Расскажи еще, няня, об Александре Невском, просил в который раз мальчик, укладываясь вечером спать.
Вот ужо сказывала вчера. Лучше сегодня другую историю скажу.
И няня рассказывала о Стрелецком бунте, случившемся в государстве российском во времена, когда стал царем Петр, которого назвали позже Великим. Из стрельцов состояло тогда русское войско, и порешили они посадить вместо Петра другого царя, а вернее, царицу Софью. Самого же Петра, молоденького и еще несмышленого, задумали убить, для чего и бунт затеяли. А зная, что у Петра не так уж и много войска, поспешили собрать людей по всей матушке России и даже в свободолюбивых псковских землях.
Потому, сказывали, ехал сюда в Торопец стрелецкий посланник с письмом от самой царицы Софьи. Но провидение Божие было, видать, на стороне царя Петра. Ибо ночью, когда гонец переправлялся на лодке через озеро, поднялась большая волна и поглотила и лодку, и стрельца
Утром, когда матушка будила Модю, чтобы тот готовился к музыкальным занятиям, он, едва проснувшись, обхватывал ее за шею и кричал:
Матушка, мы сейчас с Александром Невским здесь, на нашем берегу, сразилися с тевтонцами, и мы
Это был сон, глупенький, смеялась матушка и строго выговаривала няне: Эти истории на ночь надобно пореже рассказывать. Модя очень впечатлителен.
После завтрака мальчик сам, без всякого принуждения отправлялся в залу и по нескольку часов не отходил от фортепиано.
Занятия эти так и остались бы просто любительскими, если б не произошло одно событие, которое в значительной степени повлияло на всю дальнейшую жизнь юного музыканта.
Концерт Джона Филда
К вечеру субботнего дня было объявлено соседям, что у Мусоргских снова затевается веселый праздник и что всех ждут на пирог с малиной да на чай со сливками и медом. Даже пасмурная погода с самого утра не помешала сбору гостей.
То и дело к парадной двери дома подъезжали запачканные в жидкой осенней грязи кареты, брички и иные повозки, из которых вылезали местные знатные дворяне с прислугой и чадами.
Как всегда, Юлия Ивановна играла на фортепиано. Затем гостей пригласили за стол. Разговоры за чаем затянулись. Но хозяйка прервала застолье и решительно пригласила всех вернуться в залу.
Когда публика расселась вновь, было приказано притушить часть свечей, отчего в гостиной воцарилась торжественная обстановка.
А сейчас небольшой сюрприз, объявила Юлия Ивановна.
Она села вместе со всеми в кресла. Наступила тишина.
В залу вошел Модя. Увидев так много гостей, он поначалу растерялся, но, почувствовав подбадривающий взгляд матушки, быстро овладел собой. Одет он был нарядно, на рукавах белой рубашки виднелись из-под сюртука, специально сшитого для сегодняшнего вечера, кружавчики, отчего кисти его рук казались еще более хрупкими и изящными.
Модя подошел к пианино. Открыл крышку, пододвинул поближе стул и сел. Еще несколько секунд тишины и зал огласился мелодичной музыкой.
Гости были поражены. Девятилетний мальчик играл большой фортепианный концерт Джона Филда. О Филде только и говорили как о непревзойденном виртуозе и великом мастере игры на клавишных инструментах.
Модя продолжал играть, и чем далее он играл, тем все уверенней и вдохновенней. Матушка следила за каждым его движением, она качала в такт головой, будто пытаясь помочь сыну в наиболее трудных местах. Щеки ее покрылись румянцем. Она волновалась как никто из присутствующих.
Петр Алексеевич сидел рядом. На лице его была нескрываемая гордость. Хоть он и знал о сюрпризе заранее, да и слышал не раз, как Модя играл концерт на занятиях, сейчас он искренне восхищался сыном, не посрамившим фамилии Мусоргских.
Отзвучали последние аккорды. Едва заметная пауза сменилась бурными овациями. Хлопали долго, поздравляли Модю, родителей, благодарили за сюрприз. Потом просили сыграть еще и еще.
К концу вечера Модя переиграл все, что умел, а кое-что и по нескольку раз. Под конец он так устал, что попросил у матушки разрешения уйти и тут же. Получив его, удалился под всеобщие аплодисменты.
Будет, будет из него толк, восторженно проговорил Петр Алексеевич после того, как проводили последнего гостя. Ты, голубушка, сделала, по-моему, просто что-то невозможное, фантастическое, сказал он, обращаясь к Юлии Ивановне.
Особенного ничего нет. Вон с Филаретом занимаюсь я столько же, а результата никакого. У Моденьки способности, а может быть, даже талант.
Будет, будет из него толк, восторженно проговорил Петр Алексеевич после того, как проводили последнего гостя. Ты, голубушка, сделала, по-моему, просто что-то невозможное, фантастическое, сказал он, обращаясь к Юлии Ивановне.
Особенного ничего нет. Вон с Филаретом занимаюсь я столько же, а результата никакого. У Моденьки способности, а может быть, даже талант.
Да-да, это ему пригодится на военной службе.
Все-таки на военной?
Я не представляю себе, чтобы мои дети, мои сыновья, избрали себе другую карьеру. Все мы, весь наш род, служили царю и Отечеству на военном поприще. Другого я им и не желаю.
Я не возражаю. Тем более что Моденька только и говорит о форме гвардейского офицера. Но и музыку бросать нельзя. А тут я ему более не помощница. Нужен хороший педагог, который бы развил и усовершенствовал его дарование.
Согласен. Нужен настоящий наставник. Но где же его взять у нас, в глуши? Придется нам ехать в столицу. Тем более что и Филарету скоро уже тринадцать, а значит, пора поступать в Школу гвардейских подпрапорщиков. Будем собираться в Петербург.
Следующим летом все было готово к отъезду. Филарету исполнились положенные для зачисления в Школу тринадцать лет, да и знакомые в Петербурге договорились с известным преподавателем музыки Антоном Герке, что он будет давать уроки младшему сыну Мусоргских.
С августа 1849 года Модина судьба словно бы пошла по новому, еще загадочному и неизведанному, но привлекательному и многообещающему направлению.
Впереди был Санкт-Петербург город, освященный деяниями и мыслью Великого Петра
Новый учитель
Стук в дверь прервал тишину, властвовавшую в немного мрачной петербургской квартире. Юлия Ивановна, бросив вязанье, над которым провела последние два часа, чтобы занять время и поменьше волноваться, поспешила отворить.
В прихожую молча вошли Петр Алексеевич и Филарет.
Что? Как? Не томите. Что у Филаретушки? Петр Алексеевич, как?
Плохо. Провал
Сквозь приоткрытую дверь из комнаты в прихожую смотрел Модест. Он тоже переживал за брата, который сегодня сдавал последний экзамен в Школу гвардейских подпрапорщиков. И он еще не мог осознать, к чему относится слово «провал», ведь в том, что Филарет поступит и сдаст экзамен, почти никто не сомневался.
Половину поступавших срезали. И спрашивать-то не спрашивают. А так «неуд», и все! возмущенно говорил отец. И этот тоже хорош. На простых вопросах запинаться стал.
Юлия Ивановна, ничего не ответив, ушла в спальню. Моденька тоже затворил дверь из гостиной и побежал к себе. Как же так! Какая несправедливость! Филарет так хотел в гвардейскую школу! И вдруг неудача.
Моде было обидно за брата. Словно он сам провалил экзамен, будто ему поставили «неуд».
«Неуд»! Какое неприятное, страшное слово! Не просто плохая оценка, а «неуд»! «Неудовлетворительно»! Ничего позорнее нет, нежели сделать не плохо и не удачно, а именно «неудовлетворительно».
Нет, он не допустит того, чтобы получить «неуд». Стыдно. Да и матушка очень огорчится. Вот как сейчас запрется в спальне и станет тихонько плакать.
Вдруг дверь в Модину комнату отворилась и вошла Юлия Ивановна.
Сегодня мы, кажется, еще не сидели за фортепиано? приветливо спросила она.
Сегодня еще нет.
Что ж, даже неудача твоего брата не должна нас прерывать. Я, Моденька, решила, что завтра мы идем с тобой к Антону Августовичу. Зачем откладывать?
Все равно, раздался из-за двери громкий голос отца, все равно будет мой сын учиться в Школе подпрапорщиков! Ежели старший умом не вышел младшему этот путь уготован.
Матушка обернулась на голос.
Нет-нет. Прошу не возражать. Возраст тут не помеха, еще громче добавил отец. Будут пока оба заниматься в Петропавловском училище. Когда подготовятся, тогда и сдадут экзамены в гвардейскую школу. В Петершулле разным наукам выучат, в литературе просветят, да и языком немецким мальчики изрядно овладеют. Какой-никакой, но толк выйдет. Да-с.
С утра направились к Антону Августовичу Герке. Он жил почти в самом центре Петербурга. Едва переступив порог квартиры, Модя ощутил необъяснимый трепет, словно бы его привели в какой-то храм.
И действительно, квартира музыканта походила на храм искусств. Здесь все имело отношение к музыке. И портреты на стенах, и инструменты, закрытые стеклянными колпаками, и громадное количество нот на стеллажах, и, наконец, великолепный рояль, венчавший большую комнату.