Ф. А сколько у вас детей?
П. К. Двое сыновей.
Ф. И что? Они тоже, как отец, закаляются?
П. К. Да нет, они в мать. Та холода боится.
Ульяша
Порфирий замолчал. Видно было, что это очень болезненный для него вопрос. Он вспомнил постоянный разговор со своей женой:
Пашечка, да чего же ты нас позоришь. Живи, как все.
Ульяша, если я это дело брошу, то сам умру и все люди погибнут.
Я не буду, как куропатка, в сугробе спать.
Ульяша, чтобы спать в сугробе это надо у Природы заслужить.
Да кто ты такой? Почему не хочешь жить, как люди живут?
Я тот, кто во мне. Сам бы я тысячу раз умер.
Может ты Бог?
Это ты сказала.
Мало тебя в психушках держали. Возомнил себя Богом, а дети в обносках ходят.
Дак запретили мне за калитку выходить. Людей ко мне не пускают.
И правильно сделали. Может образумишься.
После этого Порфирий выходил в сад и разговаривал с Природой.
Природа, матушка, ты меня родила, ты меня поставила на это место. Я от этой тяжести не отказываюсь. Но что же мне делать, если меня не понимают?
И Природа отвечала: Твоё терпение мать учения. Стерпишь победишь, не стерпишь погибнешь.
Значит терпеть много придётся?
Тебе по силам. Ты сделаешь всё, что сможешь, а потом настанет очередь за людьми. Кто поверит в тебя и путь тобой указанный, тот будет жить.
Шёл 1918 год, Порфирий возвращался домой. В прошлом году его, по собственному желанию, забрали в армию, и он поехал на фронт, но революция поменяла все планы и Порфирий, так и не доехав до фронта был подхвачен революционным ветром. Он почти год искал своё место в революции, то примыкал к большевикам, то к анархистам, то к каким-то бандитам, но никак не мог найти того, что было бы ему по душе. В конце концов решил вернуться домой, а уж там решить что делать и чем заниматься. Ему уже исполнилось двадцать лет, и он чувствовал себя очень взрослым, прошедшим огонь и воду, человеком. По дороге домой он оказался в Сулине, или как его теперь называли Красном Сулине. До дома оставалось совсем немного, но доехать туда было сложно при всей той неразберихе, что случилась в Российском государстве.
На вокзале толпилось много народа. Все куда-то ехали: кто домой, кто, наоборот, из дома. Кто по делам, а кто в поисках какого-либо заработка. Мужики, бабы с детьми, юноши и девушки, старики и старухи все томились на вокзале.
Вот в этой толчее и встретил Порфирий свою Ульяшу. Как только он её увидел, то внутри у него как будто что-то щёлкнуло: вот человек, которому я могу помочь. Привлекла она Порфирия своим жалким видом и покорностью. Это была девушка, почти девочка, лет семнадцати-восемнадцати. Одета она была в чёрное платье, которое было ей велико и волочилось по полу, и в чёрном платке.
Видно сирота, подумал Порфирий и сердце его сжалось от сострадания.
Она ходила от одной группы людей к другой, низко кланялась и просила подать ей хлеба. Некоторые подавали монеты, но большинство гнали её и она, ссутулившись, сжавшись, как от ударов, шла дальше. Так она дошла до Порфирия, который расположился на полу около стены. Она поклонилась и попросила хлеба. Порфирий развязал свою котомку и достал четвертинку буханки хлеба. Взвесил её на руке и протянул девушке. Она вспыхнула, но протянув руку, отклонила хлеб.
Это много тихо сказала она.
Бери, бери, настаивал Порфирий и она взяла хлеб, спрятала его за пазухой и снова поклонилась Порфирию.
Спасибо, буду за вас бога молить, сказала и пошла быстро из зала.
Порфирий поднялся и решил проследить куда пойдёт девушка. Она вышла из вокзала, перешла улицу и скрылась за углом дома. Порфирий пошёл за ней. Он завернул за угол и снова увидел её. Она торопливо жевала хлеб, который ей дал Порфирий. Увидев его, она повернулась и побежала по улице.
Постой, крикнул Порфирий, постой, тебе говорят!
Но девушка не останавливалась, и Порфирию пришлось тоже перейти на бег. Вдруг девушка остановилась, повернулась к нему лицом и вытянув руку с хлебом, крикнула:
Берите! в глазах её был ужас.
Не бойся ты меня, мирно сказал Порфирий, и хлеб мне твой не нужен. Я поговорить с тобой хочу. Ты где живёшь? Мне переночевать негде пустишь?
Нету у меня дома и никого нет.
Я так и подумал сирота значит?
Девушка кивнула.
Я так и подумал сирота значит?
Девушка кивнула.
А звать-то тебя как?
Ульяна я.
А меня Порфирием зовут. Я из Ореховки. Мне туда ещё добраться надо, к родным. А где же ты ночуешь?
А где придётся. Часто на вокзале.
Сама-то откуда?
От сюда, из Сулина.
Почему же домой не идёшь?
Не могу, там только мачеха осталась, сказала Ульяна, и вдруг разрыдалась.
Порфирий подошёл к ней, обнял и сказал:
Отец, небось, на фронте погиб?
Да, сказала сквозь слёзы Ульяна, а вы откуда знаете?
Нетрудно догадаться. Сейчас таких сирот, как ты, ужас сколько.
Возьмите меня с собой, я вам пригожусь, вдруг сказала Ульяна и посмотрела Порфирию в глаза.
А и возьму, просто ответил Порфирий, я как тебя увидел, то сразу понял вот человек, которому я могу помочь.
Правда?
Правда. Завтра поезд будет, может быть уедем. Да ты хлеб-то доедай, у меня ещё есть.
До поезда надо было чем-то заняться. Сначала они пошли домой к Ульяне и она собрала свои вещи. Мачеха, упёршись руками в бока, молчаливо наблюдала за происходящим. Собрав вещи, Ульяна поклонилась мачехе и сказала:
Прощайте, больше вы меня не увидите.
Напугала! крикнула им вслед мачеха. Скатертью дорога. Совет, да любовь! это было уже сказано тихо и с издёвкой. Она демонстративно хлопнула дверью.
Дверь дома захлопнулась и Ульяна с Порфирием пошли по улице. Пока было светло они бродили по городу, заходили в дома и просились на ночлег. Хозяева смотрели на них, как на врагов и тупо отказывали, отказывали, отказывали. Уже начало вечереть, и они уже отчаялись найти ночлег. Повернули к вокзалу. По пути им попалась церковь. Они поглядели друг на друга и не сговариваясь вошли. Церковь была пуста, почти все иконы были сняты, везде валялся мусор и только каким-то чудом уцелевшая икона божьей Матери светилась, подсвеченная тремя свечами. Порфирий с Ульяной подошли к иконе. Богородица ласково на них смотрела и как бы приглашала в другой мир, где нет войны, нет разрухи.
А давай обвенчаемся? вдруг предложил Порфирий.
Давай, согласилась Ульяна.
Они взяли в руки по свече.
Повторяй за мной, велел Порфирий и начал говорить, а Ульяна повторяла его слова.
Перед лицом Божьей Матери беру в жёны (в мужья) Ульяну (Порфирия) и клянусь не разлучаться с ней (с ним) ни в горе, ни в радости. Чтобы ни случилось в нашей жизни, я буду верен (верна) моей жене (моему мужу). О, пресвятая Богородица, соедини наши руки и наши сердца навеки и дай нам силы выдержать все испытания, посланные нам Всевышним. Аминь!
Аминь! прошептала Ульяна, и они с Порфирием, поглядев друг другу в глаза, поцеловались. Ульяна взяла Порфирия под руку, и они совершили круг по пустой церкви, потом поцеловали икону, поставили свечи и вышли из церкви.
В самые тяжёлые дни своей жизни, когда Ульяна досаждала Порфирию своим «материализмом», Порфирий вспоминал это венчание и старался держать слово данное Божьей Матери. Ульяна же само венчание помнила, но что она говорила и что обещала вспомнить не могла. Для неё это событие было завешано туманом. Да и в словах ли дело? Главное, что она всю жизнь была верна Порфирию, а «материализм» Что с ним поделаешь? Такова была её природа.
Через два дня они, наконец, добрались до дома. Порфирий вошёл в дом отца и представил Ульяну.
Вот, отец, моя невеста, Ульяной зовут.
Ну раз невеста, значит скоро свадьбу сыграем, одобрил отец, слышь, мать, Порфирий-то невесту на фронте добыл.
Вышла Матрёна, обняла сына, посмотрела на Ульяну, и сказала:
Вроде справная девка, молодец Паршек. Ну проходите, закусите чем бог послал, небось с дороги-то оголодали.
Вот так Ульяна стала женой Порфирия.
Порфирий посмотрел на Философа и мягко улыбнулся. Философ почувствовал, что сейчас Порфирию не до разговоров, встал и отправился к себе в палату. А Порфирий вспоминал свою нелёгкую жизнь.
Ещё лет тридцать назад, когда со всех сторон стекались люди, и Порфирий всех принимал и многие благодарили его за помощь и науку, случилось с Ульяной вот что: проснулась она как-то ночью и чувствует, что правая рука её не слушается лежит, как мёртвая, и шевельнуть ей Ульяна не может. Испугалась Ульяна, но Порфирию ничего не сказала. Уснула с мыслью утром пройдёт.
Утром поднялась рука, как плеть висит. Попробовала другой рукой поднять её и такая боль пронзила её, что она закричала благим матом и страх охватил её.