Глава 1
Когда буду тебя спрашивать, что ты видишь, называй только то, на чем держится твой глаз, уяснил?
Да, папа, понял. Я и в прошлый раз тебе говорил
Не нервничай, легче теперь целься!
Я натягивал тетиву и наводил мушку. Восьмая мишень, семь остальных пройдены, и, конечно, росло беспокойство. Ладони вспотели, пальцы неприятно скрипели по тетиве, и все оттого, что осталось каких-то три мишени. Будь их семь или пять, такого страха не было бы, но ведь восьмая, и промазать будет так обидно!
Что ты видишь? разогнал тревожные мысли голос отца.
Мишень, кончик стрелы вижу помешкав, я добавил: Палец свой вижу.
Отец ничего не ответил, а я выстрелил и промазал. Так досадно, что не описать, а он мне снова:
Целься, не хнычь! Перечислишь только то, что видишь только, что видишь
Девятая мишень уже дрожала, или это рука так, но мне не удавалось вернуть настрой, пригодный для хорошей стрельбы, к тому же, ныло предплечье вероятно, от подтянутой накануне тетивы.
Что видишь? снова внезапно одернул меня голос отца.
Мишень вижу, еще рука дрожать начала, гуляет наводка еще неровная траектория, ветер мешает. Я отпустил правую руку и сфокусировал взгляд на девятке на этот раз я попал. Но былого трепета, радости уже не было. Оставалась самая ответственная, квалификационная мишень, и все прошлые достижения померкли перед этой целью.
Отец положил руку на мое левое запястье и силой опустил мой лук. Он стал призывать меня настроиться, перестать нервничать, поскольку это не последняя в моей жизни мишень. Папа долго говорил о вере, я должен верить, что попаду, верить в себя. Неважно, сколько будет промахов, вера в себя не должна пропадать, потому что проигрывает тот, кто сдался, а не тот, кто делает много ошибок. Я не понимал, что он говорит, и он догадывался, что до меня с трудом доходят его слова, и тогда он переиначивал и рассказывал то же самое, но в других выражениях. Одно я запомнил даже очень хорошо.
Ты сомневаешься, что попадешь. Признайся!
Да, боязно, осталась последняя цель.
Видишь, ты уже проиграл еще не выстрелив, промазал. Так нельзя, кто тебя так учил, я не учил сомневаться в себе. Целиться учил, не смотреть по сторонам учил, а сомневаться нет. Кто тогда тебя надоумил?!
Я ответил, что не знаю, это само происходит, и я не виноват. На это папа строго возразил, что виной всему мое нежелание дружить с покоем.
Ты зыркаешь по сторонам, волнуешься, видят или не видят тебя другие, и разбазариваешь все свое равновесие. Когда покой теряется, тебя захватывают сомнения: «Ой, последняя мишень, предпоследняя мишень, я смогу, я не смогу». Кто же так делает?! Мать твоя тоже волновалась, что расскажут о ней на работе, что глупой посчитают, не поверят, если она скажет правду. Но она же не учила тебя стрелять, учу я! Покой ушел пришли сомнения, а появились сомнения возникли тревоги, и твой настрой, прицел на победу все это порушено. Скажи, ты понимаешь, о чем я говорю?
Я закивал головой, но повторить за ним не смог бы. Поупражнявшись в красноречии, отец стал по новой заставлять меня целиться, крепко сцеплять пальцы, держать спину и равномерно дышать все то, что я уже слышал сотни раз. На каждом этапе он произносил: гони сомнения, не нарушай уравновешенность, а потом еще и еще раз повторял эти слова, пока, в конце концов, правая рука не прекратила слушаться и не стала бесконтрольно дрожать. Но вместо конца занятий отец разрешил полчаса отдохнуть и снова принялся пилить своей мудростью.
Сколько прошло времени, сейчас не вспомнить, только к концу дня он спросил, когда я одеревеневшими руками держал лук:
А сейчас что ты видишь?
Из-за его гипнотических фраз типа «долой сомнения» и «держи внутренний баланс» я мало что видел и мало чем интересовался.
Говори, что видишь.
Цель.
Что еще?
Цель только
Хорошо, хорошо, может еще что-то?
Цель мне уже ничего не было видно, кроме крохотной черной дырки в двадцати метрах от меня.
Стреляй!
Я попал. Потом попал еще раз и еще, но почему-то от этого не ликовал, а продолжал целиться и попадать. Я не видел ничего, кроме цели, и, по мнению папы, именно поэтому не мазал.
Никогда не сомневайся в себе, никогда! после этих слов он отпустил меня в дом, а за ужином добавил: Брось неверие в себя, тогда ни пацаны, ни занудные взрослые, ни царь, ни Бог не будут тебя донимать, и ты всегда на безопасной стороне; а стоит засомневаться, глядишь тут как тут пожаловали несчастья: и царь тебя не любит, и Бог не жалует, и пацаны придираются.
Глава 2
Реле пряталось от меня и не находилось ни под одним кожухом, а до сумерек оставалось не больше двух часов. Было понятно, что ночь пройдет в зоне «D» и надо обязательно измотать себя какой-нибудь работой. Я никак не мог придумать, что же сделать, чтобы истощиться физически или умственно, наверное, зона так влияла, что ни одно решение не задерживалось в голове дольше нескольких минут.
Я принялся бессмысленно стучать монтировкой по трубке, которая казалась мне главным контуром. Бил больше от отчаяния, нежели в попытке устать.
«Ну, что я делаю? думал я, ведь это глупость». Но я все равно, как упрямый ребенок, стучал по каналу, начиная подозревать, что он заполнен газом, а не пустой, как мне казалось сначала.
«Идиот, ведь газ может быть ядовитым или воспламеняющимся В джунглях есть такие смеси, которые реагируют на изменение температуры в 4050 градусов по Фаренгейту. Надо, по меньшей мере, надеть очки». Но из-за бестолкового исступления я не отдавал себе отчета в том, что делают руки.
«Бряк-бряк-бряк», с тонким присвистом звякала железка о железку. Давно мне не было так мучительно неспокойно, как в тот первый день в зоне «D». Как только я представлял себе, что прекращаю стучать и наступает тишина, мне делалось неуютно и страшно, и я увиливал обратно в бездумный барабанный бой и проклинал себя за потерю самоконтроля.
Сейчас стемнеет! предупредил голос из динамика на высокой ветке дерева, приятный и даже дружеский баритон. Динамики попадались в разных частях джунглей и вещали для тех обитателей, которые могли услышать, и теперешнее послание касалось меня.
Сумерки наступили даже раньше обычных девяти вечера. Причем, если вглядываться в узкие фрагменты неба над головой, казалось, что оно уже черное, но стоило перевести взгляд на тени трубок-деревьев и будто бы становилось намного светлее. Природа и сама не знала, заканчивать ли день или подождать.
Приходится думать, прогудел динамик, настал ли час иль не настал, заканчивать мне свет и сумрак приглашать
Похоже это было на чтение отрывков радиоромана, случайно выхваченных, однако в резонансе с моими мыслями. Но это наблюдение не оторвало меня от бесполезного стука. Будто пробираясь сквозь толстую стену, в мой ум стала просачиваться мысль: надо найти полость, место, где можно переночевать. День в джунглях сплошная безысходность; какой же станет ночь? Время, когда все усиливается, принимает необыкновенные формы, удивительные даже для смелой фантазии.
Полостью могла оказаться любая отработанная трубка, которых в периферийных областях было предостаточно.
Не призывай сон если сна не будет, то зачем? донесся до меня тот же баритон.
Тогда мне надо уйти отсюда, заупрямился я, с минуты на минуту наступит ночь, и я должен спать. Не соглашусь ночевать снаружи. Вдруг звери, пауки, кобры?
Ответа не последовало. Какой он негодяй, этот динамик!
Ты почему не представишься? заговорил я. Вы заодно с охранником
В рупоре что-то крякнуло.
Или ты сам охранник? Вот додумались голосом стеречь! Экономия
От отчаяния я что есть сил треснул по чертовой трубке, и пальцы ощутили неслабую отдачу. Я скривился от боли. Когда больно, я не засну. Есть еще плюс: стук не подпустит ни одно животное, это проверено.
Как капризный ребенок, я колошматил по бездушному железу не то от злости, не то от ненависти. Потом пришла и безысходность, и я побил за нее. Моя монотонная чеканка была единственным постоянством в волнах разных настроений, накрывающих мое сознание. Говоря словами моего друга Мая, это была моя медитация, пронзающая изменчивость непостоянного мира. Зыбкую и, вместе с тем, монолитную в своем противостоянии высокой реальности. Я вспомнил про сад
Нарушителю достанутся не лавры, но лишь порицания, заключил динамик назидательным тоном.
Я поджал ноги, чтобы сиделось поудобнее, и шрапнелью ударов стал расстреливать недовольство оппонента и неумолимые сумерки.
Глава 3
Ночь самое оживленное время для всех областей необъятных джунглей. Повсюду материализуется мысль, рожденная жизненной силой зеленой стихии. Боковым зрением я видел тени животных, хищников и других несуразных существ, больше диковинных, чем страшных. Фауна джунглей в этой зоне не отличалась большим разнообразием.
Порой поставить свою истину под вопрос достойный поступок. Зачем считать незыблемым свое прошлое убеждение? спрашивал динамик у всех обитателей. Но кто его понимал, и кто, кроме меня, мог ответить?