Пять зверских капель
Лечебник для бесстрашных
Александр Дорофеев
Одна девочка ничего на этом свете не боялась. А ведь известно большинство-то самых отважных детей, не говоря о взрослых, хоть самую малость, да побаиваются. К примеру, привидений. Медведей на липовой ноге. Вурдалаков, которые на могилах кость, ворча, грызут. Кое-кто, конечно, чихать хотел на всю эту чертовщину. Зато трепещет при виде мышей, пауков, грузовиков с бандитами или маленьких яблочных червячков.
Знавал я человека, отважного на девяносто, как говорится, девять процентов. Лишь один совсем завалящий процентик страшно боялся смотреть на себя в зеркало. Случайно глянет, и в обморок.
А нашей девочке решительно всё было нипочём. Родители её до поры, до времени радовались, любуясь на медали за доблесть и отвагу, на водах и в огне. Но когда девочка объявила, что в мужья возьмёт только Кощея Бессмертного с упряжкой Змеев Горынычей и дворцом из костей человечьих, родители кинулись к докторам.
Им сразу посчастливилось. Целитель и магистр Песадийо, известный под именем Аж-мороз-по-коже, осмотрел девочку.
Замечена нехватка чувств, сказал целитель, пошептавшись с магистром. Случай не из простых. Начнём по капле перед сном. Вот вам специальный лечебник флакон на полный курс! Хорошо если в комнате будут поскрипывать двери и половицы, трепетать огоньки свечей на сквозняке, а ветви деревьев царапать окна. Чудесно, если бабушка жалобно повоет в уголке. А мама погоняет папу веником по квартире. Всё это усилит действие лекарства. Немного личного участия, и девочка, уверены, пойдёт на поправку.
Иллюстратор Александр Дмитриевич Дорофеев
© Александр Дорофеев, 2018
© Александр Дмитриевич Дорофеев, иллюстрации, 2018
Дон Оррор, или магистр открывает флакон
Зимней ночью я оперировал картошку-синеглазку.
Стенала вьюга на дворе. Казалось, ноет и канючит «пу-у-у-с-с-с-ти-и-и!»
О, как тоскливо, одиноко в моём пристанище. Картошка всё не оживала. Я распахнул форточку.
Вздохнула вьюга и протянула руку. Чёрную, но бледную. Коснулась моего лица.
Гуляй, гуляй, вьюга! Чего ты хочешь? промолвил я, пытаясь затвориться. Не тут-то было. Лохматая тень выперла из беспокойной ночи. Сверкнули круглые глаза.
Пу-ссс-ти!
Я отшатнулся и упал, едва не растоптав картошку.
У-у-у-х-х-х, пронеслось по комнате.
Нет, то не вьюга, гулявшая, как прежде, за окном. Некто маленький и безобразный ввалился в дом. Свет померк, но я чувствовал он рядом.
Кто здесь?
И даже вьюга стихла, затаившись. Пока на ощупь, страшась прикосновений, я лампу разжигал, всё слышал за спиной возню, сопение да костяное щёлканье. Наверное, зубное.
И озарилась комната вот жуткое виденье! Зловещий карлик-горбунок! Кривой, как ятаган, носище. Оливковые грязные лохмотья. А пальцы-когти цепко ухватили синеглазку.
Патата? А нет ли фиников, сеньор? он хрипло буркнул, глядя исподлобья. Немного фиников для бедного скитальца.
Заворожённый, поднёс я горсть румяных фиников, уже пошедших было на поправку. Они и охнуть не успели. А карлик встряхнулся, приосанился, перебирая носом лохмотья на груди. Затем он повертел картошку так да эдак. Склонился к ней, прощупывая пульс.
Залечили, сеньор, залечили. Прививки бесполезны, и живо уколол картошку когтем где-то между глаз. Хотя надежда есть
Да кто вы такой?! Не сдержался я. Сожрать мои финики! Поучать магистра!
Дон Оррор, к вашим услугам.
И вдруг он растопырил крылья, как майский жук, будто приглашал к дружескому объятию.
Я остолбенел. Безрукий, но крылатый карлик!
Ужас! пискнула земельно-корнеплодным голоском моя картошка-синеглазка. Так звучит его имя на языке американских пататас, моих дальних предков, она подмигивала мне всем, чем только могла. Вглядитесь, это попугай!
Действительно, большая птица, клюв крюком, и оперенье. Нормальный говорящий попугай.
Увы, увы, вздохнул дон Оррор. Не так уж я нормален. Я стар, рассеян и забывчив. Всё путаю! Кто я такой, на самом деле, то ли карлик, то ли птица, то ли пустоголовая картошка-синеглазка, неблагодарная патата, которую вернул я к жизни. Пожалуй, триста лет скитаюсь в этом мире.