Возле моего дома, на углу Гаванской и Шкиперки, встречаю нашу вечно недовольную соседку, она заходит в угловой гастроном и делает вид, что меня не замечает. Это чтобы не здороваться. Не хотите, не надо. Влетаю в парадную, машинально запускаю пальцы в прорезь почтового ящика ничего нет, пишут.
Внутренне ликуя, преодолеваю последний лестничный марш. Лифт, как всегда, не работает, но мне сегодня это перескакивание через три ступеньки в самый раз. Даже не задыхаюсь, даже не останавливаюсь передохнуть. Вот, наконец, и моя чёрная засаленная дверь. Думаю, ей лет сто. Если то, чем она сверху обита, снять, то совершенно спокойно можно созерцать наш коридор-пенал с сундуками и комодами по стенам, с двумя голыми лампочками и неожиданным окном справа, не просто заколоченным, а замурованным стеной соседского дома. Окно есть, а вида из окна нет. Но это, если свет горит, а если не горит, то ничего не увидеть, хоть всю обивку снимай. Но услышать можно.
Сейчас, ещё даже не разбирая отдельных звуков, я понимаю, что в квартире есть народ. Звучит музыка, причём в разных комнатах. Отчётливо слышу «Волшебный полёт» группы «Спейс», любимую вещь моего сына Лёньки, а в придачу что-то живое, похожее на гитару, но слишком громкое для акустики. «Наверно, электрогитара, только откуда, не Витька же, наш сосед-алкоголик, сподобился?»
Верный способ узнать войти в квартиру. Ключа у меня нет, постоянная смена доверенных лиц, так или иначе опекающих Лёньку, вынудила меня отдать все ключи им. Так надёжнее, потому что мой приход домой мало что меняет в течении жизни «укороченной» после развода семьи. Вот и сейчас я нажимаю кнопку звонка два раза. Шаги по коридору, дверь открывается без вопроса «кто там?» значит, поджидают. «У тебя гости», открывает дверь сестрёнка и, развернувшись, идёт обратно.
Лёля одна из моих младших сестёр-двойняшек. Она учится в дошкольно-педагогическом и, в отличие от Томы, второй из двойни, имеет принципы. По её реакции я понимаю, что гости ей не по нраву и что они как минимум выпивают, а как максимум мужчины. Именно в такой последовательности. Гитарные звуки идут из маленькой комнаты, и я направляюсь прямо туда. Пардон, забыла, гости ещё и курят, в иерархии Лёлиных раздражителей это, пожалуй, на первом месте: она с детства мучается астмой, и неприязнь к курящим, в отличие от первых двух, обоснованна.
Так, ничего себе, кого напустили в квартиру! Два незнакомых мужика, бутылки, стаканы, дым коромыслом, да ещё и баба какая-то с ними. Да не баба это вовсе, а моя знакомая художница Оля Рунтова. Она тут же, опрокидывая пепельницу, устремляется ко мне:
Ну как? Хотя можешь не говорить, сразу видно приняли. Мы тут третий час тебя ждем, уже отмечаем, присоединяйся. Да, кстати, ничего, что я не одна? Это Петя, а это Ольга делает лёгкую заминку, из чего я заключаю, что второй товарищ ей самой не очень знаком. Он поднимается с кресла и, не дожидаясь, пока вспомнят его имя, произносит:
Прошу прощения, что явился без приглашения, некоторым образом случайно. Каштан.
С этими словами он необычайно изящным жестом вылавливает мою руку и прижимает к ней сухие, твёрдые губы. Невиданные в нашем богемном кругу церемонии! А голос, голос чего стоит: где-то на уровне нижней октавы женского торса. Но всё это отмечаю попутно, сейчас главное меня приняли в Союз! Застань я в своей комнате не Ольгиных приятелей, а колоритную компанию соседа Витьки, тоже не сразу бы начала гнать.
Вы, между прочим, напрасно поторопились. Ещё два часа назад моя судьба могла решиться по-другому, перевес в один голос, это на грани. А при чём тут каштан? я полна веселья, и хотя понимаю, что Каштан вероятнее всего фамилия, но уж больно поприкалываться охота.
Валерий Каштан, для друзей Валера, серьёзным тоном, но с улыбкой в глазах.
А я Петр Жеромский, мы с Ольгой Михайловной старинные друзья, по его взгляду в сторону Ольги я понимаю, что это не совсем дружба.
Так, что на столе? Портвейн, и неплохой, португальский «Порто», вино красное сухое, бутылка «Столичной», а так поесть охота! С едой негусто сыр и несколько яблок. Всё тем же изящным движением Валерий запускает руку в чёрный кожаный портфель, стоящий в его ногах, и достаёт из него Нет, такого не может быть в обычном чёрном портфеле обычного смертного!
Бутылка «Армении», полпалки самой что ни на есть твердокопчёной колбасы, явно ресторанные бутерброды с красной рыбой и в завершение, после лёгкой паузы пакет из шуршащей полупрозрачной бумаги, а в нем пять изумительных по форме, хоть сразу в натюрморт, душистых, с румянцем и лёгким пушком, персиков.
Валерий Каштан, для друзей Валера, серьёзным тоном, но с улыбкой в глазах.
А я Петр Жеромский, мы с Ольгой Михайловной старинные друзья, по его взгляду в сторону Ольги я понимаю, что это не совсем дружба.
Так, что на столе? Портвейн, и неплохой, португальский «Порто», вино красное сухое, бутылка «Столичной», а так поесть охота! С едой негусто сыр и несколько яблок. Всё тем же изящным движением Валерий запускает руку в чёрный кожаный портфель, стоящий в его ногах, и достаёт из него Нет, такого не может быть в обычном чёрном портфеле обычного смертного!
Бутылка «Армении», полпалки самой что ни на есть твердокопчёной колбасы, явно ресторанные бутерброды с красной рыбой и в завершение, после лёгкой паузы пакет из шуршащей полупрозрачной бумаги, а в нем пять изумительных по форме, хоть сразу в натюрморт, душистых, с румянцем и лёгким пушком, персиков.
Общее онемение быстро проходит, и мы, теперь уже в полном составе, принимаемся праздновать моё вступление в Союз художников. Событие знаменательно тем, что снимает многие табу. Правда, я уже год как в молодёжной секции Союза, но это мало что даёт. Взрослый Союз позволяет работать в Графическом комбинате, Худфонде, получать заказы от Дирекции выставок. Появляется право на мастерскую и дополнительную жилплощадь, ну, ещё путёвки в дома творчества. Короче, при умелом давлении и хороших связях поживиться есть чем. А если просто заниматься творчеством, то никаких благ всё равно не светит.
Примерно так мы обсуждаем мои потенциальные возможности от членства в Союзе. По ходу дела я узнаю, что Оля встретилась с Петром после десятилетнего перерыва совершенно случайно, на улице. Когда-то он был Ольгиной первой любовью, потом судьба их разметала: Петр ушёл в музыку, а заодно женился, Ольга в архитектуру и тоже вышла замуж. Гитара, которую я услышала на входе, была Петина, но он не просто играл, он демонстрировал колонки, своё последнее изобретение. Именно с этими колонками он шёл к Каштану в Ленконцерт, чтобы их там попробовать, но встреча сбила все планы и вот они все трое у меня.
Что касается Валеры, то он работал звукорежиссёром, а в данный момент находился под следствием и обвинялся не более и не менее, как в распространении порнографии. Я первый раз в жизни видела человека, находящегося под следствием, а тем более по такому эксцентричному поводу. А уж чтобы он пришёл ко мне домой, да мы с ним пили коньяк и закусывали красной рыбой это уж совсем из области фантастики. А ведь именно фантастику я больше всего и люблю
Уже совсем поздно, когда стали прощаться, и Ольга с Петей, не стесняясь, целовались в глубине коридора, Валера всё с тем же серьёзным лицом и улыбающимися глазами, глядя на меня сквозь изящные очки в золочёной оправе, приблизил свои твёрдые губы к моим в ожидании ответного движения. Я загляделась на его очки, а когда сообразила, что к чему, он уже отпрянул и, слегка наклонив голову, произнёс: «Было очень приятно, ещё раз поздравляю, надеюсь увидеться».
Где-то с неделю не было никаких известий. У Ольги с Петей, похоже, наступил рецидив, её не было ни дома, ни в мастерской, а Валера, хоть и попросил у меня телефончик, но не звонил. Да и я разрывалась между литографской мастерской, издательством «Детская литература», где мы с главным художником Валерием Трауготом спорили, чья обложка лучше его или моя, и подготовкой эскизов к поездке в Москву, в Министерство культуры, откуда мне пришло предложение сделать графический цикл на любую тему.
Да, Андрюха бы сейчас опять мне сказал: «Ну, что ты выпендриваешься, нечем тут хвастаться. Скажи спасибо, что у тебя гарантийка в комбинате, литографии твои никуда не годятся, научись сначала рисовать. С Трауготом вообще зря связалась, он в издательстве царь и бог, а ты против него выступаешь. Какая разница, что книжка про деревенскую драму, он всегда сказочных персонажей рисует, надо просто уступить. А с москвичами ты ещё поплачешь, как пить дать завернут они твои эскизы на любую тему, зря деньги прокатаешь».
Андрюха мой шеф, вернее, бывший, учил меня литографии. В Академии я в него была немного влюблена, особенно после болотных ирисов, которые он мне подарил, когда был у нас с Сашкой в деревне. Я даже бабочек для него ловила, он тогда их коллекционировал. А теперь, после развода, я иногда захожу к нему в мастерскую на Петроградской, и он меня слегка опекает. Что не мешает постоянно ругать, видимо, для того, чтобы я чего о себе не возомнила. У него тоже свои тараканы есть, видимо, нелегко быть сыном «того самого художника Пахомова».