Рука Сенджи нашла его ладонь и сжала. «Спасибо».
Перепугалась, прошептала она. Что могла причинить тебе вред своими словами. Что они задержали бы нас двоих и За себя-то я не боюсь, умею выкручиваться а вот ты
Если бы меня узнали, безо всяких слов огрёб бы сначала от наставника, потом от дедушки. За то, что прогулял занятия. А слова мало ли, о чём болтают дети. Это не значит вообще ничего.
Вилле, говоря нарочито бодро и даже пренебрежительно, добился того, чтобы Сенджи улыбнулась.
Толпа текла и бурлила шумные пёстрые дети, пожилые чинные пары, расфранченные молодые люди в модных узких брюках, прикрывающиеся от солнца ажурными зонтами женщины. Мраморные стены высоких дворцов просвечивали сквозь ковёр из остролистного винограда снежно-белым и розовым. Вертлявая, мощёная булыжником пешеходная улочка забирала вверх в центре город располагался на небольшом возвышении. Маленький питьевой неисправный фонтан плевался водой на углу в натёкшей вокруг его чугунного основания луже плескались встрёпанные воробьи, за которыми из куста бугенвиллии наблюдала кошка: видны были только чёрные уши и верхняя часть морды с напряженными охотничьим азартом глазами. Небо слепило. Оно было и небом, и морем, которое жарко накатывало, вал за валом, но никуда не увлекало, и туго натянутой, как декорация, вымоченной в краске простынёй. Далёкий дирижабль жандармерии казался приколотым к ней на булавку, как бабочка. Сенджи украдкой вытерла лоб.
Я не могу без плаща, предупредила она вопрос Вилле. Потому что моя одежда меня выдаст. Ох не собиралась я ни на какой карнавал, а собиралась сразу домой через стоки, иначе бы озаботилась тем, чтобы надеть что полегче.
Праздник уже начался, и они услышали музыку грохот литавр, барабаны и флейты, а поверх звуков оркестра ворчащий шум, какой издавали бы все вместе множество перемалываемых водой ракушек, дождь, ветер в водосточной трубе, пущенная задом наперед грампластинка, и иначе это ещё именовалось многотысячной толпой. Запахло жареным арахисом, порохом от шутих, зверинцем. Сенджи радостно сказала: «Хоурмен» учуяла, что ли, в этом диком смешении аромат его кондитерских изделий. Вилле тоже постарался почуять, но всё вдруг перебил горячий запах железа где-то на площади то ли потехи ради, то ли выполняя в присутствии покупателя его заказ, ковал кузнец.
Как мы найдём твоего пекаря? спросил Вилле.
Будем искать в торговых рядах и найдём. Только не разделяясь. Понял, Вилле?
Ага, сказал тот. Слушаюсь. Сенджи, а мука это от него?
Сенджи кивнула.
Он оставляет её в разных местах тайниках, и всякий раз тайник другой, чтобы сложней было выследить, снова зашептала она. Жандармы ведь знают, что в городе есть, как вы все называете, коллаборационисты. Знают и охотятся за ними. А между тем, ваши коллаборационисты честнейшие люди. Без их помощи мы бы погибли.
Вилле поглубже вдохнул и запнулся. Сенджи понимающе взглянула на него.
Тебе интересно, чем именно они нам помогают?
Ну, да
Едой. Лекарствами. И, не буду скрывать, оружием. Ты ведь про оружие услышать хотел?
Всё, Сенджи, опять предупредил он, потому что всё так же боялся трусливой непринимающей дрожи после слов о том, как это оружие применяется и из-за чего. Потом, потом. И нет, не про оружие, а как раз про еду, муку Знаешь, у меня дома огромная кладовая. Чего там только нет: и копчёные окорока, и овощи, и всякие заграничные сласти Я просто хотел спросить, могу ли я этим помочь тебе. Таскать продукты из кладовой я умею с детства.
Сенджи рассмеялась.
Спасибо, Вилле, я учту. Но пока не надо.
Их улочка, вильнув в последний раз, выплеснулась на площадь, прямо к задним, рассеянным рядам таких же новоприбывших, которые стремились пробиться вглубь толпы. Отсюда, с краю, и до самой ратуши сияющей из-за яркого солнца своей зелёной черепичной верхушкой, будто только что покрашенной заново, колыхалось плотное, но податливое и дружелюбное человеческое море. Квадратные часы на ратуше показывали половину двенадцатого. И сразу захватил привычный азарт: сорваться с места, броситься восторженно исследовать прилавки, тратить позванивающие в кармане монетки, выискивать среди весёлых лиц знакомые, смотреть на фокусников, шпагоглотателей, жёлтых львов в вагончиках разъездного зверинца но рядом была Сенджи, и он пообещал, что они не разделятся.
Сенджи рассмеялась.
Спасибо, Вилле, я учту. Но пока не надо.
Их улочка, вильнув в последний раз, выплеснулась на площадь, прямо к задним, рассеянным рядам таких же новоприбывших, которые стремились пробиться вглубь толпы. Отсюда, с краю, и до самой ратуши сияющей из-за яркого солнца своей зелёной черепичной верхушкой, будто только что покрашенной заново, колыхалось плотное, но податливое и дружелюбное человеческое море. Квадратные часы на ратуше показывали половину двенадцатого. И сразу захватил привычный азарт: сорваться с места, броситься восторженно исследовать прилавки, тратить позванивающие в кармане монетки, выискивать среди весёлых лиц знакомые, смотреть на фокусников, шпагоглотателей, жёлтых львов в вагончиках разъездного зверинца но рядом была Сенджи, и он пообещал, что они не разделятся.
Веди, потеребил Вилле её за рукав.
Разноцветные шатры и деревянные лотки торговцев огибали площадь подковой. Пар, грохот, лязгающая механическая музыка заводных шкатулок, густое переплетение запахов съедобного и несъедобного, детские визги и возгласы клубились над ними, как осязаемые облака. Туда и направилась Сенджи, уверенно лавируя между людьми. Целеустремленная, как бронированный ледокол королевского флота, безжалостно наступающая на чужие мозоли и не слышащая возмущенных окриков, она оставляла за собой свободное, но быстро смыкающееся пространство, поэтому Вилле прибавил шагу. Но он не забывал при этом крутить головой и сразу же заметил в центре площади, у памятника первому королю, наряженному в честь карнавала в бумажный цветочный венок, главный помост, широкий, как сцена в Гранд-театре, блестящий россыпями конфетти и мельтешащий чёрно-розовыми пятнами на сцене лихо отплясывали под безудержную, пьяную музыку расположившегося справа от помоста оркестра девушки-танцовщицы. Обтекающая помост толпа, главным образом мужчины, подбадривала девушек гиканьем и смехом. Ну, комедиантки в неудобно коротких нарядах, ну, весело пляшут Вилле больше любил, когда выступали акробаты, на что Марк посмеивался: к определённым выступлениям отношение в разном возрасте тоже разное. Заметил Вилле и помосты поменьше они располагалась по бокам площади, удачно затенённые акациями, и окружены были в основном детворой, которая с непосредственным восторгам внимала клоунам и факирам, повелителям огня и заклинателям змей. По аллеям под теми же акациями неспешно бродили верблюды и пони с седоками на спине. Там был и слон, Вилле слышал, как тот трубил но его скрывала густая листва высоких и ухоженных деревьев. Глухо рычали львы или тигры. Где-то здесь должен быть и Анри с его маленькой дочерью, и то семейство мастерового, с котором Вилле шёл через мост, и ещё добрая дюжина всяких деревенских знакомцев и где-то здесь так и не увиденные люди, управлявшие жёлтой лодкой, готовили что-то плохое. Одолело желание растолкав всех, взобраться на помост и громко закричать, что оставаться на площади опасно. Но ведь все и так были предупреждены, потому что надпись на стене фабрики
Сенджи погоди, Сенджи, запыхавшийся Вилле, перешедший к тому времени на бег, наконец догнал голубовато-пепельный плащ и вцепился в развевающуюся полу. Ты же правда могла перепутать, да? Ну, что это не пропагандисты. В лодке. Мало ли
Она остановилась и посмотрела на него сочувственно.
Да. Вполне могла, произнесла она, а Вилле грустно подумал, что Сенджи просто его утешает. Но что это меняет? Я уже сказала, что пожар был обещан, и если ты сейчас обеспокоен судьбой людей то напрасно. Они всё знают. Другое дело, что люди отчаянные Кто-то не верит, а кто-то считает, что обойдётся, да ещё и наличие здесь жандармерии и гвардейцев успокаивает их, что ли.
А может быть такое, что почему-то этот пожар всё же не случится?
Сенджи вздохнула.
Если рассматривать угрозу не дословно Ну, например, вместо большого огня кто-то из жандармов показательно поймает в толпе одного-другого загримированного якобы дикаря, да ещё и со взрывчаткой. И его на глазах у честного народа усадят за решётчатые окна жандармского автомобиля и под улюлюканье красиво увезут в якобы участок на допрос отчего бы и нет? Не знаю, Вилле. Но жизнь за Стеной научила меня в первую очередь думать о самом плохом. Поэтому я и буду думать о настоящем пожаре с пламенем и паникой. Остерегаешься целее будешь. Если всё же окажется, что я ошиблась что же, все от этого только выиграют, и я в том числе, верно?