Немолодая женщина, Саяна, оказалась женой не по любви, а по долгу службы как продолжение изучения его феномена. Она добровольно согласилась понести от него на благо науки, но была нефертильной то ли из-за возраста, то ли из-за перенесенных ранее заболеваний. Оказалось, что забеременеть с 9 до 5, то есть в течение нормированного рабочего дня, она не могла. Пришлось пробивать сверхурочные, и после тяжелых и изнурительных 3 месяцев Саяна все же зачала, а Германия пришлось отправлять в санаторий для космонавтов, которых лечат от космической дистрофии после многомесячной вахты в пространстве.
Германий рассказал Крохе, что очень скоро заканчивается его служба в армии. Ему предложили остаться служить сверхсрочно, но он пока не решил, что будет делать. Деньги платили неплохие, но быть под наблюдением ему вообще-то надоело.
Кроха посоветовала ему обратиться в театрально-концертное управление и предложить свои услуги в жанре «театр одного актера». Если у него есть желание попробовать себя на этом поприще, то она бы могла кое-кому замолвить слово. Германий с недоверием посмотрел на Мелочь, потом на немолодую жену и на коляску со спящим Игорка, и сказал, что он подумает.
Позже в машине Мелочь вспоминала блинные четверги и ежегодные капустники в доме Кашиных ежевичного варенья как у них она больше нигде не пробовала.
Георгий
Иногда Кроха ходила на стадионы и спортивные арены. Не то чтобы она увлекалась такого рода зрелищами, а просто случалось, что мужчина, с которым Мелочь пыталась поддерживать отношения или даже больше, был болельщиком. Сначала она думала, что это пустая трата времени, и что уж лучше бы она в это время посидела в библиотеке над очередным проектом или послушала невменяемую Гертруду или, в крайнем случае, почитала заброшенного «Танара из Пеллюсидара» Берроуза, но со временем ее мнение о физических состязаниях людей значительно изменилось. Мелочь обнаружила, что именно наблюдение за своим очередным кандидатом в подобной ситуации и атмосфере позволяло ей делать его оценку как человека без маски более правдивой. Действие происходило непосредственно во время матчей и встреч и помогло Мелочи прервать многие свои знакомства на достаточно ранней стадии отношений, чем сэкономило ей уйму времени и душевных сил. Кроха так наловчилась делать это, что иногда к концу первого периода хоккейного матча резко вспоминала, что не выключила дома утюг и, извинившись, уносилась со стадиона.
Классификация начиналась прямо со знакомства: если к примеру человек представлялся ей неполным именем, а как-нибудь так, как его величали до 6 лет в семье или приятели во дворе, типа Жорка, Славуня, Толян или Мишук Мелочь не только могла сказать, что он болельщик, но иногда уточнить за какой спорт он болеет и даже за какую команду. Все это у нее складывалось в голове в какие-то мало кому понятные алгоритмы, и классификация прогрессировала с каждым новым кандидатом. Мы думаем, что феномен обратнопоступательного озарения играл здесь не последнюю роль.
Сначала все эти болельщики совсем ей не нравились независимо от других их положительных качеств она мела всех одной метлой, пока один из них не достал по ошибке вместо билетов на футбол билеты в филармонию, куда они должны были пойти через пару дней после футбола. Именно этот случай заставил Кроху не рубить с плеча по может быть невинным головам. Впоследствии оказалось, что некоторые из них могли вполне составить Мелочи компанию на более продолжительный срок, чем спортивный сезон.
Мелочи о Мелочи
Введения в обстоятельства
Малая Кроха относилась к тому подотряду крох, которые называли себя в своих кругах и квадратах мелкими, а за чашкой чая, так и просто мелочью. Но в большой жизни они принимали самое живое участие, потому что их было не так-то уж много, и тем, которые крупнее, они были очень нужны. Потому что многие из них были очень щзаняты совсем не мелкими делишками, а скорее крупными делами, они двигались очень быстро, чтобы повсюду успеть, можно даже сказать, что они почти не ходили, а все больше бегали. Может быть поэтому их никогда не называли проходимками, а только пробегалками.
Наша Кроха, скажу без похвальбы, хоть и была отъявленной мелочью, но дела свои знала туго и спуску не давала ни крупным, ни средним. При этом она никогда не была нападающей, а только защищающейся, но вовсе не других, а только себя. Бывало, сидит Кроха наша в ванночке, щечки румяные, ноженьки вытянуты и песенку про французские пузырики поет, которые от шампуня получаются. А французские-то шарики не ровень нашим: они почти и не лопаются, а все летают и летают, снизу вверх да снизу вверх. У Крохи и игра про это была под названием то ли «мокрое дело» то ли «мокрое тело» не помню уже. Но суть игры помню хорошо: надо было приложить к крошечным ладошкам, уже отмытым даже от крошечной грязи, шампуневые пузырики: к правой ладошке малинового цвета, а к левой голубого. Как только цвета будут правильными, так Мелочь наша розовой птичкой к потолку несется. У потолка пузырики лопнут, и Кроха наша в свою ванночку бул-тых. Но не часто Крохе удавалось такое веселье: то шампунь не слишком французский и правильных пузыриков не дает, то устанет Кроха за день пробежек так сильно, что может только сильно плескаться и никаких игр. Еще у мелочи нашей был маленький телефончик, да такой славный и незаметный, что много раз его теряли и садились на него, но он-молодец всегда находился, был по возможности подзаряжен и пах не как другие, а как крошечные ладошки и крошечные ушки. Без него Кроха не могла и минуты пробыть все время ее звонками одолевали то средние, а то и большие. И чтобы не расставаться со своим серебряным дружком забежала Кроха в магазин «1000 мелочей для мелочей» и прямо на бегу купила присоску телефонную облегченного образца за умеренные деньги. Телефончик конечно был рад обновке и постоянной близостью с самой Крохой: он был присосан на специальную подушечку, которую говорильщики носят на руке вместо часов, которых они все равно не замечают и живут безвременно вечно. Так вот этот самый телефончик был не по годам и не по росту умен, мог делать разные вещи, которыми Кроха то и пользоваться не могла, но все равно гордилась им и другим его нахваливала.
Кроха наша жила сравнительно неплохо, несмотря на свои немалые запросы: у нее были платьишки и с воротничками и без, туфельки и с каблучками и без и костюмчики с пиджачками и без. И кое-что еще, по мелочам, чего не перечислить всего несколько маленьких шкафов. Вещи свои она любила не только носить, но и рассматривать встанет бывало перед зеркалом и налюбоваться на себя в своих одеждах не может, а потом ей вдруг покажется, что эта вещь хоть и бесконечно приятна взгляду, но в то место, куда она бежать собиралась, не подойдет. Поменяет она ту вещь на другую и опять на нее в зеркале любуется. Иногда случалось, что из-за красоты своих одежд и себя в них, приходилось мелкой бежать быстрее обычного, чтобы хоть куда-нибудь успеть.
Умна была Кроха не по годам: другая Мелочь ее возраста все еще хороводы водила, за руки взявшись, чтобы не погибнуть им, ей богу, а наша мелкота выучила себя сначала одному, потом совершенно другому и поняла, что обучение для нее легко и приятно как для бабочки-капустницы полет июньским днем. Училась бы она и дальше, но захотелось ей еще чего-нибудь в жизни испытать-попробовать. Первое, что ей пришло в голову написать несколько неинтересных книжек о том как надо Написала она эти книги. Они, конечно, никому особо понравиться не могли, потому что в них было мало интересного, если читать для удовольствия. Зато по ним можно было учиться тому, как надо И решила Кроха тогда, что эта работа как раз и может ей быть подходящей помогать другим стать или даже получить степень чего-то второстепенного.
Так она жила себе да работала, людей в степени возводила. От этого стала еще умней и другие жизни стала замечать по жизни. Но об этом потом.