Поэты людям не пишут. Стихи о творцах и романтиках - Инна Фидянина-Зубкова

Я знаю, поэты людям не пишут,
потому что поэты выше,
выше людей!
Но иногда без страстей
живут и поэты,
умирая за это.

Если ты меня никогда не увидишь
и ртом не надышишь
моё возрождение,
знай, что каждое воскресенье
я сама воскресаю,
к тебе прилетаю
и спрашиваю: «Как дышишь?»

Меня ты не слышишь,
занят чем-то серьёзным,
а я о звёздах
хотела поговорить.
Ну ладно, не буду тебя будить.

Если б читателей я выбирала,
я б, наверное, горя не знала,
не знала горя людского,
я б сказала: читай меня, море!
И горы меня читайте,
хвалебные песни слагайте
и обо мне не думайте плохо!

Ведь стихи собирала по крохам:
с подберёзовиками, с морошкой,
клала в большое лукошко
да к себе домой уносила,
а дома за стол садилась
и писала, писала, писала.

Но очень уставшая мама:
 Чего тебе было мало,
зачем ты к людям полезла,
скажи-ка, доню? Ну честно!

 Не знаю,  отвечу маме. 
Читателей не выбирают.
Вот если б я их выбирала,
я б никогда не писала,
а собирала морошку,
окучивала картошку

В ответ улыбнулась мама:
 О дочке такой лишь мечтала!

Мы стихи писать не перестанем,
пока есть мел и забор.
Перед нами хоть дверь закройте!
Но есть столб, есть листок.

Конечно, сегодня не модно
на заборах писать стихи,
но если нам рты завяжут,
то мы это возродим.

Листовка  это так просто,
это бумага и стих.
А если бумаги не будет,
то мы её изобретём:
берестяные свитки,
пергаментные слова.

Я знаю, ты злишься, начальник,
ведь муза не умерла.

Она умирать не умеет,
она будет рождаться вновь.
Эх ты, маленький тролльчик,
булавкой стирающий кровь
с моей стареющей кожи.

Да, может быть, я мертва.
Но муза, она всех  больше,
муза всегда жива!

Ничего не понимая,
ветер носится за мной!
Эх, была бы я живая,
то попёрлась б за тобой
и сказала: «Бесконечность 
это лишь твоя душа!»

Ты ответишь: «Как же вечность?»

Запиши мои слова
под диктовку, нашепчу я
буйных тысячу стихов!
Счастье  это делать что-то.
Я мертва, но ты готов
на планетище весёлой
воевать и танцевать.
Милый мой сегодня болен?
Ну лежи, нельзя вставать.

Поцелую, улечу я,
а мой муж допишет стих,
он живой, его волнует
на земле ваш каждый чих.
Встанет он и повоюет,
а в бою слова, слова!
Щёки приставы надуют.

Всё прощай! И я ушла:
полетела снова, снова
собирать небесну пыль
Моё имя было Слово,
нынче же  бумажный Вихрь.

А на свете горе, беды,
развесёлые стихи,
и любимые мужчины
как-то глупо полегли.

Верили мы поэтам, верили.
Сами себе отмерили
годы и расстояния,
душ больных раздевание.

И как бы поэтам ни верили,
мы совесть свою не измерили,
не вычислили линейкой:
сколько ещё километров
до невозвратности мыслей,
мыслей не очень чистых.

И чёрт знает, кому мы поверили!
Верили им мы и делали
не наши идеи в дела воплощая.

Поэты в книгах зависли, прощая.
И молча смотрят на это 
на то они и поэты.

Войны катились войнами,
а мы учили добру.
Войны. Поэты не воины,
поэтов поберегут.

Сила мужицкая, сила!
К поэтам она не шла.
Бабья краса. Это было?
Поэтесса, как тень из сна.

Войны, войны и войны!
Поэты же учат добру.
Я родилась поэтом.
Вот, сижу, себя берегу.

А вокруг бесконечное горе.
Я ж упорно пишу про добро.
На воле, в тюрьме и в поле
я твержу: «Мне не всё равно!»

Лист бумажный исписан.
Вдовы слёзы устали стирать.
Я стихи несу тем, кто выжил:
 Возьмите исчёрканую тетрадь.

Листочки сложат живые,
мёртвых схоронят опять,
прочтут стихи над могилой,
стихи тех, кто устал их слагать
в тиши чужих чемоданов,
в гуле лихих поездов.

Память. Вечная память.
И море, море цветов
несут почему-то поэтам 
не героям всех этих войн.

Я устала писать в это Лето.
Поговорим потом.

Думал ли ты об этом,
каким вдохновенным бредом
врывается в мозг тоска!
Одиночество. И глаза
не пропускают мимо
всё, что в них заходило.

Книжные переплёты,
ядерные бои, пехоту
прохожих спешащих,
котов на диванах лежащих,
сов Гарри Потера,
орков, троллей и хоббитов.

Ах, гениального мальчика
поманит редактор пальчиком:
«Пиши свой роман,
я его подороже продам!»
Ты к этому привыкаешь,
к спешке, к деньгам. А знаешь,
мы с тобой очень похожи.

Я поэтесса, ты тоже
болен безумной идеей:
«Я ничего не успею,
старость уже стучится,
роман ещё не случился,
она голой по кухне не ходит.»
 Он блинов моих больше не просит.

Мы выбрали жизнь свою сами:
короткими волосами
думать о длинном пути
в одиночестве. Не подходи!

«Как вы стали поэтом?»

Помню: не было ни весны,
ни зимы, ни лета,
а лишь кочевая луна
над пашней стояла.
Я на землю упала.
«Пиши!  зашумело эхо. 
О наших делах и грехах.»

 Зачем?  пробурчала я,
но всё же перо взяла
и поломала его о бумагу.
Это первая была моя сага.

Сага вторая  жизнь поломатая.
А третья сага занятная,
самая домоседная:
здравствуй кошка  соседка моя.

Вот и всё. Ай выйду ль я в поле,
пройдусь ли ещё по воле?
Закричу! Нет, не буду, я воин,
теперь не больна я, а болен.

Не читала б ты книжек,
не стала бы ты поэтом:
не ходила б тогда за летом,
а ходила лишь за зимою
и во все двери стучалась:
кто-нибудь да откроет.

Откроет и в дом запустит,
накормит и больше не пустит
во все двери стучаться,
а позовёт венчаться.

Счастливое было б время,
если бы ты не читала,
а детей нарожала
и считала у мужа зарплату,
ставила на его пиджаке заплату,
да говорила подружкам:
«У меня есть пивная кружка
прямо из Чехии!»

Вот так веха за вехою
и катилась б твоя история,
если б ты не читала Толстого,
Чехова и Ахматову.

А теперь вся душа в заплатах
и больное, разбитое сердце.
Выросли дети без детства,
без детства пошли в институт.
Они там, а ты тут.

Твои дети книг не читают,
потому что кое-что знают:
нет поэтам на земле места,
поэт  ни жена, ни невеста,
поэт  вечное одиночество.
Так зачем себе портить отрочество?

Её никто не узнает,
её не знает никто.
Нет, она не из рая,
она надевает пальто,
шапочку, белые бусы
и идёт в магазин,
чтобы сказать: «Как пусто!»
или «Пропадом пропади!»

Да, да и тут же исчезнет,
как будто и след простыл.
Она поэт-неизвестник,
ей белый свет не мил,
из которого слеплено чудо:
реки, озёра, моря.

Да что же это такое?
«Как пусто!»  мои слова.

Поэты каменных веков.
Я не любила вас за это.
Поэты каменных веков 
политики, а не поэты!

Не муза сдохла. Нет, чиста
рука, стирающая чудо.
И рифма вроде бы проста.
Откуда ж ненависть, откуда?