Вот фрагмент одной из моих бесед с Калининым.
Журналист:
Я знаю, как отреагировало на ваше выступление в печати железнодорожное начальство, видел своими глазами, слышал своими ушами. А ваше, то есть прокурорское начальство?.. С одобрением, поди?
Прокурор:
Да что вы!.. Так случилось, что вскоре после моего выступления в «Правде» состоялось всесоюзное совещание прокуроров. В Москве оно проходило. Тема другая, но все же грубо одернули: почему, мол, не согласовал с ними, то есть с Генеральной Прокуратурой?
Журналист:
А ведь, в самом деле, ваш поступок непривычен даже сегодня, а тогда, на заре перестройки Прокурор без одобрения сверху и шагу ступить не смел. И другое: по опыту знаю, как отбояриваются от журналистов прокуроры, не желая делиться имеющейся информацией; ниже своего достоинства считали и считают сейчас публиковаться в газетах. Особенно по острым вопросам. Вы же
Прокурор:
Я нарушил неписаное правило, за что и поплатился.
Журналист:
Что вы имеете в виду? Выговор объявили?
Прокурор:
Хуже, гораздо хуже Поплатился тем, что стал терять доверие власть предержащих, стал утрачивать имидж человека их круга.
Журналист:
Это опасно?
Прокурор:
Очень! Потому что на подобных «перерожденцах» партийно-государственно-хозяйственная номенклатура ставила жирный крест.
Журналист:
Несмываемый?
Прокурор:
Практически, да. Клеймо «чужака» следует по пятам. Куда бы ни пришел повсюду ты будешь в изоляции, окруженный стеной неприязни и подозрительности.
Журналист:
Но вы, мне кажется, нарушитель и других неписаных правил поведения.
Прокурор:
Одно из таких правил я попробую сформулировать: стой плечом к плечу; поддержи своего, если даже он падает; помоги выплыть, если даже начал тонуть, а он в долгу не останется.
Журналист:
В народе их называли «непотопляемыми». Один из таких сейчас всплыл в моей памяти Николай Чеченин. Был первым секретарем Серовского8 горкома КПСС. Попал в скверную историю, которая стала достоянием гласности. Тихо так «ушли» Чеченина. Знаете, где он сейчас?
Прокурор улыбается:
Скорее всего, в Екатеринбурге «выплыл».
Журналист:
Причем, опять же на номенклатурной должности. Он занимается «подбором, расстановкой и воспитанием руководящих кадров». Оклад побольше будет, чем прежде. И с жильем не худо: получил на себя и на жену трехкомнатную квартиру в центре Екатеринбурга. А ведь у нас люди стоят в очереди на получение жилья по несколько десятков лет. Не оказалось у нас ни одного прокурора, который бы поставил под сомнение законность получения жилья Чечениным.
Прокурор:
Как я понимаю коллег! Жить среди своих приятнее во всех отношениях, чем прослыть чужаком.
Журналист:
Кстати. В стане номенклатуры немало было и греховодников. Также все сходило с рук. Ну, в самом уж крайнем случае передвинут-пересадят с одного кресла на другое.
Прокурор:
Видимость реагирования Непосвященные думали, что зло наказано, и социальная справедливость в социалистическом обществе восстановлена.
Журналист:
Некоторые до сих пор ностальгируют: почем зря, мол, снимали, не взирая ни на чины, ни на звания.
Прокурор:
С шумом снимали, но тихо назначали. Показуха как и во всем другом.
Журналист:
Иногда, правда, был печальный исход. Вот один такой факт. Был начальник локомотивного депо Свердловск-Пассажирский9. В партийных кругах слыл своим. Кажется, несколько раз даже избирался членом бюро Железнодорожного райкома КПСС Екатеринбурга. Иначе говоря, элита. Все у него складывалось хорошо. Но лишь до тех пор, пока не стал своевольничать. Его боссы решили приструнить. По-свойски. В узком кругу. Серьезный, видимо, состоялся разговор. Воспитуемый сорвался и наговорил в ответ много чего по адресу воспитателей. А знал он о своих «подельниках» много. Вместе ведь блудили. Погорячился мужик.
Прокурор:
И что же было дальше?
Журналист:
Случилось страшное. Выйдя из райкома КПСС, мужик, не заходя домой, вернулся на работу, побыл какое-то время в кабинете, спустился к ремонтникам, взял тяжелую шестеренку, моток проволоки и покинул родное предприятие навсегда.
Прокурор:
А зачем ему понадобились шестеренка и проволока?
Прокурор:
А зачем ему понадобились шестеренка и проволока?
Журналист:
Покинув депо, мужик прошел по улице Челюскинцев, остановился на мосту через городской пруд. Постоял, будто бы, с минуту. Потом привязал шестеренку к своей шее и бросился с моста вниз, в воду. И все!
Прокурор:
В самом деле, страшная история Он понял, что теперь его в покое не оставят и будут методически, изо дня в день «доставать». Мужик, взвесив все, решил за один раз решить проблему Я его понимаю! Однако не одобряю.
Журналист:
Я вспомнил этот трагический случай лишь для того, чтобы продемонстрировать, насколько опасно ссориться с номенклатурой: затопчет и глазом не моргнет. Вы, Василий Валентинович, понимали это?
Прокурор:
Естественно. Я понимал и понимаю: или действую по Закону, отбросив прочь партийные пристрастия и корпоративные интересы, или уйду с этой работы. На сделку же с совестью нет, никогда!
И с удовольствием говорю: он и в самом деле не пошел на сделку с совестью.
5
Номенклатура, попробовав несколько раз вернуть в свое лоно «заблудшую овцу», отказалась от затеи и плюнула. А потому атмосфера вокруг Калинина стала накаляться. Руководители сбросили маски. Руководители стали открыто заявлять, что пятилетний срок работы Калинина, отведенный законом, близится к концу, а о втором сроке пусть и не мечтает. Его судьбу решили. Решили не в Генеральной Прокуратуре, а здесь, в местном горкоме КПСС, чья реальная власть куда существеннее, чем даже власть Генерального прокурора, сводившаяся лишь к декоративному оформлению партийных решений.
Лучше других знал, что прокурорская песенка уже спета, начальник Нижнетагильского отделения Свердловской железной дороги М. П. Шапошников, поддерживавший приятельские отношения с тогдашним первым секретарем Свердловского обкома КПСС Ю. В. Петровым10. Шапошников, подражая тем, которые над ним, позволял себе весьма-таки пикантные выходки. И ничего. Руководителя даже не журили. Иные злорадствовали, поощрительно подхихикивая.
Как-то Калинин обратился к Шапошникову, обратился вполне официально, то есть с письменным запросом, в котором предлагал руководителю дать кой-какие пояснения по делу, интересующему правоохранительные органы. Ответ не замедлил себя ждать. На стол прокурора легла от руки написанная писулька. О деле ни слова. Зато Шапошников изложил свое видение того, чем полагается заниматься Нижнетагильскому транспортному прокурору. Смысл можно свести к нескольким словам: кесарю кесарево, слесарю слесарево.
Получив подобное хамское послание одного должностного лица другому должностному лицу, Калинин идет и пытается объясниться лично. Разговора не получается. Прокурор уходит, а в след ему несется: «Мне такой прокурор не нужен!..»
Через какое-то время эти слова будут вынесены в заголовок материала одной из центральных газет (не стану скрывать: я к этому приложил немало усилий, использовав свои связи в московских журналистских кругах). Разумеется, это было сделано с согласия Калинина.
Разразился грандиознейший скандал. Причем, опять же на всю тогда необъятную страну. Лично я и рассчитывал на скандал. Именно в нем видел спасение Калинина. Потому что все мои обращения в Генеральную Прокуратуру заканчивались формальными проверками и столь же формальными отписками. Необходимы были решительные действия, поскольку судьба того самого второго прокурорского срока, по сути, висела на волоске. Судьба прокурора Калинина была предрешена. Поэтому-то и нужен был публичный скандал.
И партноменклатура такой скандал получила!
В Генеральной Прокуратуре, побрызгав от злобы слюной в адрес Калинина, заодно и в адрес «писак»11, которые заступились и не дали «потопить» столь нежеланного им человека, скребя сердцем, продлили-таки срок полномочий Калинина еще на пять лет. Известие об этом местную власть привело в шок. Оно и понятно: впервые за новейшую историю не они решили судьбу человека, а совсем другие.
6
Это была настоящая победа. Как ею распорядился прокурор Калинин? Наилучшим, наиэффективнейшим образом.
Проявляя полное хладнокровие, Василий Валентинович делал свое делал. Делал, как надо, то есть по Закону. Продолжил, в частности, прокурорское расследование фактов разбазаривания государственного жилого фонда в Нижнем Тагиле.