А-а, здравствуйте! Проходите, присаживайтесь, но сообщите ваше имя. Вы ведь из списка и получали сообщения? проговорил он, и Сатукеев подробнее смог разглядеть его. Это был человек среднего роста, очень плотный, но не толстый, его движения были учтивы и плавны, будто бы он был уверен, что за ним всё время кто-то следит и оценивает его поведение. Лицо его, несмотря на видимый уже немолодой возраст, было без морщин, лишь возле маленьких серых глаз образовались мешки и какие-то две линии, напоминающее шрамы, не соответствующие остальному облику и полученные, видимо, при загадочных обстоятельствах, о которых никто не знал. Голос его звучал низко, почти басом, но очень дружески.
Да, я Арсений Сатукеев. Получил ваше сообщение и пришёл по указанному адресу.
Прекрасно! Я ведь такой алармист, думал, что поздно оповестил и никто не придёт, а дело ведь очень ответственное, и нужно его решить уже сегодня, ответил Энгельгардт на отчёт Сатукеева о сообщениях и пригласил его присесть, указывая на один из стульев, стоявших возле стены.
Сатукеев направился к своему месту, но вдруг один из сидящих привстал и протянул ему руку. Это был Караванов; его примеру последовали и остальные, называя свои имена и приветствуя Сатукеева. Оказалось, что имя молодого человека Илья Коридонов и учится он на первом курсе в том же университете, что и Арсений, а вот имя программиста разобрать было сложно, так как тот его быстро пробормотал, сконфузился и сел в прежнюю позу.
Когда Сатукеев подошёл к стулу, Виктор Альбертович, обращаясь ко всем, сказал:
Ну что же? Остались ещё двое. Ждём их и точно начинаем, после этого он снова сел за свой стол и наклонился над бумагами. В комнате воцарилась молчание, и так, почти в абсолютной тишине, прошло около десяти минут. Сатукеев крутил головой и рассматривал то кабинет, то людей, сидящих в нём, но никто не обращал внимания на его пристальные взгляды программист сидел в размышлениях, Караванов и Коридонов продолжали заниматься тем же, чем и занимались до прихода Сатукеева: один читал конституцию, другой был чем-то увлечён в телефоне.
Вдруг открылась дверь и в комнату вбежала, запыхавшись и раскрасневшись, та женщина, которая встречала Сатукеева. Как узнал он потом, это была домработница Энгельгардта, которая занималась многими его делами, выполняя и долг хозяйки, и долг секретаря, и много ещё кого. У неё была длинная и запутанная история, связанная с мелкими наследственными делами, после чего она и оказалась на этом месте у Энгельгардта, продолжая трудиться для него вот уже четвёртый год. В этот момент она подошла к его столу и что-то тихо начала говорить ему на ухо. Виктор Альбертович посмотрел на неё удивлённым взглядом и намного, намного громче, чем она, сказал:
Разумеется! Это же такие же посетители, как и все остальные. И ничего, что они не очень презентабельно одеты. Ведите их сюда, эти слова и этот неожиданный приход домработницы очень удивили Сатукеева, так как, когда он входил, его даже не спросили, кто он и для чего пришёл. В его мыслях промелькнула самодовольная насмешка: «Видимо, я одет порядочно», но тут же он прогнал её из своей головы как какую-то тщеславную мелочь и замер, смотря на дверь, в ожидании этих непрезентабельно одетых посетителей.
После слов Энгельгардта домработница почти выбежала, не закрыв дверь, и через несколько минут там показались Пешкинский и тот человек, которого Сатукеев уже видел сегодня у себя во дворе и на проспекте.
VI
И действительно, Пешкинский и его, видимо, приятель были одеты (в особенности это было заметно в сравнении с интерьером кабинета и внешним видом остальных там присутствующих) не очень аккуратно и даже немного напоминали бездомных, падших или потерянных людей.
Пешкинский по-прежнему был в своём гигантском пальто, которое решил почему-то не снимать и не оставлять в прихожей и так в нём и пришёл в кабинет. Остальной его облик с первой утренней встречи с Сатукеевым почти не поменялся, лишь стал более сероватым из-за прогулок по пыльным весенним улицам. Человек же, который стоял рядом с ним, был одет ещё более скверно: длинный его плащ висел на нём, как покрывало, и был весь изорван внизу, под плащом виднелся старенький запачканный пиджак и скатанный свитер болотного цвета. Каштановые волосы его были коротко подстрижены и имели рыжеватый оттенок; лицо его всё было в веснушках, но не таких, какие бывают обычно, а в каких-то ярко-белых с серыми точечками. Они придавали ему болезненный вид. Из-под светлых бровей, которые были, как ни странно, намного светлее волос, сверкали зелёные глаза, взгляд которых носился по комнате, оглядывая присутствующих.
Энгельгардт так же, как и Сатукеева, пригласил их присесть на стулья, один из которых стоял почти в самом углу комнаты, а другой ближе к Сатукееву, рядом со шкафом. Пешкинский поспешил подсесть к Арсению, после чего, когда суета и некоторые разговоры успокоились, все взглянули на Виктора Альбертовича с большим любопытством. Он встал возле своего стола, держа в руках запечатанный бумажный пакет, и вся его фигура вытянулась.
Перед вами, так, как и попросил покойный, я открываю этот экземпляр, на котором написано: «Послание разным людям. Открыть после моей смерти. Профессор А. А. Н.», почему-то с восторгом в голосе прочитал Энгельгардт, после чего взял со стола канцелярский нож и отрезал верхушку пакета. Затем достал оттуда множество пронумерованных бумаг и аккуратно разложил их на своём столе.
Какая конспирация! воскликнул Караванов. И для чего же это всё? Что же там такое?
Терпения, терпения, пожалуйста. Сейчас всё вам будет прочитано! с презрительным уважением сказал Энгельгардт, кинув угрожающий и недовольный взгляд на Караванова. Письмо «номер один», произнёс он и зачитал список, в котором были имена всех сидящих в комнате, в том числе и его самого. После этого он взял бумагу под «номером два» и громким голосом произнёс:
«Следующая записка должна быть услышана всеми, кто упомянут в списке», это тоже было написано на той бумаге, но нотариус проговорил это, не смотря в неё и окинув взглядом всех сидящих, поэтому это прозвучало как его собственные слова, которые он выучил специально для такого события.
«Стремительной была болезнь моя, прочитал нотариус, уже смотря в бумагу. Она была мне известна, но лечиться от неё я не хотел. Жизнь моя в последние годы потеряла какой-либо смысл. За этот меланхолический порыв я, разумеется, прошу прощения и предупреждаю, что в данной записке, которая будет раскрыта уже после моей смерти, есть вещи всё-таки и полезные. Как же без комизма, товарищи-студенты!
Свою работу, свою, как её даже можно назвать, книгу, сам я публиковать не хотел, к тому же из-за болезни я, думаю, и не успел бы это сделать. Поэтому право на это произведение под названием «Восторженные иллюзии современного человека» я завещаю одному из своих учеников (это будет указано в следующих бумагах), а также попрошу публиковать его не под моим именем. Посмертная известность мне совсем ни к чему. Но человек, который будет указан в следующих бумагах и который получит право на данное произведение и опубликует его под своим именем, может получить некоторый гонорар и, возможно, славу, тем самым улучшив своё положение в ещё начинающейся жизни. Следующий список называть наследством здесь мне бы не хотелось, а так как родственников и ближних друзей у меня нет, всё моё скромное состояние я разделю между фактически случайными людьми и считаю, что оно им будет нужнее, чем кому-либо другому. Большинство из этих людей студенты, и знаю я их лишь по своему преподаванию. И все они были указаны в списке выше под номером один. Каждому зачитывать по-отдельности.
Являться, как положено в процессе, три раза, я надеюсь, никому не придётся и это будет согласовано с нотариусом. Надеюсь, всё это было внимательно прочитано и выслушано. Благодарю!»
Энгельгардт, закончив читать вторую бумагу, взглянул на сидящих. Все смотрели на него с большим удивлением, в видимом поражённом состоянии после услышанного. Виктор Альбертович был удивлён не меньше, но старался этого не показывать, так как считал, что удивляются только глупые люди.
И что же дальше? наконец спросил Сатукеев, невольно привставая со стула и оглядывая остальных.
Видимо, по указанию профессора всем надо выйти, и я буду приглашать вас по одному, ответил Энгельгардт, наоборот, садясь и продолжая скрывать своё удивление. А пока побудьте в гостиной, я попрошу Фаину Михайловну принести всем вам чай, и он, развернувшись на стуле, нажал на маленькую кнопку, торчащую из стены позади его стола. Через несколько мгновений дверь открылась, и появилась домработница.
Фаина Михайловна, проведи, пожалуйста, молодых людей во вторую гостиную и принеси им чай, попросил Энгельгардт, после чего все, кроме него, встали и направились к двери.
Всё это происходило в каком-то церемонном молчании, лишь когда уже шли по тёмному коридору, кто-то, идущий позади всех, с негодованием сказал: