Излил он Спасителю и тревогу свою о дочери, и тоску по матери ее. Более двадцати лет вдовел Никита, а в дом никого так и не взял. Из своих никого подходящего ему по возрасту не было, а на чужой жениться было опасно. Однако Никита напомнил себе, что Господь, опора и защита всего, что создано Им: «Поднимаю глаза свои к горам, шептал он, откуда придет мне помощь? Моя помощь от Всевышнего, Создателя неба и земли».
С утра Прасковья Воронцова сбилась с ног. Сговор и рукобитье решили устроить на Рождественке. С рассвета в поварне кипела работа. Дворовые девки пекли, стучали ножами, над усадьбой вился запах свежего хлеба и румяных пирогов.
Федор Вельяминов заслал к родственникам Феодосии сваху, старую боярыню Голицыну, однако, получив согласие от Никиты Судакова, боярыню он отрядил только в знак соблюдения обычаев. Выслушав речи свахи, Феодосия коротко кивнула, на том обряд и закончился.
На сговоре читали рядную запись, перечисление приданого, что давал Никита Судаков за дочерью, долю Феодосии из владений покойного мужа, да обещания Федора, закреплявшего за ней и ее детьми, буде таковые народятся, души с землями.
Невесту на сговор привезли ее московские родственники. Сидя в горнице Прасковьи Воронцовой, посаженой матери, Феодосия дергала гребнем волосы, спутавшиеся под тяжелой кикой.
Вот же обряд пустой, в сердцах думала женщина, кому какое дело до деревень, душ и рыбных ловель? Нет, чтоб повенчаться и все, дак ведь еще ждать надо. Петровки на носу, теперь только в августе свадьбу можно устроить. После сговора с Федором и повидаться нельзя, не по обычаю такое до венчания. Когда ж поговорить с ним про книги, что батюшка пришлет из Новгорода? Может, и не поговорить, а все проще сделать разобрав льняные пряди, Федосья взялась плести косу.
Едва она успела надеть кику, как за ней пришли боярыня Голицына с Прасковьей.
Федор не видел невесту с их давешней встречи, в той горнице, где сидели они сейчас, разделенные гостями. Вельяминов смотрел не нее во все глаза. Лето повернуло на холод, неделю шли дожди. В неверном свете туманного дня, промеж жемчуга ожерелий, виднелась ее белая кожа, билась голубоватая жилка на стройной шее.
Михайло Воронцов, посаженый отец, монотонно читал рядную запись. Слушая и не слыша его, Федор напомнил себе, что за Петровки надо обустроить женскую часть дома. С тех пор, как схоронили Аграфену, боярин и не ступал туда. Когда-то богатые покои пришли в запустение.
Вельяминов хмыкнул:
Да как бы это сделать-то? Привезти Федосью в усадьбу нельзя, теперь ее до самого венчания не увидать. Но как обустраивать, ее не спросивши. У новгородских на все свое мнение имеется. Вдруг ей не понравится, как я там все обделаю? Надо у нее выведать, что ей хочется, да и приступить он бросил взгляд на серебряную чернильницу с пером, кою приготовили для подписей под рядной бумагой:
Понятно, как, развеселился Вельяминов, новгородка моя читать умеет, и писать тако же.
Боярыне Феодосии, свету очей моих.
Посылаю тебе, возлюбленная моя, благословение и пожелание доброго здравия. Я сам здоров, однако скучаю о тебе и жду не дождусь дня венчания.
Решил я испросить твоего совета. Пора начинать работы в женских горницах, ибо хотелось бы мне, да, думаю, и тебе, чтобы к свадьбе они были готовы. С письмом посылаю тебе план горниц, исчерченный моей рукой. Отпиши, боярыня, чем обивать стены, какие ковры тебе надобны, да куда что ставить.
Остаюсь преданный твой слуга и желаю нам скорее свидеться под брачными венцами.
Развернув искусный чертеж, Феодосия вздохнула:
Не могу я, не могу! Как не сказать ему? Он поймет, не осудит, не выдаст меня и батюшку. Не могу я жить, скрываясь, таясь и прячась от мужа своего она вертела грамотцу, не зная, как ей быть.
Никита Судаков рано привел дочь к истинной вере. Когда Феодосия заневестилась, на двор к ним зачастили свахи. Отец сказал ей:
Выбирать, дочка, нужно из своих. Тяжко всю жизнь таиться от родного человека, если он не посвящен в тайну.
Ты, батюшка, потому и не женился после смерти матушки Феодосия прижалась головой к его плечу.
Потому кивнул Никита: «Среди своих дочерей али вдов, годных мне по возрасту, не нашлось, а чужую брать было невмоготу. Довольно того, что всю жизнь хоронимся».
Феодосия отерла глаза. Ей вспомнилось заученное в отрочестве наизусть описание казни дьяка Курицына со товарищи:
Ты, батюшка, потому и не женился после смерти матушки Феодосия прижалась головой к его плечу.
Потому кивнул Никита: «Среди своих дочерей али вдов, годных мне по возрасту, не нашлось, а чужую брать было невмоготу. Довольно того, что всю жизнь хоронимся».
Феодосия отерла глаза. Ей вспомнилось заученное в отрочестве наизусть описание казни дьяка Курицына со товарищи:
В деревянных клетках сожжены они были, на торжище, на потеху народу, и горели мученики за веру, а вокруг стоявшие плевали в них и бранили словесами черными И Федора ведь не пощадят, поняла она:
Даже если он донесет на меня и батюшку, он сам пойдет на дыбу. Ах, боярин, боярин, сказать бы тебе все, да нет слов таких, не придумали еще Федосья взялась за перо.
Кланяется боярыня Феодосия нареченному своему, и посылает свое благословение. На чертеже твоем, вельми искусном, сделала я пометки, где какую расставить утварь.
Везут мне из отцовского дома и тверского имения несколько книг печатных и рукописных задумчиво покусав перо, Феодосия переписала строку:
Несколько десятков книг. Разложи их по сундукам, а те пусть стоят вдоль стен. Еще нужны сундуки для трав, что я собираю.
Стены можно обить бархатом из возов с приданым, присланных батюшкой из Новгорода. Оттуда же можно взять ковры, их там вдосталь.
Засим остаюсь верная твоя слуга
Феодосия Тучкова
Озадаченно хмыкнув, Федор почесал затылок:
Сундуки для книг на Москве разве что у царя Ивана заведены. Впрочем, пусть будут сундуки. Коли книги везут, надо их куда-то девать
Боярин Вельяминов учился греческой грамоте у Юрия Траханиота, прибывшего в Москву в свите Софьи Палеолог, а богословию его обучал сам Максим Грек, еще до опалы. Федор любил книги, однако за царской службой и домашними заботами не часто находилось у него время для чтения.
Пишешь ты, возлюбленная моя Феодосия, что везут тебе книги из Новгорода да из Твери. Ежели среди них есть греческие, сможем мы читать вместе, а если ты знаешь языки иные, оно и хорошо. Надеюсь, что смогу я, несмотря на годы свои, начать учить языки иноземные.
Остаюсь в ожидании скорой встречи с тобой, здрава будь и весела.
Первым делом, нареченный мой, шлю тебе пожелания здравия и благословение свое. Есть среди моих книг и греческие, и фабулы, и философские трактаты, а еще лечебники и Псалтырь.
Если таково твое желание, боярин, то смогу я обучить тебя читать на латыни и по-немецки. В Новгороде многие на оных языках не только читают, но и говорят.
Остаюсь верная твоя слуга Феодосия.
Душа моя и тело томятся по тебе, боярыня, и не будет мне покоя до тех пор, пока не окажусь я рядом с тобой перед алтарем.
Что до учености книжной, то я ценю людей разумных, и в тебе увидел источник оного. Как сказано в притчах Соломона праведного, жену добродетельную кто найдет? Цена ее дороже жемчугов.
Счастлив я, что встретил в тебе мудрость. Да пребудет с тобой благословение Господне во веки веков, а любовь моя пребывает с тобой неизменно.
Венчали новобрачных в белокаменной церкви святого Иоанна Лествичника, на следующий день после Орехового Спаса, в жаркий полдень на исходе лета, когда Москву окутал запах яблок, меда и каленых орехов.
С утра обряжали невесту. Царица Анастасия, будучи в тягости, приказала ближним боярыням ночевать в ее покоях. Выстоять венчание ей было тяжело, но невестины приготовления царица пропустить не хотела.
На рассвете Феодосию вымыли в дворцовой бане, напарили вениками, обтерли настоями целебных трав, прополоскали косы в святой воде, привезенной накануне из Саввино-Сторожевского монастыря.
Покажись-ка, Феодосия, царица сощурила карие глаза: «Ох, и хороша ты, боярыня, словно лебедь белая!»
Феодосия стояла в одной нижней рубашке. Жарко покраснев, она потянула из рук Василисы Аксаковой зеленый шелковый летник с изумрудными застежками.
Евдокия Голицына, дальняя сродственница Воронцовых, расчесывала Феодосии волосы.
Муж-то твой, вполголоса сказала она, хорош по всем статьям. Я Аграфене, жене его покойной, крестной матерью доводилась. Она и через двадцать лет после свадьбы каждую ночь с ним была, да и днем, случалось, своего не упускала.
Хлопотавшие рядом женщины зарумянились. Прикрывшись ладошками, боярыни тихо хихикали.
Чего скалитесь? шикнула на них Голицына: «Небось, девок здесь нет. Все с мужьями живете, детей рожаете, не святым же духом сие происходит».