Раз собрался на войну  иди. Стихи о новых войнах - Инна Фидянина-Зубкова

Край родной я белым белила,
белым плугом луга «стелила».
И бегом по белому полю
на белую-белую волю!

Неизбежным казалось счастье.
Солнце за облаком: «Здрасьте,
природа, цветы и колосья!
Что же будет, когда их скосят?»

Будет хлеб хрустящий и сладкий.
Ах, какая я девочка хваткая:
радугу рукою схватила
и пшеницу ею косила.

Накосила снопов  не сносят!
Ой да ветер меня уносит
далеко от дома родного
в мир большой, не видала такого:
страны, а в странах войны.

И их детям ни жарко, ни больно:
лежат бездыханно рядами,
не просятся к папе и маме.

Я им колосья кидала,
но меня лишь стена замечала,
стена от дома разрушенного.

Ты не слышишь, а я послушала,
как мать Природа шептала:
«Счастья всегда не хватало
на всех сразу. Лети отсюда!
И у них оно когда-нибудь будет.»

Генералы ордена славы,
командиры ордена бед,
жили б вы вечно с нами,
пригласила б я на обед
комиссаров злого совета,
бригадиров вечной луны.

Видишь, сияют кометой
эти воины! Ищут они
белое, чистое войско,
чтобы вступить в отряд.

Ты сегодня не светлый?
Слышишь, они говорят:
будет мир этот проклят,
кроме наших сынов!

Куда-куда мне податься? 
я устало шепчу. А из снов
генералы ордена славы,
командиры вечной беды!
Воюют они, но не с нами.
Умирают за них, но не мы.

Миролюбивые мальчики, я вас любила, а вы
пели в ночи под гитару и сочиняли стихи.

Миролюбивые мальчики дарили девкам детей,
и уносились к звёздам! Нет таких словарей,
где «миролюбивый мальчик»
описан, как супергерой.

Но кто-то стучится. Кто там?
«Дверь для беды открой!» 
миролюбивый мальчик надевает шинель.
 Не уходи, мой хороший, ты не все песни спел!

Но он ушёл, не простившись.
Они встали все и ушли
миролюбивые мальчики  сыночечки войны.

А ты сиди, подруга, воспитывай детей:
миролюбивых мальчиков  вестников смертей.

Чёрны вороны Афгана
песни белыя поют.
Ничему не учит рана:
я ни в поле и ни тут.

Раскричалось злобно эхо:
«Айда строить магистраль!»
Я служил у вас морпехом,
а сегодня мне не жаль
ни войны безумной, дикой,
ни разбитые сердца.
Да, в Афгане было лихо,
а сегодня пустота.

Закурить бы самокрутку
и опять в неравный бой!
Что спросил ты у морпеха,
скоро ль к богу? Дверь открой

Эй, душа моя душонка,
спи тихонечко в сторонке.

И ты, девка, не грусти,
а за встречного иди,
да не жди судьбы добрей:
мёртв я, батька «брадобрей»
обесчестил и меня,
молодого сопляка.

Чёрны вороны Афгана
песни белыя поют.
Отчего же наши девки
замуж за других идут?

Каждый стих  это драма,
особенно, если мама
в этом произведении на войне.
Нет, не приснилось тебе:
твоя мать пошла воевать.

А где же ваша кровать?
 В подвале.
Ты спишь, тебе снится мама
и школа,
нет уж которой.

Ты проснешься и знать будешь точно,
что не простишь сыночкам,
ходящим свободно в школу
(на той стороне которые).
И если с мамой что-то случится,
ты запомнишь их лица.

И обещаешь:  Я тоже пойду на войну,
когда чуть-чуть подрасту!

А мама: «Время рассудит,
когда подрастёшь, войн больше не будет.
Но мстить  это дело последнее.»
 Не пойму я тебя, ты вредная!

И вредная, вредная мать
опять ушла воевать.
Лежи и жди: скоро ль вернётся?

Небо перевернётся,
пока закончится ваша война.
Скорей подрастай, пацанва!

Непокорно как-то ходим
по планете золотой:
на кого-то страх наводим 
лес стоит совсем пустой.

Но никто никогда не узнает
кому какие стихи!
Время дыры латает,
а мы всё шли, шли и шли.

На телах живого нет места
от поцелуев судьбы.
Женихи мы или невесты 
плевать, умирать мы шли.

Ненарядное, рядное лето,
ненаглядные: лето, зима,
лишь весна стороною где-то
мимо нас, несчастных, прошла.

Раз и два  шагаем смело!
Дружно ли? Не в этом дело,
ищем, ищем на пути
знаки в виде бересты.

Виноваты ль мы, невинны 
не гадаем. Из осины
колья чешем и втыкаем,
а куда втыкаем  знаем!

Знаем даже почему
на любовь и на еду
много времени не надо:
ведь планетища брюхата
непокорной головой
вовсе, вовсе не одной,
а двумя-тремя  не боле.

Не ходите вы на волю,
делать нечего вам там:
бересту ходить, считать.

Вот и все. Походы наши:
от любви к родне да к каше.
А в пути, опять же, колья
из осины. Ну доколе?

Женские привязанности
разные бывают:
девушки-политики
в пушечки играют,
играют и рады.
Видно им так надо,
ведь у таких ватрушки 
пушки да снаряды.

Не рисуй картины,
нам таких не надо!
Вы поэты, тоже
свое дело бросьте:
напишите повесть
о женской тихой злости.

Иль давайте лучше
в гости сходим к бабе:
 Здравствуй, дева, здравствуй,
мы к тебе с цветами!

 Здравствуйте, ребятки, 
тихо я сказала. 
Вы пошли бы к чёрту,
вас к себе не звала!

Видно мне так надо 
песни и сомнения,
под луной широкой
самопостроения:
ать-два левой, девка,
ходи около дома.
Видишь пленным солнце?
Значит, замуж скоро.

Женские привязанности:
кошки да матрёшки.
Женские обязанности:
мужа ждать в окошко,
а не шастать полем
и не бегать лесом.

Девочки-злодейки
нам не интересны!

Они всегда одиноки,
они всегда голодны,
эти воины света,
победившие воинов тьмы.

Всё, Россия больше не будет
участвовать в войнах гадких.
«Уходим, уходим отсюда», 
горько шептали ребятки.

Наверно, неверное войско
неверный выбрало путь:
в тех сердцах стучалось: «Ошибка!»

А этим надо свернуть
свои сердца на замочки
и вернуться домой,
ведь дома сыны и дочки
и стих окровавленный мой.

Домашние командиры,
домашний и свет луны.
Где ж вы долго так были?
«Мы к дому так долго шли.»

А недошедшему память.
Пришедшему снова в бой!
Как долго мы будем плакать
над тобою и мной?

Наши мальчики умирают
и рождаются вновь.
Наши мальчики твёрдо знают:
мир не спасёт любовь.

Наши мальчики не играют,
наши мальчики не поют,
наши мальчики погибают,
нет не с нами, не тут.

Проходило былое былом,
улетало лётное вдаль
Сколько мальчиков наших было
тут убито? Не помню. Жаль.

Никогда никого не любила.
Кашу пшённую детям варила
и приговаривала:
«Малая жизнь, как марево;
большая жизнь, как бельмо;
когда-нибудь встречу его;
варись, варись, моя каша.»

Без любви хороша я. Наша
доля  скорее неволя;
наша доля  запрет, не боле.

Наша правда  чужая неправда.
Наши вещи  топор и клещи:
порубаю и выстрою племя
от семени нелюбимого. Время
досталось такое сегодня.

Злая, голодная я, в исподнем
выходила на бой и билась:
кого убила, в того и влюбилась.

Вот так поздно влюбилась, значит.
Он не плачет  герои не плачут.
И я плакать совсем не умею.

Никого никогда не согрею,
никому не скажу: «Любимый!»

Мимо стреляет, мимо
стрела молодого Амура.
Не жду ничего. Я дура.

Ощущение войн повисло,
ведь люди не дураки:
числа считают, числа
до ядерной той войны.

Числа считая, числа
застыли на наших губах:
день-деньской, день коромысло,
день мужнин, день жён, день впотьмах.

Часы с кукушкой на стенке,
сегодня блины горой,
и дети на переменке,
а завтра весь мир  войной!

Я одна об этом писала,
лишь я твердила о том:
очень сильно я сожалела,
что планета Земля  мой дом.

«Зачем война?»
 Просто так.
«Зачем смерть?»
 Да вот так.
«Почему ни папы, ни мамы?»

Какими бесчувственными голосами
мы отвечаем детям,
насмотревшись на смерти,
намаявшись в быту.
Где холод, где жар  не пойму!

«Знаешь, дочь,  сказала я очень устало. 
Хочу чтоб смерть и меня прибрала,
но она все никак не приходит,
хотя, вроде бы, рядом ходит.»

Дочь равнодушно плечами пожала.

А у того ребёнка, что хочет маму,
мамы не будет больше.
И кому от этого горче?

Усталыми, чёрствыми голосами
мы мёртвых своих провожали
и складывали в ряды.
Милосердие не подходи!

А после высохшими губами:
«Всё пройдёт»,  своим детям шептали.