Горящую кузницу люди заметили поздно, лишь, когда огонь начал вырываться из окон строения и осветил ночное небо заревом. Полусонные, испуганные люди выбегали из своих жилищ и направлялись в сторону кузницы с вёдрами и баграми Но было уже поздно.
За всем этим ужасом, с горечью, наблюдала Клавдия в своё окно. Она знала, что Антип там, в кузнице, но, при всём своём желании, не смогла бы помочь своему заживо сгорающему мужу. Тяжесть восьмимесячного живота не давала ей сделать какие-либо резкие движения. Она только одно и запомнила, что от бессилия ухватилась за оконную занавеску и, теряя сознание, медленно сползла с ней на пол своей избы.
Отпевать было некого. Мощный огонь уничтожил всё, что находилось на месте кузницы. Вокруг наковальни лежали оплавленные металлические части горна и кузнечного инструмента, а на месте топчана лишь горка пепла. Так потом и оставили это место жители деревни не тронутым. Наковальня стала памятником сгоревшему здесь кузнецу.
Клавдия в беспамятном состоянии разродилась ребёнком, а подоспевшие соседи приняли его рождение по всем правилам: разрезали пуповину, обмыли и запеленали в постельной простыне. Клавдию вернула к жизни местная знахарка соседка Прасковья. Так и появилась на свет раба Божья Оксана в день смерти отца её Антипа.
Глава четвёртая
Повзрослевшая Оксана своей внешностью почти ни чем не отличалась среди местных журавских женщин. И пышная грудь, ещё не познавшая похотливых, настырных мужских рук, которая игриво шевелилась при лёгкой ходьбе девушки. И статная походка, издали напоминающая плывущую ладью. И кровь с молоком во всём теле. На все эти женские прелести не обратит внимания лишь слепой или импотент. Любой парень мечтал уткнуться лицом между двух холмиков, где пахло молоком и свежими яблоками и забыться там в сладком, пьянящем сне. Но было у девушки то, чего не было у других. Она была недоступна для остальных и, как говорили мужики, все её прелести и достоинства «упакованы и законсервированы». А кто её «раскупорит», тому памятник при жизни поставить пообещали. Это видели все мужчины и об этом знали все остальные женщины. Поэтому, отношение к девушке было самое разное. Дабы избавить своих мужей от потенциальной соперницы, многие жёны, в открытую, высказывали Оксане своё недовольство и, для профилактики, предупреждали о мести, в случае измены их мужей с нею. Слова ревнивых жён вызывали у Оксаны смехотворное удивление и некоторую жалость к этим бедным женщинам. Она всегда знала и хорошо понимала, что чужая семья это тёмный лес и туда соваться нельзя. Многие женатые мужики проходили мимо неё по улице, оборачивались ей вслед, роняя на землю похотливую слюну, а холостяки вечно норовили обратить на себя внимание и заигрывали острыми шутками, понимая, что их старания безнадёжны с этой девушкой. Ни в одном из парней Оксана не видела претендента на её руку и сердце, уж, слишком она была привередливая в своём выборе. Тот коряв на лицо, другой с хромой походкой, третий в разговоре дурак, остальные вечно с хмельным, вонючим запахом, от которого бежать хочется, не дойдя до него и десяти шагов. В глубине своей девичьей души Оксане нравились искромётные попытки ухаживаний и внимание со стороны некоторых очень назойливых парней, но глаза она отводила в сторону от них не из-за своей скромности или гордости. С малых лет мать внушала девушке, что хороших мужчин нет, есть похотливые самцы, которым только и надо, чтобы завлечь и испортить девушку ради собственного, сиюминутного удовольствия. До своих двадцати пяти лет Оксана тупо верила в эти страшилки и всячески прогоняла от себя желание близко подпустить к себе противоположный пол.
Быстро постаревшая от какой-то страшной болезни, Клавдия всё чаще говорила о смерти. То ли старческий маразм руководил ею, то ли болезненная хандра, но женщина себя часто уже не контролировала. Бывало, по ночам она вставала с кровати и, как лунатик, ходила по комнатам, этим пугая свою дочь. А иногда на Клавдию находило просветление и она подолгу разговаривала с дочерью. Как всегда, приводила дочери примеры из своей жизни, больше придумывая и добавляя всё новые плохие качества в характере своего мужа до такой степени, что остался он в её памяти эдаким тираном, испортившим ей всю жизнь. Мать всхлипывала от большой обиды на проклятую жизнь, вытирала слёзы платком, не зная того, что дочь уже переросла и перед ней не та маленькая и послушная девочка, что была раньше. Оксана, пропуская мимо себя уже знакомые истории, смотрела в красный угол избы на старинную иконку и твердила про себя: Я встречу его! Он будет не такой, как все! Я не должна повторить неудавшуюся судьбу моей мамы! У меня всё будет иначе! Я должна быть счастлива!
Быстро постаревшая от какой-то страшной болезни, Клавдия всё чаще говорила о смерти. То ли старческий маразм руководил ею, то ли болезненная хандра, но женщина себя часто уже не контролировала. Бывало, по ночам она вставала с кровати и, как лунатик, ходила по комнатам, этим пугая свою дочь. А иногда на Клавдию находило просветление и она подолгу разговаривала с дочерью. Как всегда, приводила дочери примеры из своей жизни, больше придумывая и добавляя всё новые плохие качества в характере своего мужа до такой степени, что остался он в её памяти эдаким тираном, испортившим ей всю жизнь. Мать всхлипывала от большой обиды на проклятую жизнь, вытирала слёзы платком, не зная того, что дочь уже переросла и перед ней не та маленькая и послушная девочка, что была раньше. Оксана, пропуская мимо себя уже знакомые истории, смотрела в красный угол избы на старинную иконку и твердила про себя: Я встречу его! Он будет не такой, как все! Я не должна повторить неудавшуюся судьбу моей мамы! У меня всё будет иначе! Я должна быть счастлива!
Взращенная с молоком матери дочь росла чистой и непорочной до тех пор, пока женская физиология и природный инстинкт не стали преобладать над вбитым матерью чувством ненужности мужчины в её жизни. Оксана стала часто болеть и это стала замечать её мать. Разбитое состояние молодой дочери мать не могла компенсировать своими уговорами и нотациями о хорошей одинокой жизни. Где-то в подсознании, на первозданном уровне, Оксана сама стала понимать, что причина всех недомоганий есть отсутствие в её жизни мужчины. Да и как это не понимать, если, проходя по улице мимо парней, Оксана чувствовала, что за спиной у неё вырастают крылья, и она непроизвольно начинает отрываться от земли, будто хочет взлететь и опуститься у кого-нибудь на ладони, как сизокрылая голубка. Ей хотелось попробовать с этой руки вкусного угощения, почувствовать приятное поглаживание по её голове и растаять в ласковом взгляде и в добрых словах. Всего этого ей было неведомо с самого рождения. Даже родная мать никогда не баловала свою дочь материнскими ласками. В отсутствии мужа, Клавдия растила Оксану по своим канонам, известных только ей самой.