огюстен заметил, что до боли сжимает набалдашник трости если бы Мишо не подчинился приказу в любой другой день Войны, Лануа был бы на стороне полковника Бореля. Если путь к победе лежит через твой труп, значит, так тому и быть. «Делай, что должен» Конечно, иногда приказ выглядел невозможным, и коммандан по себе помнил, как хотелось порой отправить штабных чистоплюев куда подальше с их кабинетными расчетами боевых потерь, но так или иначе, все это было для Франции, для Победы.
Вчерашний приказ Фоша не имел ни к Франции, ни к Победе никакого отношения, зато хорошо соотносился с удовлетворением раздутых амбиций и генеральскими медалями. Перемирие было подписано ранним утром, но в силу должно было вступить только в одиннадцать часов. Значит, до одиннадцати часов Война продолжалась, и Фош приказал наступать. Война, и без того уже ставшая символом бессмысленных жертв, в своей развязке напилась крови в последний раз.
Огюстен постарался отрешиться от эмоций и сосредоточиться на деле. «Рапорт необъективен это понятно хотя бы из того, как он составлен и какое место в нем уделено словам Мишо, в сравнении с описанием его действий. Итак, первое, что нужно сделать, это переговорить с полковником Борелем. После этого пообщаться с самим капитаном и допросить столько солдат второй роты, сколько возможно. Многовато работы для одного»
***
Они уже были на подъезде к Сент-Омеру, когда Лануа увидел похоронную бригаду, копавшую одинокую могилу на солдатском кладбище. Кладбище подходило по правой стороне почти вплотную к тому, что раньше было грунтовой дорогой, поэтому Огюстен смог разглядеть из-под покрывала рукав формы, в которую был одет труп.
Безю, остановите здесь, пожалуйста.
Так точно, господин коммандан.
Если Безю и удивился просьбе Лануа, виду он не подал. Огюстен начал выбираться из автомобиля и как только на левую ногу пришлось хоть немного веса его тела, коммандан пожалел, что не сделал все же укол морфина перед поездкой.
Я сейчас вернусь.
Так точно, господин коммандан. Мне пойти с вами?
Не надо.
На кладбище земля была более-менее ровной Огюстен заметил лишь две-три воронки. Он прочел несколько имен на крестах и понял, что кладбище преимущественно немецкое, хотя были на нем и французские могилы. «А чему ты удивляешься? Боши3 здесь почти три года сидели».
Огюстен дохромал до похоронной команды. Полковой священник увидел его еще, когда Лануа только выбрался из машины, поэтому, когда он подошел, солдаты уже стояли смирно. Коммандан обратил внимание, что все трое были из 701-го полка.
Вольно. Кто это?
Солдаты вернулись к работе, а священник ответил:
Пленный, господин коммандан. Умер этой ночью.
Как?
Священник замялся, а Огюстен успел заметить, как один из солдат бросил на него опасливый взгляд. Лануа повторил вопрос, добавив в голос стали:
Как?
Пытался бежать. Часовому пришлось застрелить его.
Понятно Позволите?
Огюстен, не дожидаясь ответа, резким движением сдернул с трупа покрывало, чуть не зашипев от боли. Его взгляду предстало тело совсем молодого парня. Лицо его было испачкано грязью, но не несло на себе гримасу боли или страданий коммандану даже почудилась на нем легкая улыбка. Лануа не увидел нигде следов от ранения. «Скорее всего, пуля не прошла»
Переверните его.
Один из солдат начал вылезать из могилы, но священник остановил его:
Не надо, Маню, я сам.
Он повернул труп боком. Неаккуратное кровавое пятно обозначало пулевое ранение посередине спины между лопаток, чуть ближе к левой части тела.
Задерите мундир и рубаху.
Священник понял, что именно хочет найти Огюстен и не стал задавать вопросов. На спине немца не было свежих синяков, кровоподтеков и ранений кроме смертельного, во всяком случае, насколько мог судить Лануа.
Положите его на спину и опять задерите мундир и рубаху.
На груди и животе тоже не было следов избиений и пыток. Огюстен кивнул священнику и тот немного расслабился.
Почему хороните без гроба?
Не хватает гробов, господин коммандан. Даже на своих не хватает
Понятно. Я постараюсь решить эту проблему.
Спасибо, господин коммандан.
Пока не за что. Отрежьте, пожалуйста, небольшой кусок ткани с рукава его формы, а то мне неудобно нагибаться.
Лануа подал священнику большие портняжные ножницы, которые всегда имел при себе.
Пока не за что. Отрежьте, пожалуйста, небольшой кусок ткани с рукава его формы, а то мне неудобно нагибаться.
Лануа подал священнику большие портняжные ножницы, которые всегда имел при себе.
Священник и солдаты застыли в изумлении.
Выполняйте.
Позволено ли?..
Не более чем хоронить без гроба. Я же не предлагаю вам осквернить его тело, мне просто нужен небольшой отрез ткани с формы.
Священник с большой неохотой взял из рук Огюстена ножницы и двумя резкими движениями отрезал неаккуратный треугольник. Аккуратность, впрочем, коммандана не интересовала. Он принял ткань и ножницы из рук священника.
Благодарю вас. С гробами постараюсь вопрос решить. Возвращайтесь к работе.
Есть, господин коммандан.
Отходя от могилы, Лануа прочитал про себя молитву за упокой души молодого немца. Огюстен спиной чувствовал взгляды солдат, но это его не беспокоило. Коммандан почти год не видел вблизи немецкую форму и не стал противиться приступу любопытства. Безю докуривал уже вторую папиросу, когда Лануа вернулся к машине.
Поехали, Безю.
Так точно, господин коммандан.
Когда автомобиль тронулся, Огюстен смог, наконец, внимательно всмотреться в кусок ткани. То, что он держал в руках, было настоящим текстильным недоразумением: небольшие волокна хлопка смешанные с каким-то непонятным материалом. Впервые такую ткань Лануа увидел в 1916-м, и это поставило его в тупик. Только через полгода Огюстен прочитал в одном из присланных Софи лионских журналов, что неопределимым материалом является крапива, точнее нежгучие волокна из стеблей этого растения.
Отрез, который коммандан держал в руках сейчас, по прочности значительно уступал тому, что Лануа видел раньше. Крашение тоже было произведено плохо краска слезала, если потереть о ткань ногтем. «Вот почему мы победили мы просто выжали из них все соки. Но даже в такой ситуации упорные боши ухитрялись раз за разом находить выход. Господи, убереги Францию от алчного желания забрать у бошей все, что у них еще осталось»
***
Штаб 701-го полка располагался в самом центра городка, в здании которое до Войны явно служило ратушей. Немного помятый часовой у дверей опешил, увидев свалившегося, как снег на голову, коммандана Жандармерии. Лануа смог быстро и почти безболезненно выбраться из Рено и направился к дверям. Уже с десяти шагов Огюстен почувствовал характерный запах. «Остается надеяться, что он хотя бы дорогу указать сможет» Усач одного с Лануа возраста смотрел на него мутным взглядом, но по струнке вытянулся.
Доброе утро, сержант. Где я могу найти полковника Бореля?
Доброе утро, господин коммандан Полковник сегодня не выезжал, поэтому должен быть в штабе.
Когда боец заговорил, винный дух стал еще явственнее, но Огюстен не собирался устраивать по этому поводу скандал он и сам вчера вечером выпил изрядную порцию вина и надеялся, что это не было слишком заметно по его почерку в первой части письма к Софи.
Как пройти к его кабинету?
Кабинету?..
Да, сержант, кабинету. Как пройти к кабинету полковника Бореля?
Похмельное тупоумие часового начинало раздражать Лануа.
Прошу прощения, господин коммандан, но я не знаю.
«Не срывайся! Он действительно может не знать Надо было зайти к доктору» Огюстен постарался чтобы в его голосе не было ноток раздражения, больших чем это необходимо:
В таком случае, у кого я могу это узнать?
Так это У господина квартирмейстера подполковника ДЭстьена господин коммандан.
Так. А где я могу найти господина подполковника?
Он тоже сегодня не выезжал вроде
В пропитанных алкоголем мозгах сержанта родилась мысль, что господин коммандан не удовлетворится таким ответом, поэтому он скороговоркой добавил:
Кабинет господина подполковника первый слева на первом этаже, господин коммандан.
Спасибо, сержант.
Лануа поспешил пройти внутрь. В полутьме первого этажа он потратил примерно минуту, чтобы успокоиться. «Надо было зайти к доктору»
К удаче Огюстена квартирмейстер был на месте и не только рассказал, как пройти к кабинету полковника, но и сам сопроводил Лануа. Полковник Борель тоже был на месте. Это был невысокий широкоплечий мужчина лет сорока пяти или пятидесяти. Говор и манеры выдавали в нем марсельца. Лануа сразу обратил внимание на то, что чисто штабным офицером Борель не был об этом говорил знак за ранение, Колониальная медаль с планками за Марокко, Дагомею и Чад, а также Крест кавалера Почетного легиона, которым просто так не награждали.