Лет через пять он стал вести записи их с Наташей дел. Потом перечитывал, пытаясь всколыхнуть в себе хоть что-то из прежних чувств, но они словно заморозились. Нет, он, конечно, испытывал и хорошо осознавал свои чувства, только они стали как бы это сказать? пресными, что ли. А вся его жизнь походила на бесконечный лабораторный опыт. Он словно писал научную диссертацию, конца и края которой не было видно.
И порой Давиду хотелось выть от зависти, когда он наблюдал за тем, как светится человек, только что испытавший прилив острых эмоций
Давид поднялся со своего стула и пошёл к выходу. Уже закрывая дверь на ключ, он услышал торопливые шаги за спиной. Методист Оксана снова спешила поймать его перед уходом, чтобы пококетничать.
Ах, Давид! театрально всплеснув руками, выпалила она немного прерывистым от быстрой ходьбы голосом. Вы уже покидаете нашу альма-матер? Когда же ждать вас снова?
Не скоро, буркнул Давид, даже не взглянув в её сторону, но она не сдавалась.
Значит, завтра пар нет. Ну понятно: суббота, кому хочется работать А я вот буду, к сожалению. Вы теперь в понедельник появитесь?
Я же сказал, что не скоро. У меня дела, Давид добавил в свой голос металлические нотки.
Так когда? девица упорствовала.
И Давид от злости выпалил, что, может, через год, а может, и через два.
Та ойкнула, зажала рот ладонью, совершенно не ожидая такого ответа, а мужчина, воспользовавшись её замешательством, быстро поспешил прочь.
Он ляпнул это от балды, в надежде отделаться от надоедливой особы, и ещё не знал, что говорит правду. Во всяком случае в ближайшие двенадцать месяцев дорога в университет будет ему заказана.
Глава 2
Егор открыл глаза. Сон пропал так же резко, как и совсем недавно пришёл. Опять снилась она
Эта странная девушка, совсем не соответствующая его вкусам он, как и большинство мужчин, предпочитал стройных блондинок, а эта чернявая, да ещё и в теле стала приходить к нему в сны несколько месяцев назад. Сначала это было ненавязчиво, и он запросто отмахивался от сна, как от назойливой мухи. Но со временем гостья настолько прочно обосновалась в его ночных видениях, что ему пришлось придумать ей имя. Назвал Лианой. Почему именно так, он и сам не знал, просто с таким соотношением гласных и согласных она казалась ему более привлекательной.
Лунный диск висел аккурат открытого окна, и мягкий голубой свет проникал в комнату, услужливо освящая предметы.
Парень приподнялся на локте и ритмично покачал головой, сбрасывая остатки сна.
Рядом раскинулось тонкое тело с жёлтыми, как высохшая на солнце солома, волосами. Девушка крепко спала, и во сне её губы то слегка надувались словно в поцелуе то распрямлялись, издавая при этом тихий свист.
Егор откинул простыню, спустил босые ноги на пол и встал. Он был полностью обнажён. Не стараясь делать всё тихо, он, наоборот, как можно громче шлёпал по ламинату, но барышня не реагировала.
Его небольшая квартира-студия сейчас выглядела как свалка. Тут и там валялись пустые бутылки, одежда, носки, нижнее бельё. Тут же на полу стояли стаканы с недопитыми напитками и пепельницы, полные окурков. В углу одиноко примостилась гитара, почему-то перевёрнутая верх ногами. В прошлой жизни он, кажется, любил перебирать струны и петь песни. Но сейчас брал инструмент в руки, только когда был под градусом.
Егор подошёл к раковине и наполнил единственный, оставшийся чистым бокал, водой. Залпом выпил её, подкурил сигарету и направился к окну
Город спал.
Звенящая тишина повисла в ночном воздухе, оберегая его хрустальный мир от любого посягательства.
Почему хрустальный?
Да просто ещё сопливым юнцом, когда ему сообщили, что отца сбила насмерть машина, он решил, что реальность слишком хрупкая и капризная, чтобы полностью ей довериться. А ополоумевшая от горя мать, медленно но верно сгнивающая в месиве безумия, только подтверждала его вывод.
Егор рос, как придорожная трава, в силу скверного характера подолгу нигде не задерживаясь ни у родственников, ни в детдомах.
Он очень дорожил свободой. Она в его представление была слишком дорогим подарком, чтобы так её легко разбазаривать.
Егор обожал ночь. День был для него мукой, и он старался относить к нему философски: ведь зачем-то же светлое время суток было необходимо Хотя, выбирая профессию, он руководствовался как раз тем, что не будет привязан к графику «с 9 до 18», и с особым удовольствием отправлялся в ночные поездки.
Он служил машинистом на РЖД
Егор перевалился через подоконник и стал рассматривать пустую улицу. Вдоль проезжей части выстроились как стражники на посту светофоры, которые беспрестанно подмигивали жёлтым глазом. Нервный тик у них что ли? Им вторили неоновые вывески магазинов.
Парень задрал голову. Гроздья звёзд, свисающие с тёмно-синего неба, украшали своим присутствием момент.
Егор выбросил окурок, набрал полные лёгкие воздуха и со всей дури крикнул:
Э-е-ей!
Пустота разорвалась.
Девушка в кровати сонно перевернулась на другой бок и опять засопела.
Егор подбежал к ней и начал тормошить.
Вставай. Вставай. Мне нужно ехать.
Она недовольно открыла один глаз и пробормотала:
Куда? Ночь на дворе.
Ну и что. Мне за свободой ехать надо, и он громко рассмеялся.
Дурак.
Вставай, Софья, и дуй восвояси.
Он ещё раз толкнул её в плечо, чтобы она до конца поняла всю серьёзность его намерений, и стал одеваться. Он уже натянул плавки и теперь прыгал на одной ноге, пытаясь попасть в штанину рваных джинсов.
София села в кровати и злобно наблюдала за его движениями из-под наращённых ресниц. Её любовник был красив. Немного грубоватые, но от этого ещё более мужественные черты лица. Глаза с редким зеленоватым оттенком, обрамлённые густыми, но не слишком длинными ресницами, смотрели на мир нагло, высокомерно. Стройное тело с кубиками пресса на животе, было пропорционально во всех отношениях. Да и ростом не подкачал. Двигался он, как-то развязно, но в тоже время уверено.
Они провели вместе сутки, не отказывая себе в разнообразных порочных удовольствиях. Где-то после десятой рюмки и косячка, он заговорил про любовь, но теперь, судя по всему, даже под дулом пистолета об этом не вспомнит. София надулась ещё больше, но спорить не стала слишком хорошо знала его упёртость и принялась нехотя одеваться.
К дому-то доставишь? спросила она, когда её коротенькое летнее платьице уже оседало на теле.
Сама дойдёшь. У нас не Москва всё под боком.
Софья гневно прыснула, на ходу запрыгивая в туфли на высоченном каблуке, потом подхватила со стула маленькую сумочку, и громко хлопнув дверью, выскочила прочь.
Егор облегчённо вздохнул и замедлил темп сборов. Расслаблено втиснулся в чёрную футболку, залез в чопперы1, поблёскивающие металлическими мысами. Потом сел на пол.
Последнюю бутылку виски, валявшуюся возле кровати, они не успели опустошить, и он жадно приложился к ней, чувствуя, как в крови снова начинают плясать серотонин2.
Егор не был алкоголиком в медицинском понимании этого термина. И раньше вообще старался употреблять спиртное в редких случаях отдыха между тренировками в спортзале и работой. Но в последнее время ему постоянно чего-то не хватало. Он словно разделился на две части. Одна хотела прежней расхлябанности, а другая тянулась к чему-то, чему он ещё сам не дал определения.
В общем, разрывало порой, и всё.
Его стали утомлять вечно вьющиеся возле него девушки. Встречался он с ними скорей по инерции, чем по велению сердца.
Друзья бесили примитивностью мысли, а работа, раньше казавшаяся самой романтичной на свете, стала потихоньку опостылевать.
Егор накинул кожаную косуху, снял с зарядки телефон надо же, додумался-таки поставить! и направился к выходу. По пути одной рукой подобрал бутыль с янтарной жидкостью, которая ещё бултыхалась на дне, другой подхватил мотоциклетный шлем.
Он виртуозно водил автомобиль, отлично разбирался в хитростях электровоза, но предпочитал байк. Когда-то друг ради забавы дал прокатиться, он нехотя оседлал стального коня, но уже на первом километре когда ветер, обдувающий со всех сторон, начал яростно насвистывать ему любимую песнь о свободе он понял: на что подойдёт его заначка, собирающаяся долгие годы.
Ночная улица встретила Егора лёгким приятным ветерком.
Он глотнул ещё немного виски и запихал за пазуху флакон. Вставил наушники, сделал звук погромче и втиснул голову в любимый «акул»3.
Как и многие дети, родившиеся в девяностых, Егор вырос на «Брате»4 и слушал только рок-группы. Он терпеть не мог слащавые завывания современной попсы и считал своим долгом быть крутым, но при этом простым. Его частенько тянуло в заварушки, но благодаря своей феноменальной удачливости, он ещё толком не попадал под раздачу. Так, пара синяков, как красивое дополнение к мужественности, да сломанное ребро.