Эх, проклятая война!
Кто-кто, а уж сам Денис Иванович знал, что это такое. И потому в глубине души очень переживал, когда узнал о том, что Назар и Василий вместе с другими казаками станицы подали заявление в военкомат с просьбой отправить их на фронт на защиту Родины в первый же день войны.
Вы что это, хлопцы, поперёд батьки в пекло лезете? Подождали бы, пока усы пробьются, строго сказал он Назару и Василию.
Мужчины не ждут, когда Отечество в опасности, ответил Василий.
Ничего, батя, не шуми зря, пушок над губой давно пробился, а пока доберёмся до германца ощетинимся, как волкодавы, пошутил Назар.
Рано вам. Ещё в былые времена таких, как вы, не только в конницу, но даже в инфантерию не допускали, разве только водоносами или помощниками кашевара.
Ну что ты, папа, за кого нас принимаешь? А ну давай! Назар упёрся локтем о стол, приготовив ладони для отражения силы руки отца. Денис Иванович сел напротив и в свою очередь поставил локоть рядом с локтем сына. Сначала старик поддался, наклонил руку немного набок, но потом, осторожно идя на перегиб, положил руку сына плашмя на стол.
Да, ещё силен старик! восторженно воскликнул Василий.
А ты как думал, халам, балам В этом кулаке есть кое-что, потрясая кистью, смеялся казак, а потом сказал серьёзно: Так вот, хлопцы, знайте, что в таком опасном деле, как война, нужны знания, опыт, сила и сноровка, но иногда и это не спасает самых отважных, потому что пуля дура.
Молодым казакам, Назару и Василию, да и некоторым другим добровольцам райвоенкомат отказал в просьбе по причине несовершеннолетия.
Денис Иванович остался доволен, в душе хвалил ребят. Добрые хлопцы, настоящие казаки получатся из них. Надо сказать, что и сам Денис Иванович почти одновременно с ребятами подал заявление, прямо на имя военного комиссара, в котором написал: «Я, бывший сотник, Денис Иванович Чумаков, отличившийся в Русско-японскую, награждённый Георгиевским крестом в Первую германскую, прошу зачислить меня в кавалерию и отправить в действующую армию для защиты Отечества».
Заявление старого казака было принято и одобрено. Но медицинская комиссия не признала его годным к строевой службе по годам и увечьям, следы которых остались на руке и ноге.
Ну и доктора пошли, ни черта не понимают, возмущался Денис Иванович и всё повторял: Годы, что годы? Иной смолоду запаршивит так, что и в мирной жизни ни на что не годится, а другой в шестьдесят гоголем гарцует. А седины для ядрёного мужика что белый накал для булата. На мою покалеченную руку кивала медицина, а я им говорю не помеха рука, я этой рукой сразу после войны империалистической и Гражданской пахать да косить начал в колхозном хозяйстве и управлялся не хуже других. И сейчас половчее молодых, клинком и берданкой владею. Да разве им докажешь Они смотрят только на букву закона, а не на человека, ворчал старик.
Вот видите, батя, и нам несправедливо отказали, зря отказали, подзадоривали Назар и Василий расходившегося Дениса Ивановича.
Куда вам? Вы сопливые ещё, гневно обрывал Денис Иванович неугомонных ребят, которых считал мальчишками и жалел по-отцовски.
Но вот с тех пор прошло почти полгода. По восемнадцати исполнилось Назарке и Васюте. И вот они мобилизованы, едут навстречу неизвестности. Но, конечно, сразу в бой их не бросят, подучат малость, а там что Бог даст.
Тяжко вздыхал Денис Иванович. И без того пасмурный день казался померкшим.
Забыл старый казак о том, как сам, когда был в таком возрасте, как Назар, в начале японской войны в девятьсот пятом году без ведома родителей уехал к дядьке на Кубань, а там увязался за дивизионом казаков, отправляемых на фронт. Не раз ему пришлось понюхать поpox самурайского образца. Со штыковой раной уполз он от твердынь павшего Порт-Артура. В германскую в четырнадцатом с пулевой раной в груди вытащили его из окопа под Брестом. И в девятнадцатом в Гражданскую крепко посекли клинком деникинские «добровольцы». Однако жив остался, видимо, не суждена была смерть на поле брани
Да и война была тогда не то что теперешняя. Вильгельм, прежде чем пойти на Русь, объявил, что идёт войной, а Гитлер вроде бы договор заключал, заверил в добронамерении и вдруг по-воровски, как разбойник, среди тёмной ночи напал. И вот берут чохом города и сёла наши, того и гляди и до этих мест доберутся. Неужели Россия настолько ослабла, что не найдёт в себе силы, способной противостоять ворогу. И неужели Назар, Василий и все те хлопцы-новобранцы и добрые казаки полягут, не устояв перед железной лавиной фашистов?
Подобные думы тяготили душу старого казака не только теперь после проводов ребят на фронт, а с самых первых дней войны. И казалось ему, что гнетущая тревога навечно поселилась в его душе. Одним он был доволен, что успел до мобилизации женить и Назара, и Василия. А ведь ребята и не помышляли о женитьбе. Хорошо, что надоумил.
Жизнь в станице не то что в городе. Здесь каждый на виду как на ладони. Ничто не скроется от глаз людских. Потому само собою получается, что надзор за молодёжью устанавливается постоянный.
Пока парни и девки гуляют, как говорится, гуртом, на них мало обращают внимание, а если начинают пароваться да уединяться, тут начинается суд и пересуд одобрение или осуждение старших.
Когда Дарья Даниловна и Денис Иванович узнали о том, что Назар стал обхаживать Дуняшу, дочь зажиточной вдовы, а Василий Анку, такую же, как сам, сироту, препятствовать не стали. Дарья Даниловна и не думала о женитьбе юношей, а Денис Иванович, как узнал, сразу заявил:
Значит, будем женить хлопцев.
Да ты что, в своём уме? воскликнула старуха.
А что особенного? ответил старик.
Так ведь малы ещё хлопцы.
Хорошенькое дело малы Не сегодня завтра в солдаты заберут, как мужчин-воинов, взрослыми посчитают, а ты говоришь, малы, возразил Денис Иванович и напомнил жене: А сколько тебе было годков, когда прижималась ко мне за гумном в ночь под Ивана Купалу. Помнишь, как, перепрыгивая через костёр, ты подпалила юбку, а я погасил её и увлёк тебя в темень.
Ох, Денис, и памятливый же ты, усё помнишь, засмущалась Дарья Даниловна, но всё же уточнила факт: Целоваться-то ты начал первым
Не будем, жинка, спорить, не об нас речь, о сынках наших.
Да кто же их зарегистрирует прежде времени, теперь ведь всё по закону. Это не то что раньше. В церкви венчали по одному виду, не уточняя годков, стала рассуждать Дарья Даниловна.
Оно-то верно, но и эти новые законы, как говорится, что дышло, куда повернут, там и вышло. А любовь, ежели она настоящая, никаких законов не признаёт. В таких случаях, чтоб оградить от греха, лучше благословить на семейный союз. Знаешь, жинка, уж коли познали хлопцы сладость поцелуя, пусть вкусят и греховный хмель любви до конца. А то заберут их да бросят в проклятое пекло побоища, и вспомнить хлопчикам будет нечего в часы отбоя или привала. Окромя того, законные жинки понадёжнее в ожидании, чем девки-зазнобы.
Но ведь не зарегистрируют их, а венчаться парни не захотят, потому что комсомольцы, повторила старуха.
Да ты, жинка, не беспокойся, я пробью это дело, потому как положение военное, особое, значит, и причину выставлю уважительную.
Какую причину? поинтересовалась Дарья Даниловна.
Ну, скажем, насчёт Василия такую, что одинок он, не на кого бросить двор и хозяйство, всё может прахом пойти без хозяйки. А что касается нашего Назара, то тоже уважить должны, потому как я не годен к строевой, немощный, значит, и ты старая, уход требуется за нами. А сын единственный. Так и заявлю: ежели мобилизуете, кто будет присматривать за нами? Значит, и в нашем хозяйстве нужна молодая рука и присмотр.
Ну что ж, вроде бы и верно. Воля твоя, Денис, ты голова над семьёй, как порешишь, нехай так и будет, согласилась Дарья Даниловна. Потом, помолчав немного, посмотрела с умилением на своего повелителя и добавила: Ох, Денисушка, и справди ты хорошо придумал, поженить хлопцев, нехай поживут по-семейному, пока призовут, а там, ежели Бог даст, закончится война, да воротятся до дому Назар и Василий, а им жёнки первеньких поднесут на радость.
Морось постепенно превратилась в мелкий дождь. Денис Иванович ускорил шаг, за ним поспешили и остальные. Когда семья Чумаковых, свернув за угол, пошла по своей улице, до слуха вдруг донеслось одинокое завывание, скорее похожее на голос волчицы, тоскующей в ночи.
Денис Иванович остановился, прислушался.
Где-то стряслась беда, кажется, в нашей стороне, сказал он и поспешил в ту сторону.
Через некоторое время встревоженная семья Чумаковых увидела людей, бегущих к дому Настеньки.
Новый дом, поставленный перед самым началом войны на противоположной стороне улицы, прямо перед отличавшейся добротностью хатой Чумаковых, тоже был заметен издали.
Что же могло случиться? Ведь Настенька с Аришкой были на станции, прошептала Дарья Даниловна.
А вчера она получила письмо с фронта от Степана. Сама Настенька сказывала, добавила Дуняша.