Да как же?! Да ведь Ерофей не наш теперь, не перепеченский. Он ведь щегловский! Небось господин Чудинов с них взыщет за свое добро!
От Чудинова наши откупятся, баре промеж себя завсегда в ладу жить будут. А кто Ганьке братку вернет? Сперва разлучили их, семью разорили, а теперь загубили Ерошку А нам, мученикам, как всегда терпи. А мы отмстить не моги!
Ганька отмстит! уверенно сказал хозяин. Ганька терпеть не станет! Он и так бешеный ходит, того и гляди кусаться начнет. А про Ерофея весть его и вовсе с цепи спустит!
Того и надобно, пробормотал гость себе под нос и ухмыльнулся.
Чего ты там? насторожился хозяин. Что говоришь, я не расслышал?
Говорю, спешить надобно! Народ собрать и идти на барскую усадьбу не поздней полудня! А то припрячут они концы в воду не сыщешь потом. Зароют Ерофея где-нибудь в лесу ищи-свищи!
Сейчас же сбегаю за Ганькою, засуетился хозяин. Живой ногой!
Не мешкай, посоветовал на прощание ночной гость и канул в темноту.
* * *Барин Петр Иваныч, изволь пробудиться, долетел из-за двери взволнованный голос.
Петр приоткрыл глаза:
Ты, Ефимьевна? Чего ломишься?
Дозволь взойти, настойчиво сказала ключница.
Ну входи, зевнул Петр. А ты пошла! И небрежным шлепком, словно пригревшуюся кошку, согнал с постели спавшую у него под боком Лушку.
Та спросонья соскочила в чем мать родила, сонно потянулась, сонно огляделась
Прикрылась бы, бесстыжая, ухмыльнулся Петр. Чай, не один.
Да велика беда, безразлично сказала, входя, Ефимьевна, не видала я голых девок, что ли, в твоей почивальне?! По мне, так хоть и по деревне пускай так ходят, не моя забота, не моя печаль. Вели девке вон идти, разговор есть.
Брысь, Лушка, снова велел Петр, словно кошке, и девка, еще не вполне проснувшись, побрела вон, едва дав себе заботу подобрать с полу рубаху и сарафан.
Петр проводил взглядом ее увесистый зад и довольно улыбнулся ночным воспоминаниям.
Ну что? повернулся он к Ефимьевне. Сладилось, надо быть? Ох, повертится теперь у меня племянничек Анатолий! Все Славины теперь повертятся! Небось ему столичную невесту уже присмотрели. А делать нечего придется грех прикрыть, на Феньке жениться. И не видать ему приданого никакого, ну, может, десяток душ отжалею, а тех, что отцом завещано, земель не дам. Ничего, и без них женится, а нет, ославлю на весь уезд!
Тут Петр наконец оторвался от мечтаний и удосужился обратить внимание на хмурое лицо Ефимьевны.
Ну, чего накуксилась? спросил настороженно. Что не так?!
Да все не так, батюшка Петр Иваныч, все не сладилось, уныло пробормотала ключница.
Полно врать! привскочил он. Я сам видел, как Фенька туда пошла, а воротилась она лишь под утро, еле живая, я даром что Лушку канителил, все же слышал, как ты охала, да ее поддерживала, да твердила, мол, осторожней, барышня, не споткнись! Видать, крепко ее жеребец Славинский уходил! На рубахе-то следы остались? Под нос ему сунуть, теперь, мол, не отвертишься от женитьбы?
Ох, все не по-нашему вышло, тяжело вздохнула Ефимьевна. За полночь решила это я поглядеть, как там у них, а тут, гляжу, барышня на лестнице сидит, да вся в слезах, едва живехонька. И ну плача рассказывать, как она по вашему наущению в боковушку пошла, а там а там
Ну, что там? нетерпеливо спросил Петр. Да говори, чего солому жуешь?!
Вы ей сказали, мол, на постель ложись
Знаю, что я ей сказал! гневно воскликнул Петр. И что?!
А то, что постель уж занята была!
Кем?! Я же Лушку нарочно к себе загнал, всю ночь продержал, чтобы никакой ошибки не вышло!
Да не Лушка с ним была, вздохнула Ефимьевна, воровато оглядываясь. Не Лушка, а
И что-то шепнула на ухо Петру.
Он даже головой затряс от изумления:
Не может быть! Померещилось Феньке!
Да не померещилось, батюшка! Я сама потом туда воротилась и поглядела. Луна вышла, и я увидела Не померещилось!
Ну и племянничек Анатолий! простонал Петр. Ловок, черт! На вороных обошел! Наш пострел и тут поспел! А я-то хотел Ну, попомнит он меня!
В страшном гневе Петр бросился было к двери, забыв, что раздет, потом, чертыхнувшись, воротился к платью, и тут за окном завопили на разные голоса:
Мертвяк! Мертвяк явился! Мертвяка принесло!
* * *Ульяша не понимала, снится ли ей, будто кто-то истошно кричит, или в самом деле надрывается-орет женщина:
Мертвяк! Мертвяк явился! Мертвяка принесло!
* * *Ульяша не понимала, снится ли ей, будто кто-то истошно кричит, или в самом деле надрывается-орет женщина:
Говорила, говорила! Вот! Сызнова бесы лютуют! Не закрестили ворота, вот беды и повадились.
Отвяжите его, пожалейте лошадь, она совсем взбесилась! послышался властный мужской голос.
Он показался Ульяше чем-то знакомым, с ним было связано какое-то воспоминание воспоминание об острой боли, об унижении Она поморщилась, просыпаясь.
Ружье мне! послышался властный крик. Коли она взбесилась, пристрелю!
Раздались хлесткие удары кнутом, лошадиное ржание, и мужчина снова вскричал:
Да помилосердствуй, Петр, лошадь-то чем виновата?
Ульяша вскочила с постели и бросилась к окну. Высунулась да и ахнула, увидав перед собой Волжанку, свою любимую соловую кобылку, которую привезла в Щеглы из самого Чудинова, проделав на ней полдороги в седле. На Волжанке она вчерашним утром отправилась в путь, Ерофей был за кучера. А потом
Ульяша уставилась в окно. Теперь Волжанка билась в постромках, на которых висели жалкие остатки той самой двуколки, на которой Ульяша выехала из Щеглов. Какой-то человек крепко вцепился в удила одной рукой, в другой он держал кнут и охаживал им Волжанку.
Ульяша, не помня себя, выскочила в окошко и бросилась к своей несчастной лошади. Кинулась под кнут, нимало не заботясь, что тот сейчас обовьется вокруг ее тела, оттолкнула палача, обхватила морду лошади. И та вмиг затихла, словно впала в обморок от потрясения и нежданного счастья, увидев хозяйку и почуяв ее защиту.
Что это значит? раздался возмущенный голос, и Ульяша оторвалась от взмыленной морды Волжанки, обернулась.
Первым делом она увидела мальчишку, казачка, стоявшего на крыльце и державшего на вытянутых руках двуствольное ружье. Видимо, оно предназначалось черноглазому мужчине, одетому в одну лишь рубаху да штаны, небрежно заправленные в сапоги. Несмотря на всклокоченные черные волосы и неприбранный вид, он был бы красив но жестокость его взгляда поразила и напугала Ульяшу.
Не узнал, Петр Иваныч? ухмыльнулась невзрачная женщина с неприятным лицом и в затрапезной одежде, стоявшая поодаль, по виду ключница. Это утопленница наша ожившая.
«Вот он, нынешний хозяин Перепечина! подумала Ульяша. Это к нему я ехала! Я ним хотела поговорить. Да разве мыслимо сейчас тот разговор затевать, когда я в этаком виде! Нет, буду молчать про себя елико возможно».