«ДАНАЙЦЫ»
Роман
Андрей Хуснутдинов
Фотограф Siyan Ren
© Андрей Хуснутдинов, 2018
© Siyan Ren, фотографии, 2018
Авторское предуведомление
По джентльменскому договору между автором и человеком, сообщившим ему о существовании Проекта и предложившим использовать свой рассказ для «беллетризованного изложения», роман буде таковой состоится не должен быть препровожден комментарием. Условие это следовало за целым рядом других. В число их Свидетель (назовем его так) заносил свое право изымать из текста куски, которые покажутся ему либо чересчур коррелирующими с действительностью, либо не связанными с нею вовсе. Однако достопамятный день 12 апреля 201 года, сведший за праздничным столом автора и Свидетеля, оказался единственным днем, когда они видели друг друга. Год спустя, 12 апреля 202 года, Свидетель позвонил автору с вопросом о «продвижении» текста, а так как автор к тому времени успел благополучно забыть застольную беседу (да и, по правде говоря, не сразу мог вспомнить звонившего), разговор тем и кончился. И если бы не ясные нотки облегчения, явившиеся в голосе Свидетеля после того, как он узнал о состоянии дел с беллетризованным изложением его «пьяного бреда», если бы не поспешность, с какой стал прощаться, кто знает, быть может, не было бы и романа. Но роман вот он.
Метод письма, volens-nolens заданный требованием не слишком соотноситься с реальностью и не слишком бежать ее, оказался плодотворным, но некоторые вещи поэтому не вошли в роман. Угодило под нож как «чересчур соотносящееся» упоминание о том, что ЭПАС, совместный полет «Аполлона» с «Союзом-19» в июле 1975-го, был всего лишь пробным камнем Проекта. Вытравлены малейшие намеки на то, что информация о подоплеке Проекта, просочившаяся в западную печать, вылилась в критику не самого Проекта, но американской лунной программы, якобы фальсифицированной. Кстати, именно существованием Проекта Свидетель объяснял сворачивание Советским Союзом подготовки пилотируемого полета к Луне на то был секретный пакт с НАСА. Гагарин, всю жизнь грезивший Луной и незадолго до катастрофы в 1968-м вдруг заговоривший о полете на Марс, погиб только потому, что отказался участвовать в Проекте. Его смерть Свидетель связывал с убийством Кеннеди-младшего в том же году, оговариваясь, однако, что это его личная версия, которая требует уточнений.
И последнее. Сейчас, по прошествии времени, у автора вызывает легкую оторопь тот факт, что один человек женщина мог спутать карты военным, но даже сейчас автор не подвергает сомнению подлинность события, столь безответственно переложенного ему Свидетелем. Да, впрочем, это и не его, автора, дело.
Timeo Danaos
Часть I
С самого детства мне везло в том, что называется быть виноватым без вины. С самого детства я привык к тому, что если у кого-нибудь из моих друзей или недругов оказывался расквашен нос, я узнавал об этом нередко из тех же уст, что предъявляли мне обвинение в содеянном. При всем при том у меня не было репутации хулигана. Или, напротив, я не был настолько безволен, чтобы ходить в козлах отпущения. Это было что-то вроде судьбы.
У нас в университете рассказывали такую историю. Одна студентка вышла замуж за человека, которого убили на следующий день после свадьбы. Время спустя погибший муж стал являться ей во сне. Несчастная обращалась к врачам, но те либо прописывали ей лошадиные дозы снотворного, либо называли кошмары «естественной реакцией». Она завела себе нового друга, она пыталась спать при включенном свете, пыталась не спать вообще все без толку. И вот однажды погибший жених назначает ей свидание. Условия таковы: на другой день она должна прийти в определенное время к известному месту, где он будет ждать в черном костюме, с букетом роз. На следующий день она пересказывает этот сон подругам, которые, конечно, советуют ей никуда не ходить и даже заявляют, что никуда не пустят ее. Однако незадолго до назначенного часа она убегает от них. Она ловит такси и едет на свидание. У нее истерика. Она отпускает машину недалеко от условленного места и бежит через дорогу, где гибнет под колесами грузовика. Одни очевидцы трагедии а это чуть не половина университета божатся, будто бы видели в толпе кого-то в черной паре, с букетом роз, а другие вторая половина утверждают, что черный автомобиль, послуживший орудием несчастья, якобы принадлежал цветочнику и перевозил розы.
История эта отдает мистификацией, однако я склонен верить ей. Несмотря на то, что, как затем выяснилось, речь в ней идет о моей жене.
С Юлией мы познакомились много позже. Историю эту она знала не хуже моего. И не меньше меня была удивлена, когда незадолго до старта один из моих университетских приятелей ее однокурсник, не знавший, впрочем, что мы женаты в телефонном разговоре открыл мне имя несчастной вдовы.
Тебя сбивала машина? спросил я ее.
Нет.
Ты была замужем?
Нет.
Ты что-нибудь понимаешь?
Нет. А ты?
А я понимал: судьба.
О чем-то таком, кстати, нас предупреждали психологи. В том смысле, что за полгода до старта психика наша начнет выбрасывать коленца. Но кто же знал, что будет этот дурацкий телефонный звонок? А за свою психику я был спокоен. Не говоря уже о Юлии. Единственной нашей причудой следует признать мысли о покупке дома. Дома, который останется ждать нас на Земле все двадцать лет. Но, во-первых, те же психологи поддержали нас; во-вторых, решалась проблема наших выходных; в-третьих, мы, наконец, могли начать тратить наш космический гонорар. Теперь в выходные мы садились в машину и ехали на поиски Дома. Как правило, мы ехали на побережье. Как правило, ничего подходящего не было, мы останавливались в какой-нибудь пустующей гостинице, гуляли по мертвым пляжам, покупали янтарные поделки, и, в общем, неплохо убивали время.
*
Тот наш дом мы нашли случайно. У машины спустило колесо, а в багажнике не оказалось нужного ключа. Разделявшая сосновую рощу дорога была пустынна. Охрану тогда уже не посылали за нами от кого нас тут было охранять? Метрах в десяти позади нас к шоссе примыкала неширокая просека, мы проскочили ее. Я дал задний ход и свернул на нее.
Вглубь рощи уходила грунтовая дорога. Обочины поросли волчьей ягодой. К старой сосне была приколочена заветревшаяся фанерная стрелка. Сам дом красного кирпича, о двух этажах, с узкими окнами и оцинкованной четырехскатной крышей прятался за вересковым холмом, под сенью могучих кленов. Все пространство вокруг него, словно пролившейся краской, было заполнено багряно-золотой листвой, и после однообразного мельтешения сосняка это представлялось каким-то озорством, чудом. Тут же, в застывшей огненной гуще листопада, тонул белый бельведер и пара шезлонгов.
Оставив машину, мы осматривались. Через рощу сквозило море. Пахло намокшим камнем. Огибая холм, дорога мельчала, и на невидимом, терявшемся ее скончании лежало заклеенное листьями бетонное крыльцо, по которому нужно было не подниматься, а спускаться. Продолжением чуда была табличка на входной двери: «Продается».
Опоздав постучаться, мы напугали хозяйку, миниатюрную женщину лет шестидесяти, близорукую и подвижную, словно ртуть. Она не слышала, как мы подъехали, и отперла дверь, глядя на часы. В руках у нее был пустой рюкзак и связка ключей. Едва оправившись от испуга, она улыбнулась нам как старым знакомым; ни о чем не спрашивая (кроме одного моих прав, которые просмотрела сощурившись, будто рассматривала насекомое), сказала, что мы в самое время, потому что ей нужно на берег, продукты в холодильнике, постели свежие и проч. Мы не успели и рта раскрыть, как связка ключей перекочевала из ее рук в мои и, закинув рюкзак за спину, она уже бежала в сторону моря. Мысли о недоразумении не покидали нас до вечера, когда женщина позвонила узнать, как мы устроились. Нет-нет, ни с кем она нас не спутала, она пускает постояльцев, правда, сейчас мертвый сезон, зима не за горами, и опять бы заговорила меня, если бы я не вспомнил, зачем мы здесь, и не спросил, сколько она просит за дом. Помешкав, она назвала цену. Я ответил: «Хорошо», и положил трубку. В делах с недвижимостью я уже считал себя докой. Цена показалась мне смехотворно низкой: в два, в два с половиной раза меньше того, что обычно просили за такие дома.
Мы с Юлией пошли прогуляться к морю, но скоро вернулись из-за сильного ветра, поужинали тем, что нашли в холодильнике, и легли спать довольно рано, что-то около восьми часов. В два часа ночи я проснулся оттого, что почувствовал, что Юлии нет рядом со мной. И в самом деле: ее половина постели пустовала. Я вышел из дома. Входная дверь была не заперта. В свете луны неверном свинцовом полумраке рядом с нашей машиной я разглядел другую, черного или, быть может, темно-синего цвета, с зажженными подфарниками. Вокруг дома ходили какие-то люди. У каждого из них был фонарик, благодаря чему я мог без труда пересчитать незнакомцев четверо. Они о чем-то говорили между собой, однако я не разбирал отдельных фраз или слов. Тем не менее было очевидно, что они прицениваются к дому. Самый рослый из четверки, судя по высоте, на которой порхал его фонарик, был их проводником, ибо фонарик не только взлетал выше прочих, но и двигался быстрее, вычерчивая сложные траектории, за его лучом следовали остальные. Я не стал окликать этих людей, но, убедившись, что жена не выходила из дома, запер дверь и продолжал искать ее внутри. Она спала в кабинете на диване. Разбудив ее, я спросил, почему она ушла из спальни и открыла дверь. Она молча отвернулась к стене. Я пожал плечами, опять пошел во двор и следил за незнакомцами. Фонарики скучились возле бельведера, но теперь были неподвижны, скорей всего, прикреплены к деревьям. Раздавалось странное, похожее на шум разрываемой бумаги, приглушенное шарканье. «Да какого черта», подумал я и решил сходить узнать, чем заняты наши полночные гости. Как-никак, а уже наполовину я чувствовал себя хозяином дома. Не слышать моих шагов по сухой листве незнакомцы не могли, а между тем они ничуть не реагировали на мое приближение. Но это еще куда ни шло. В перекрестном свете фонариков я увидел, что они роют яму. Это была могила. Дар речи покинул меня, с открытым ртом я глядел, как яма наполняется бурлящей водой, как методично незнакомцы погружают в нее свои лопаты и, по-прежнему не замечая меня, обмениваются репликами на каком-то неизвестном, лающем языке